Корабль-призрак - Фредерик Марриет

Между тем корабль заметили и матросы, им тоже была известна легенда о «Летучем Голландце». Многие солдаты, как только до них донесся слух о необычном корабле, повылезали на палубу и во все глаза смотрели на сверхъестественный парусник. И тут «Святую Катарину» окутал сопровождаемый громом и сильным дождем мрак. Примерно через четверть часа туман рассеялся. Неизвестный корабль исчез.

— Боже милостивый! Наверное, он перевернулся вверх килем и затонул, — произнес минхер Барентц. — При такой парусности; это должно было случиться. Ни один корабль не имеет больше вант и канатов, чем «Святая Катарина». Опрометчиво поступал капитан того корабля. Он наверняка хотел посоревноваться с нами, не так ли, минхер Вандердекен?

Филипп не обратил внимания на это замечание наивного капитана. Он был убежден, что теперь их судно погибнет, а вспомнив о людях на борту, вынужденных стать жертвой, вздрогнул.

— Минхер Барентц, по всем приметам, шторм будет продолжаться, и даже самый лучший из когда-либо построенных кораблей, по-моему, не сможет противостоять ему. Я бы посоветовал вам развернуться и уйти в бухту, чтобы проконопатить днище. Поверьте, там мы встретим нашу флотилию.

— Не беспокойтесь за наш корабль, — возразил капитан. — Посмотрите, как «Святоша» борется с волной!

— К черту все! — раздался тут голос одного из матросов, которые подошли к Филиппу и слышали его слова. — Знай я, что «Святоша» — старая разваливающаяся калоша, я бы никогда ей не доверился! Минхер Вандердекен прав, нам надо возвратиться в бухту до того, как случится несчастье. Тот корабль — предостережение для нас. Не напрасно он появился. Спросите об этом минхера Вандердекена, капитан, он моряк и во всем разбирается.

Филипп испугался, услышав такие слова, хотя говорящий, разумеется, не знал его роли в истории призрачного корабля.

— Я должен сказать, — проговорил Филипп, — что каждый раз, когда я встречал этот корабль, случалась беда.

— Беда? Корабль? Чем вас напугал тот корабль? — возразил капитан Барентц. — На нем было слишком много парусов, и он затонул!

— Он никогда не тонул! — произнес еще один матрос.

— Никогда! — подтвердили другие матросы. — А мы вот потонем, если не возвратимся в бухту!

— Ха, ха! Это же чепуха! Что вы скажете на это, минхер Вандердекен?

— Я уже высказал свое мнение, — отвечал Филипп, который всей душой желал, чтобы судно добралось до гавани. — Самое лучшее для нас — вернуться в бухту!

Матрос заговорил опять:

— И мы все, капитан, едины в том, что надо возвращаться в бухту, нравится вам это или нет. Поворачивайте руль, ребята! Минхер Вандердекен будет руководить постановкой парусов!

— Хе, что такое? — закричал капитан Барентц. — Мятеж на борту «Святой Катарины»? Это невозможно! «Святая Катарина» — самый лучший, самый прекрасный корабль всей эскадры!

— Самое старое, разваливающееся корыто! — проворчал один из матросов.

— Что? — завопил капитан. — Что я слышу? Минхер Вандердекен, прикажите за мятеж заковать в цепи этого лживого негодяя!

— Ба, все это ерунда! Это вовсе не от ума! — возразил старый матрос. — Не обращайте на него внимания, минхер Вандердекен. Мы будем слушаться вас, корабль нужно развернуть сразу же.

Капитан неистовствовал. Филипп, если и допускал возможность, что корабль поборет море, и осуждал матросов, что они слепо поддались ужасу, все же еще раз сказал капитану о необходимости покориться всеобщему требованию. В конце концов Барентц согласился. Руль был повернут, паруса зарифлены, и «Святая Катарина» двигалась теперь, подгоняемая штормом. Под вечер буря стала стихать, небо прояснилось, порывы ветра ослабели, но море по-прежнему бушевало. Течь была устранена, и Филипп надеялся, что дня через два они окажутся в бухте.

Пока они шли новым курсом, ветер стих совсем и наступил полный штиль. Следов шторма не осталось и в помине, и теперь «Святую Катарину» несло лишь мощное западное течение. Уставшие матросы могли, наконец, отдохнуть. Солдаты и пассажиры вышли на палубу. Матери с детьми грелись на солнышке, весь такелаж был занят вывешенным для просушки бельем. Матросы тщательно устраняли повреждения, причиненные непогодой. По их расчетам, корабль находился примерно в пятидесяти милях от бухты, и они с нетерпением ждали появления на горизонте земли. Все ожили и, кроме Филиппа, думали, что опасность уже позади.

Вторым рулевым был минхер Крантц, человек спокойный, настоящий моряк, любимец Филиппа, которому он доверял. Однажды после обеда Филипп и Крантц находились на баке.

— Что вы думаете, Вандердекен, о том необычном корабле, который мы повстречали?

— Я видел его и раньше, Крантц, и…

— Что и?

— Судно, на котором я встретил его, никогда не придет в гавань. Другие люди говорят то же самое.

— Разве тот корабль действительно призрак?

— Так мне рассказывали, — отвечал Филипп. — О нем ходит много разных слухов. Но я могу заверить вас, я совершенно убежден в этом, что с нами, до того как мы доберемся до бухты, приключится беда, хотя сейчас все как будто благополучно и до гавани не так далеко.

— Однако вы суеверный, — сказал Крантц. — Но я должен сознаться, что и мне этот случай показался не совсем правдоподобным. Ни на одном нормальном судне не поставят в такой шторм столько парусов, хотя и бывают сумасшедшие, совершающие порой даже самое невероятное. Если это был настоящий корабль, то он пошел ко дну, поскольку после того, как развиднелось, никакого корабля не было видно. Меня не так легко убедить, и только несчастье, которое вы предсказываете, сможет заставить меня поверить, что с тем кораблем связано что-то неестественное.

— Ну что ж, я не буду сожалеть, если окажется, что я заблуждаюсь, — возразил Филипп. — Между тем все это лишь мои предположения, и мы еще не в бухте.

— Да, но мы недалеко от нее, и, по всем признакам, погода будет хорошей.

— Невозможно определить, — продолжал Филипп, — с какой стороны появится опасность. Нам нужно бояться не только шторма.

— Конечно, — отвечал Крантц, — но и не нужно бояться черта, когда Бог спит. Несмотря на все, что вы говорили, я предсказываю: самое большее дня через два мы благополучно станем на якорь в бухте!

Здесь разговор оборвался, и Филипп был рад, что остался один. На него навалилась такая тоска, какой он никогда ранее не испытывал. Он оперся на поручни и стал смотреть на волнующееся море.

«Боже милосердный! — молил он. — Сохрани этот корабль! Не допусти гибели женщин и детей! Не допусти, чтобы столько людей, которые доверились этой старой посудине, стали жертвой кощунства моего отца!»