Исповедь любовницы Сталина - Леонард Гендлин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вышинский:
— Это заявление замечательно и по своей беспринципности и по наглому цинизму: именно потому, что политика партии победила, они вели борьбу против ее руководителей.
Каменев:
— Ставка наша на возможность раскола в партии также оказалась бита. Оставалось два пути: либо честно и полностью ликвидировать борьбу против партии, либо продолжать ее, но уже без всякого расчета на какую бы то ни было массовую поддержку, без политической платформы, без знамени, то есть путем индивидуального террора. Мы выбрали второй путь.
Вышинский:
— Розенфельд-Каменев должен был быть более последовательным: если первый путь он назвал путем честного отказа от борьбы, второй путь надо было охарактеризовать как путь бесчестной борьбы бесчестными средствами.
Каменев:
— Мы выбрали второй путь, при этом мы руководствовались бесконечным озлоблением против руководства партии и страны, жаждой власти, к которой мы некогда были близки и от которой были отброшены ходом исторического развития.
Вышинский:
— Как оценить ваши статьи и заявления, которые вы писали в 1933 году и в которых выражали преданность партии? Обман?
Каменев:
— Нет, хуже обмана.
Вышинский:
— Вероломство?
Каменев:
— Хуже!
Вышинский:
— Хуже обмана, хуже вероломства только измена!
Каменев:
— Вы нашли это слово.
Подследственного увели. Ястребом ко мне подлетел Ягода:
— В. А., пожалуйста, дайте подписочку о неразглашении. Сегодняшний допрос Зиновьева и Каменева — государственная тайна.
Я подошла к Ежову, который оживленно о чем-то разговаривал с Ворошиловым и Молотовым. Только теперь заметила, что Николай Иванович слегка, почти незаметно волочит правую ногу. -
— В. А., — сказал Ежов, — все, о чем здесь говорилось, вы должны хорошо запомнить! Главное — поведение на допросе проклятых двурушников Зиновьева и Каменева. Мы вас дополнительно проконсультируем и ознакомим с имеющимися стенограммами.
— Николай Иванович, Ягода требует подписку о неразглашении. Если я ее дам, то не сумею выполнить просьбу товарища Сталина и товарища Жданова.
Ежов засеменил к И. В. и стал ему что-то объяснять. Сталин в присутствии вождей не захотел подчеркивать свое расположение ко мне.
— Если нарком требует подписку у Веры Александровны Давыдовой, — жестко проговорил И. В., — пусть он с такой же просьбой обратится к товарищам Молотову, Ворошилову, Жданову, Ежову, Вышинскому и ко мне!
Ягода прикусил язык.
— Где будем обедать, на даче или в Кремле? — спросил Сталина Ворошилов.
И. В. подозвал Власика. Он распорядился относительно обеда, назвал людей, которых надо пригласить. Я спросила Ежова:
— Н. И., разрешите мне уехать домой?
Вмешался Сталин:
— Вы, товарищ Давыдова, одинаково честно с нами трудились и заслужили хороший обед.
Маленков пригласил меня в свою машину.
На обеде присутствовали: Молотов, Ворошилов, Каганович, Буденный, Ягода, Вышинский, Агранов, Орджоникидзе, Пятаков, Каганович, Хрущев, Карл Радек, Андреев, Шкирятов, Маленков, Поскребышев, Енукидзе, Бухарин.
— Товарищи! — сказал Сталин. — Мы еще раз призываем вас к бдительности, со всей тщательностью необходимо проверить каждого члена партии. Много врагов затесалось в ряды большевистской партии. Назову некоторые цифры: по делу Зиновьева и Каменева арестованы 9 тысяч человек. Массовый террор захлестнул страну. Мы должны на каждое преступление ответить жесточайшим контрударом. Мы не будем возражать против насилия, напомню, что писал в 1922 г. товарищ Ленин: «Суд не должен запрещать террор, но ему необходимо сформулировать мотивы, скрывающиеся за ним, узаконить его в качестве принципа, совершенно просто, без притворства и прикрас. Необходимо дать этому как можно более широкую формулировку» [1].
Следователи обязаны вырывать у подсудимых признания.
Шкирятов:
— В борьбе с врагами хороши любые средства. Товарищ Ягода слишком либерален! Играет в прятки с самыми опасными преступниками.
Хрущев:
— Когда-то русские цари казнили псевдогероев при всем честном народе на Красной площади, на Лобном месте. И в этом был особый символ. Я предлагаю после суда предателей-изменников публично повесить на Красной площади!
Каганович:
— Мысль умная, всецело поддерживаю Никиту Сергеевича.
Сталин:
— Об этом надо серьезно подумать. Иногда у прошлого стоит перенимать хорошие традиции. По этому вопросу необходимо проконсультироваться у генерального прокурора. Послушаем, что он скажет.
Вышинский:
— Мне кажется, что окончательное решение лучше всего принять после приговора суда.
Ворошилов:
— Мы вверх дном перетряхиваем кадры Красной Армии и Военно-Морского флота.
Сталин:
— Тебе, Клим, давно предлагали это сделать! А ты все медлил, долго раскачивался, — После небольшой паузы — В целом наши органы работают добросовестно, но лавры пожинать рановато. Исправительно-трудовые лагеря будем строить в отдаленной местности с минимальными затратами, там, где предполагается развитие промышленных предприятий: на Дальнем Востоке, в Казахстане, в Карелии, в Сибири. Также необходимо заселить районы Крайнего Севера. Начальниками лагерей назначайте проверенных лиц. На одном месте не давайте долго засиживаться. Заключенных отправляйте на самые тяжелые работы в шахты, рудники, посылайте на прокладку дорог. В одной зоне размещайте мужчин и женщин. Я уже говорил, что за перевыполнение плана мужчина по соглашению с начальством может выбрать подругу, но злоупотреблять этим не стоит. Если женщина родит ребенка, под другим именем и с другой фамилией отправляйте в детский дом. Деторождение поощряйте. Приговоры судов должны быть с оговоркой: полная конфискация движимого и недвижимого имущества.
Вышинский:
— Какой, товарищи, интеллект! Какая удивительная эрудиция! И. В. абсолютно прав!
Сталин:
— Я не кончил! Товарищам Молотову, Ягоде, Кагановичу, Ежову, Маленкову, Хрущеву, Андрееву, Шкирятову поручается в декадный срок разработать первую очередь строительства исправительно-трудовых лагерей с учетом контрольной цифры в пять миллионов человек.
Каганович:
— И. В., вы решили даровать жизнь руководителям террора Зиновьеву и Каменеву?
Сталин:
— Заранее не будем предугадывать. Есть у нас генеральный прокурор, имеется Верховный суд, есть народные заседатели, им и решать судьбу регенератов-преда-телей.
Обед затянулся до поздней ночи.
— Верочка, что вы скажете? — устало спросил И. В., ложась рядом со мной. Я обняла его, прижалась к нему. И. В. сразу обмяк, на секунду стал обыкновенным живым существом.
— Трудно представить, что вы столько лет находились в окружении таких отвратительных людей и что каждую минуту вам грозила смертельная опасность!
Сталин облегченно вздохнул:
— Борьба, Верочка, идет не на жизнь, а на смерть. Только ты, дорогая, даешь силы. Маленков прислал ко мне солистку Большого театра Наталью Шпиллер. Сначала она мне понравилась: молодая, веселая, красивая. После ужина сама проявила инициативу. Наталья Дмитриевна меня так ласкала, словно я ее сверстник, первый и самый любимый мужчина. Я спросил ее: «Для чего бурную страсть разыгрываешь?» — «И. В., вы мое земное и неземное Божество! Буду счастлива всегда быть с вами!» Знаешь, Верочка, я таких баб до смерти боюсь. Когда прощались, она сказала: «Товарищ Сталин, ради вас я готова навсегда оставить сцену». Верочка, настоящую радость я испытываю только с тобой. Не сердись на меня, никто не может заменить тебя. Скажи, что тебе нужно? Ты скромничаешь, играешь, как они?
— Родной, спасибо, я все имею!
21 августа в «Правде» опубликована статья Юрия Пятакова. Приведу один абзац:
«Трудящиеся всего мира знают и любят своего Сталина и гордятся им. Взгляды Троцкого, Каменева, Зиновьева не имели ничего общего с линией Ленина, продолжателем и творцом которой в новых условиях был и остается товарищ Сталин. Победила единственно правильная, единственно победоносная линия партии — линия нашего великого Сталина. Беспредельное тщеславие и самовлюбленность Троцкого, Каменева и Зиновьева привели их на гнусный путь двурушничества, лжи, неслыханного обмана партии. Их надо уничтожать, как падаль. Хорошо, что органы НКВД разоблачили эту банду. Честь и слава работникам НКВД. Каждый из нас должен еще более повысить свою бдительность, помочь партии, помочь НКВД — этому разящему мечу в руках диктатуры пролетариата, разоблачить агентуру классового врага и народа и вовремя уничтожить ее».
Я знала, что Пятаков ненавидит Сталина и вею его гвардию, по уму и энергии он не имел соперников. Мне говорили, что «левые коммунисты» в 1918 г. серьезно подумывали заменить Ленина — главу правительства — Пятаковым. Сталин все это, конечно, знал. Пятакова расстреляли 30 января 1937 г.
