Корабль-призрак - Фредерик Марриет

Раздались испуганные крики женщин и детей, а бросившиеся в ужасе от лизнувшего их пламени в разные стороны матросы и солдаты еще более усилили общее замешательство.

— Спокойнее, ребята, спокойнее! — закричал Филипп. — Пока еще не так опасно! Не забывайте, что у нас есть шлюпки, и мы можем быстро соорудить плот! Коль нам не удастся погасить огонь и спасти судно, то мы сумеем, оставаясь спокойными и хладнокровными, не только спастись, но и выручить из беды каждого из находящихся здесь. За дело, ребята! Исполним наш долг! Наше спасение — в наших руках! Не будем терять времени! Плотник! Обрубить крепежные канаты! Остальным спустить шлюпки и соорудить плот! До берега едва ли будет около десятка миль. Крантц! Позаботьтесь о рулевых на шлюпках! Вахта, за мной! Будем спускать балки и бревна! Пожарным принести сюда канаты для связки плота! Смелее, ребята! Света достаточно, чтобы работать без фонарей!

Филипп в шутку заметил, что света довольно. И люди повиновались. Пламя теперь поднималось выше мачт и слизывало с них такелаж языками, похожими на вилки. Треск огня и опустошение, приносимое им, подтверждали, что времени терять нельзя. На нижней палубе скопилось так много дыма, что оставаться там уже никто не мог. Несколько больных, лежавших на койках, давно задохнулись, о них все позабыли. Море успокоилось, ветра не было. Вырывавшийся из трюма дым клубами поднимался отвесно вверх, и это было счастьем, что корабль потерял ход. Вскоре были спущены шлюпки. Из досок, реев, брусьев и бревен соорудили плот, на который уложили все решетки и крышки от люков, чтобы на них разместились терпящие бедствие. Душа Филиппа исполнилась надеждой, что многим, кто был с ним, все же удастся спастись.

Глава семнадцатая

Между тем далеко не со всеми трудностями удалось справиться. Огонь захватил среднюю палубу и вырывался теперь из всех люков и щелей. Собранный вдоль борта плот пришлось отвести на корму, хотя там волнение моря было больше. Работы затянулись. Огонь все усиливался. Рухнула объятая пламенем грот-мачта. Пламя лизало фальшборт, и дым так плотно застилал среднюю палубу, что находившиеся на ней люди задыхались. Пробраться на бак стало невозможно. Все переместились на корму.

Плот построили лишь к четырем часам утра при беспрерывной работе всей команды. Вслед за женщинами с детьми на плот по шторм-трапам спустились солдаты. При этом некоторые из них сорвались, попали под киль и на поверхности больше не появились. Большинство же благополучно перебралось на плот, где всем руководил Крантц. Чтобы никто не напился, капитан Барентц, по совету Филиппа, с пистолетом в руках отгонял от винного погреба всех до тех пор, пока средняя палуба не заполнилась удушливым дымом.

Огонь уже проник на корму и вырывался из окон кают с такой силой, что ничто уже не могло его удержать. Пламя длинными, в несколько футов, языками охватило корабль, и оставшиеся на палубе солдаты оказались в кольце огня. В мгновение ока сгорели шторм-трапы. Шлюпки и плот были вынуждены отойти от судна, так нестерпимы были жара и дым. Филипп взывал к несчастным, но его на борту не слышали. Создалось такое положение, когда другой возможности спастись, кроме как прыгать за борт, причем поодиночке, не было. Но за борт разом прыгнуло более тридцати человек, и одновременно извлечь всех из воды не удалось, хотя даже женщины протягивали тонущим свою одежду, чтобы втянуть их на плот. Из восьмидесяти человек, оставшихся на судне, так или иначе спаслись лишь двадцать пять. Филипп, капитан и еще несколько матросов оставались на горящем судне почти до самого последнего момента. Капитан Барентц задыхался от дыма, но все же что-то пробормотал в защиту «Святой Катарины». Канат, удерживавший плот у корабля, был обрублен и перекинут на шлюпки. Вскоре течение стало относить от них «Святую Катарину». Филипп и Крантц занялись размещением людей. Часть матросов разместилась в шлюпках, чтобы сменять друг друга на веслах, а остальные вместе с солдатами расположились на плоту.

