Бен Гурион - Майкл Бар-Зохар

Через восемь дней состоялась встреча девяти человек, среди которых были Вайс, Вейсгал, Гольдман, Вейцман и Бен-Гурион. Первым взяв слово, он напомнил о своих претензиях, о том, что Вейцман с ним не консультировался, и, не стесняясь присутствия своего противника, заявил:

«Я считаю, что хотя доктор Вейцман может оказать неоценимую услугу в рамках согласованных действий, он способен также причинить немало зла, действуя в одиночку. Он по-прежнему не понимает реалий новой ситуации и может дать неожиданный ответ, не понимая, что это значит. Он хочет быть разумным в любых условиях и не только в глазах англичан…. В разговоре он слышит прежде всего то, что хочет услышать, а не то, что произносится на самом деле. Есть много случаев, когда его отчеты были полны беспричинного оптимизма. Его политическая позиция определяется личной позицией собеседника и его вежливостью. Вот почему я полагаю, что в интересы движения не входят действия в одиночку доктора Вейцмана.

Именно поэтому действующий Исполнительный комитет решил применить принцип, согласно которому всякий раз, когда доктор Вейцман должен был принимать политическую инициативу, кто-нибудь должен был при этом присутствовать. Эта система оставалась в силе до самой войны».

Затем, в качестве примера, он перечисляет собрания, перед которыми Вейцман к нему не обращался и которые закончились его полным провалом.

«Можно с блеском выполнить работу и потерпеть неудачу… Что бы ни думал об этом доктор Вейцман, но я считаю себя его личным и преданным другом. Я знаю, что это ему неприятно, но у меня такое чувство, что благодаря мне ему удалось избежать многих ошибок… И хотя в нынешней ситуации решение еще не найдено, я буду вынужден заявить Исполнительному комитету: если Вейцман сделает это в своей обычной манере, то ему лучше уйти в отставку».

Участники этой необычайной конфронтации не переставали удивляться. Вейцман с жаром спорит с Бен-Гурионом. Он признает, что его обвинитель говорил «с большой искренностью и невзирая на лица», однако его «интерпретации происходящего тенденциозны, обобщения чрезмерны и в большинстве случаев ошибочны». Он категорически отрицает, что принимал решения в одиночку. «Что касается постоянной работы вдвоем, то еще надо обсудить, хорошо ли это. Относительно того, нужен ли мне «кошер», я полагаюсь на ваше решение, на решение конгресса или компетентного авторитета». (Кошер — еврейское выражение, означающее «традиционная кухня» и предусматривающее «праведное» поведение. — Прим. пер.).

Одно за одним Вейцман опровергает обвинения Бен-Гуриона и не без язвительности поясняет, что чувствует себя лично оскорбленным этой публичной конфронтацией:

«С большой неохотой должен сказать, что построение этих обвинений до боли напоминает чистки… Я не отрицаю, что совершал ошибки, которые подтвердят, что в этом городе я повешен на каждом уличном фонаре, но мы находимся перед массой ложных обвинений, которые превращаются в политическое убийство… Я буду продолжать действовать так же, как и раньше. От своей линии я не отклонюсь, поскольку считаю ее правильной. Я буду «коллегиален». Как бы я ни поступал — встречался с людьми один или в сопровождении кого-нибудь, в большинстве случаев это должно быть оставлено на мое усмотрение. Однако, говоря откровенно, я вижу здесь отчаянную попытку выдвинуть необоснованные обвинения с тем, чтобы со всем почтением (а Брут, как известно, был очень порядочным человеком) засвидетельствовать обдуманное политическое убийство. Будущий труп может не волноваться.

Я не знал, что еще один член Исполнительного комитета регулярно направлялся в Англию только для того, чтобы убедиться, что я не совершил ошибки. Бен-Гурион… беспокоится. Это его обычное состояние. Я представил отчет [о состоявшемся в Лондоне совещании]. Либо отчет принят, либо я лгу, либо я не способен сделать его правильно. На следующей неделе я приглашен к секретарю Государственного Казначейства Генри Моргентау. Должен ли я взять с собой Липского или Бен-Гуриона? Я отвергаю все оскорбительные высказывания тех, кто описывает меня как фюрера. Я не фюрер, я всего лишь бедный грешник».

Вейсгал рассказывает, что по щекам Хаима Гринберга, руководителя американских сионистов-социалистов, текли слезы, когда он, выходя из зала заседаний, сказал: «Я никогда не думал, что доживу до дня, когда лидер палестинской социалистической партии скажет такие чудовищные слова». Действительно, нападки Бен-Гуриона были очень язвительны и резки, но защита Вейцмана была настолько едкой, что Вайс, ярый почитатель председателя, потребовал, чтобы выражение «политическое убийство» было изъято из протокола. После мучительной для всех конфронтации он вернулся к своим обязанностям и отправил Вейцману письмо с просьбой немедленно написать Бен-Гуриону и взять обратно слова «против истины» и «галлюцинации», которые он бросил в лицо противнику. Вейцман этого не сделал.

Резкость ответного удара Вейцмана и его инсинуации вызвали некоторое возмущение, но председатель Исполнительного комитета «Еврейского агентства» не чувствовал себя проигравшим. Большинство участников выразили согласие с Вейцманом и отвергли утверждения Бен-Гуриона, который после совещания долго сидел молча, тогда как Вейцман продолжал осыпать его бранью, которую вскоре подхватили его сторонники.

«Присутствие Бен-Гуриона являлось источником раздражения и раскола почти со дня его приезда, то есть в течение восьми месяцев, — пишет Вейцман. — Все время он находится в состоянии сильного возбуждения и нервного напряжения, которое превращает каждое заседание — будь то заседание комитета по проблеме кризиса или какое-нибудь другое — в бессмысленное кружение, достойное постояльцев приюта для умалишенных».

«Б.-Г. совсем потерял рассудок, — пишет Вейцман другому корреспонденту. — Наилучшим решением этой проблемы было бы отправить его в Иерусалим. Но это представляет большие трудности. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы обеспечить его транспортом».

Трудности, о которых говорит Вейцман, вызваны нехваткой гражданских самолетов. В середине сентября 1942 года ему наконец удается избавиться от своего противника. Побежденный и сломленный Бен-Гурион возвратился в Палестину и рассказал о своем конфликте с Вейцманом только нескольким коллегам по Исполнительному комитету «Еврейского агентства», который решил вызвать Вейцмана в Палестину «в кратчайший срок для обсуждения и прояснения текущих проблем». Однако Вейцман, не желая противостоять Бен-Гуриону на его территории, отклоняет приглашение Иерусалима под предлогом того, что пошатнувшееся здоровье не позволяет ему предпринять такое путешествие, и пишет длинное письмо с повторением своих язвительных замечаний: