Исповедь любовницы Сталина - Леонард Гендлин

— Мы никому не позволим искажать роль и значение великих русских богатырей!

На этом писательская и гражданская карьера Д. Бедного закончилась. Друзья пытались его защитить, никакие уговоры не помогли. Демьян слезно умолял Сталина его принять.

— Передайте товарищу Бедному, — сказал тот, — прежде чем писать, надо думать головой, а не тем местом, на котором сидишь!

В Большом театре праздничное настроение: премьера оперы Бизе «Кармен» (режиссура Домбровского и Квалиашвили, художник Дмитриев, постановщик танцев Игорь Моисеев, дирижер Эрих Клейбер, театр «Колон», Буэнес-Айрес, Аргентина). Вспомнила, как четыре года тому назад переступила порог Большого театра, как волновалась, как жгло самолюбие! И вот сегодня мне как-то особенно захотелось доставить зрителям удовольствие.

Взглянуть на редкого заморского гостя, немецкого дирижера Эриха Клейбера привалила вся театральнолитературная Москва, которая никогда ничего не пропускает. Чинно расселись в правительственной ложе члены Политбюро во главе со Сталиным. В директорскую ложу пришли Станиславский, Немирович-Данченко, Мейерхольд, Таиров, Зинаида Райх, Алиса Коонен, Книппер-Чехова, Качалов, Москвин. Время их всех примирило.

19 раз опускался и поднимался занавес. Море цветов. Корзины с шампанским, конфетами, подарками. Наступил момент, когда я одна стою на освещенной сцене. Полный триумф. Я упиваюсь успехом.

В присутствии И. В. чванливый Молотов преподносит мне золотое ожерелье.

— Вы, товарищ Давыдова, заслужили этот скромный подарок от нас, членов Политбюро.

Я его поцеловала. Ко мне подошел Маленков:

— В. А., лично от меня примите нагрудные часики голландской работы, они золотые!

Всех перещеголял карлик-нарком Ежов:

— Наш подарок ожидает вас дома. Если очень попросите, так и быть, скажу!

— Когда человек волнуется, можно раскрыть секрет, — сказал, улыбаясь, Сталин. — Народный комиссариат внутренних дел решил преподнести вам, В. А., французский сервиз на 24 персоны!

— Вы все очень добры ко мне, щедры и внимательны, я до слез тронута. Постараюсь оправдать ваше доверие!

Каганович сипло:

— Ежов у нас самый маленький и самый удаленький!

Все засмеялись. В этот вечер Сталин вручил мне делегатский мандат на все дни работы Чрезвычайного Съезда Советов.

— Делегатов и гостей мы пригласим в Большой театр, дадим им возможность прослушать оперы с вашим участием «Тихий Дон» и «Кармен».

Молотов впервые склонился над моей рукой.

Съезд открылся в Кремле. Доклад о проекте новой Конституции гортанно прочитал Сталин. Когда И. В. появился в президиуме, зал буквально ошалел! Тысячи рук взметнулись ввысь. Шквал аплодисментов гремел минут сорок. Сталин поднял правую руку. Он попросил тишины. Стрекотали кинокамеры и щелкали объективы фотоаппаратов. Григорий Александров (Мармоненко) снимал для истории незабываемое «историческое полотно».

В один из дней поздно вечером ко мне пришла худенькая девушка, страшно взволнованная. Не раздеваясь, присела на край дивана. Она смущенно сказала:

— В. А., извините, что так поздно вас побеспокоила. Я работаю медицинской сестрой в психиатрической больнице имени Кащенко. К нам в отделение доставлен писатель Б. А. Пильняк.

— Произошло явное недоразумение! Б. Пильняк совершенно здоровый человек. Со стороны психики у него не было отклонений. Когда можно его навестить?

— Разрешение на свидание может дать только заведующий отделением или главный врач больницы.

— Я могу принести передачу?

— Запишите номера телефонов справочного бюро, приемного покоя и главного врача. Умоляю вас, никому не говорите, что я была у вас.

Милая, добрая, отзывчивая девушка ушла. Что делать? К кому обратиться в столь поздний час? Позвонила Кире Андронниковой. Растерянная, она подошла к телефону:

— Боря две недели находится в психиатрической лечебнице, к нему никого не пускают, даже жену и детей.

— Вы можете объяснить, что случилось?

— Братья-писатели сговорились и настрочили на него донос. Мне сказали, что это коллективная работа Безыменского, Шолохова, Ставского.

— Кира, во имя прошлого и будущего надо что-то предпринять!

— В. А., вам это легче сделать, я сама каждую минуту жду прихода незваных «гостей».

Андронникова намекала на арест.

— Вы сошли с ума!

— У меня нет сил разговаривать, я чувствую, что теряю рассудок.

Лихорадочно пролетела ночь. Утром позвонила Ежову. Бархатистый, самовлюбленный тенор спросил:

— Кто просит наркома внутренних дел? По служебному вопросу или по личному?

— Звонят из Большого театра.

— Скажите номер своего телефона, мы доложим Николаю Ивановичу.

Мне надоела словесная болтовня с навязчивым секретарем. Я назвала себя.

— Одну минуточку, — ответил секретарь. Буквально через секунду услышала знакомый голос. Я слезно попросила:

— Н. И., миленький, вы можете ко мне срочно приехать?

— Подмога нужна?

— Нужны только вы и как можно скорей!

— Буду через 20 минут.

Пунктуальный нарком сдержал слово. Не верилось, что этот крошечный человечек в мальчиковом костюмчике — руководитель самого страшного учреждения в мире. И вот он сидит со мной за одним столом.

— Н. И., что будете пить: кофе, чай, какао?

— У меня мало времени: крепкий чаек с рюмкой коньяка с удовольствием выпью и дайте какой-нибудь бутерброд, я сегодня еще не завтракал. Ну, рассказывайте о своих бедах!

По старой памяти Ежову можно доверять.

— Случилось несчастье: в психбольницу им. Кащенко попал мой большой друг писатель Б. Пильняк, его настоящая фамилия Вогау.

Крошечное личико наркома сморщилось.

— Ради такого пустяка вы побеспокоили народного комиссара внутренних дел? Мало ли кого куда сажают, а я должен вмешиваться?

Надо было видеть его в эту минуту. Он важно восседал в кресле: чтобы ему было удобно, я заранее подложила диванные подушечки. Я села к нему на колени, обняла, мальчик-нарком от удовольствия запыхтел.

— Дорогой, у меня надежда только на вас! Вы мой самый верный товарищ, проверенный временем. Или я ошиблась?

Ежов потеплел, он снял телефонную трубку, набрал какой-то номер:

— Говорит Н. И., жду у аппарата. Вогау, псевдоним Пильняк, Борис Андреевич, год рождения 1894, писатель.

По коротким ответам поняла, что справку навели. Он положил трубку, озабоченно посмотрел на меня.

— Неважные дела у вашего творца. В производстве находится уголовное дело, обвинение очень серьезное, вам опять придется давать свидетельские показания. После установления его вменяемости Пильняка будут судить.

— Н. И., помогите мне с ним встретиться!

Ежов пронизывающим взглядом посмотрел на меня.

— А что я получу взамен?

— Доброе отношение на вечные времена.

— Кроме этого?

— Все, что захотите.

— Люблю конкретный разговор.

— Когда я сумею увидеть Пильняка?

— Завтра я заеду за вами в 9 утра.

Старое Загородное шоссе. Когда-то эта больница именовалась «Канатчиковой дачей». До революции здесь тоже находились умалишенные. При Советской власти больницу реконструировали, присвоили ей имя русского психиатра профессора П. П. Кащенко. Каменные, сложенные из красного кирпича двухэтажные корпуса. У главного входа нас встретили народный комиссар здравоохранения СССР Каминский [2], главный врач больницы Каганович, зав. отделениями. Дежурный врач доложил:

— Больной Вогау-Пильняк находится в приемном покое, в кабинете для обследования.

— В. А., я пойду с вами, — сказал Ежов.

— Позвольте мне пойти одной.

Каминский твердо:

— Пильняк тяжело болен, он страдает хроническим маниакально-депрессивным психозом. В настоящее время у него реактивное состояние, которое наступило после сильного приступа. При беседе должны присутствовать зав. отделением и лечащий врач, иначе свидание не состоится.

Ежов резко, почти крича:

— Вы отказываетесь подчиниться наркому внутренних дел?

Каминский испуганно заморгал глазами:

— Николай Иванович, я выполняю свой долг.

Небольшая комната, три стула, тумбочка, столик, на

нем графин с кипяченой водой, служебный внутренний телефон. Санитары с военной выправкой привели Б. Пильняка.

— Садись на стул, не бойся, перестанешь буянить, тогда не тронем. Пойми сам, для чего нам зря руки марать о твою рыжую харю, — нравоучительно проговорил жердеобразный рябой санитар.

— Назовите свою фамилию. В каком отделении работаете? — потребовал Ежов.

— Посторонним называться не положено. За неподходящее поведение в момент отправим больного в отделение и никаких гвоздей.

Ежов посерел, в нем закипела злоба:

— Пригласите ко мне наркома и главного врача больницы!