На шлюпках негде было повернуться.

Плот на целый фут погружался под воду, когда его накрывало волной. Чтобы люди могли удержаться, был натянут трос. Мужчины расселись по краям плота, а женщины с детьми на его середине. Взяв плот на буксир, шлюпки поплыли в сторону берега.

«Святая Катарина» превратилась в горящий факел, который был от них теперь в полумиле. Увидев это, капитан Барентц воскликнул:

— Ах! Это все, что осталось от такого прекрасного корабля, который, как человек, все понимал, не мог лишь говорить! Я убежден, что ни один другой корабль нашей флотилии не горел бы лучше, чем «Святоша»! Не правда ли, она горит красиво, а? О, моя дорогая «Святая Катарина»! Ты единственная в своем совершенстве, и подобной тебе я никогда больше не увижу! Как я рад, что нет в живых моего отца, иначе сейчас его сердце разорвалось бы от горя!

Филипп ничего не ответил. Любовь капитана к своему кораблю, как бы она ни выражалась, вызывала все же глубокое уважение. Вперед едва продвигались, поскольку приходилось преодолевать встречное течение, да и плот имел глубокую осадку. Занимался рассвет. Шторм угрожал возобновиться. Уже пробежала рябь по поверхности воды, усилилось волнение, небо заволакивало тучами, весь горизонт потемнел. Филипп вглядывался в даль, надеясь увидеть землю, но ничего не мог разглядеть. Он сознавал, что достичь берега нужно еще до наступления ночи, чтобы большинство из тех шестидесяти женщин и детей, которые находились на полузатопленном плоту, не погибло. Сердце Филиппа сжималось оттого, что он ничего не мог изменить. О своей собственной судьбе он не думал. Даже мысль о любимой Амине в этой ситуации казалась ему ничтожной. Единственное, что облегчало его душу, так это мысль о том, что он сделал все, что мог.

— Земля! — закричал Крантц, находившийся в первой шлюпке.

Его крик вызвал всеобщее оживление. Надежда, пробужденная этим возгласом, была будто манной небесной, и матери, стоявшие на плоту по пояс в воде, прижав к груди маленьких детей, воскликнули:

— Дети! Бог смилостивился, вы будете спасены!

Филипп, поднявшись на кормовую банку, увидел, что берег находится едва ли в пяти милях от них, и луч надежды согрел его душу. Бриз продолжался, однако он не способствовал, но и не мешал их продвижению. Если бы на шлюпках были установлены паруса, то ход ускорился бы, но паруса сгорели вместе с кораблем. За час было пройдено лишь около половины мили. И хотя прилагались неимоверные усилия, но и к полудню до берега оставалось еще около трех миль. Когда солнце достигло зенита, изменилась погода. Усилился ветер, поднялось сильное волнение, и плот погружался в воду так глубоко, что жизням людей стала угрожать опасность. Еще три часа — и пройдено около полумили. Сидевшие на веслах и не знавшие отдыха матросы утомились. Всех мучила жажда. Воды просил плакавший ребенок, воды хотели работавшие в поте лица матросы. Филипп делал все возможное, чтобы воодушевить людей, но все же матросы начали понемногу роптать и говорить о необходимости предоставить плот своей собственной судьбе и попытаться на шлюпках достичь берега. Филипп пытался разубедить их. И тут случилось непредвиденное. Усилившееся волнение и поднявшийся ветер так раскачали плот, что скреплявшие его канаты лопнули, и он развалился на две части. Раздались душераздирающие крики. Жены оказались отброшенными от своих мужей, матери поднимали на руках детей и взывали о помощи. Лопались намокшие и растрепавшиеся канаты, связывавшие плот, море вокруг было усеяно балками и досками, за которые цеплялись несчастные. Над водой пронесся крик отчаяния. Едва державшиеся настилы перевернуло волнами, и все, кто был на них, погибли. Со шлюпок спасли лишь немногих несчастных, да и то лишь матросов и солдат. Все женщины и дети были погребены под волнами.