Фараон Мернефта - Вера Крыжановская

Печальный и голодный, я велел подать себе обед, но едва начал его, как мне подали записку, принесенную гонцом Радамеса. С удивлением прочел я следующие слова: «Приезжай поскорее, все устроено».

Одним прыжком я очутился у паланкина и приказал людям бегом нести меня в дом Мены.

Радамес встретил меня с суетливым видом и сказал потихоньку:

— Это сестра все устроила, рассказав жене моей, будто Омифер готов с отчаяния повеситься, из-за потери всего своего состояния. Услышав это, Смарагда вскочила как сумасшедшая и тотчас послала за мною. Но тут я переменил тон, — прибавил, смеясь, Радамес, — и сказал ей, что, поразмыслив, нахожу этот шаг неприличным и не могу его допустить. Она совершенно вышла из себя: кричала, топала ногами и клялась сделать по-своему — тогда я уступил, будто нехотя. Но так как она не может идти одна к Пинехасу, то я и послал за тобой, чтобы ты сопровождал ее.

Я охотно согласился, и почти в ту же минуту появилась Смарагда, окутанная покрывалом. Радамес проводил нас до закрытого паланкина, наказывая мне проводить обратно его супругу, как только мы узнаем спасительный рецепт. Я молча сел возле молодой женщины, и мы прибыли в дом Кермозы. Мальчик-негр объявил, что господин занимается в своей комнате. Опасаясь подвергнуть Смарагду грубому отказу, я попросил ее подождать в паланкине и один пошел во флигель.

При моем входе Пинехас с изумлением поднял голову, потом иронически улыбнулся:

— Нехо, кажется, ты решился во что бы то ни стало сделать меня твоим спасителем.

— На этот раз я прихожу к тебе не один: меня сопровождает одна из прекраснейших дам Таниса. Ее нежный голос, может статься, больше подействует на твое сердце.

Пинехас сердито поднял голову и отвечал с презрительной холодностью:

— Женщина?.. Я не знаю ни одной, которая могла бы похвастаться, что звук ее голоса заставит меня нарушить клятву. Но где же эта очаровательница? Я вижу только тебя одного.

— Я оставил ее внизу, не зная, захочешь ли ты принять ее.

— И прекрасно сделал, потому что я этого не хочу.

— Я предвидел твой отказ и бегу сказать Смарагде, что…

— Смарагда? — прервал меня Пинехас, внезапно бледнея. — Зачем же ты сразу не назвал мне ее?

И, не дожидаясь ответа, он выбежал вон.

Я последовал за ним и увидел, как он помогает Смарагде выйти из паланкина.

— Для нас великая честь принимать под своей скромной кровлей благородную сестру Мены. Матери моей нет дома, но она должна вернуться с минуты на минуту, — сказал Пинехас.

Проводив нас в залу, Пинехас подал Смарагде кресло и предложил также сесть мне. Смарагда откинула свое покрывало.

Пинехас, порабощенный чарующим взором красавицы, утратил свой обычный суровый вид и в смущении опустил глаза. Молния торжества сверкнула в глазах Смарагды, и глухим голосом она сказала:

— Я пришла сюда умолять мудрого Пинехаса дать мне совет, как спасти стада.

Египтянин побледнел. Он тяжело задышал, а в глазах поочередно вспыхивали то искры любви, то ненависти.

— Нет, — сказал он наконец глухим голосом, — для тебя и твоего мужа я не нарушу своей клятвы. Ты слишком многого хочешь от меня, требуя спасения имущества для счастья Радамеса.

Сперва Смарагда встала, как бы оскорбившись, но, раздумав, подошла к Пинехасу и, положив руку на его плечо, склонилась лицом к молодому человеку.

— Ты ошибаешься, — тихо произнесла она, глядя на него странным взором. — Радамес любит только мои богатства. Я могу унижать его и держать в зависимости только до тех пор, пока буду состоятельна. Неужели ты думаешь, что если б он любил меня, то послал бы к тебе?

Взволнованное лицо Пинехаса вспыхнуло как огонь.

— О, если так, то я сохраню узду, на которой ты его держишь, но… на одном условии, — сказал он дрожащим голосом. — Нехо, передай Радамесу, что супруга его в награду за спасение стад должна позволить мне три раза поцеловать ее.

Смарагда побледнела и отступила назад.

— Этою ценою? Никогда! — воскликнула она, поспешно направляясь к выходу, но я удержал ее на дороге.

— Вспомни Омифера, — шепнул я ей на ухо.

Она остановилась и сказала, скрестив на груди руки:

— Я согласна… Но поклянись мне, что твое средство будет действенно.

— Клянусь тебе в этом, — ответил Пинехас, привлекая Смарагду в свои объятия и запечатлев на ее побелевших губах три условленных поцелуя.

Поочередно бледнея и краснея, она прислонилась к стене, неспособная вымолвить ни слова. Я поспешил сказать вместо нее:

— Ну, теперь давай свое средство.

Пинехас провел рукою по своему пылавшему лицу и, отведя меня к окну, сказал:

— Достань записную книжку. Я продиктую все, что нужно.

Я поспешно вынул таблички, и Пинехас продиктовал рецепт. Смарагда накинула на себя покрывало и увлекла меня из комнаты так быстро, что я едва успел поблагодарить Пинехаса.

Усевшись в носилки, она просила меня проводить ее к Омиферу. Я не смел возражать, так как только для него решилась она на такие тяжелые жертвы.

Прибыв к его жилищу, мы поспешно вышли из паланкина. Смарагда не шла, а летела, едва касаясь земли своими маленькими ножками. Омифер — конечно, уже предупрежденный — встретил нас у входа в одну из зал. Смарагда бросилась в его объятия.

— Я спасла тебя, но какой ценой!.. — воскликнула она вне себя и лишилась сознания от ярости.

Молодой человек отнес ее на диван и спросил меня, что значили эти слова. Я рассказал ему всю историю и сообщил рецепт для скота.

Омифер выслушал меня с негодованием и объявил, что предпочел бы гибель всех своих стад, но тотчас велел позвать управляющего, чтоб передать ему полученные наставления.

Так как Смарагда не приходила в себя, то я попрощался с Омифером.

— Мне нужно спешить домой, — сказал я, — нам тоже грозит разорение. Пожалуйста, потрудись сам проводить жену Радамеса и передать ему полученный рецепт.

Радостный, вернулся я домой, все тут же принялись за дело.

С быстротою молнии добрая весть распространилась по городу. Все ухватились за этот якорь спасения, и вскоре на улицах только и видны были люди с лекарственными припасами. Действие лекарств было поразительно даже на скот, уже заболевший. С той минуты, как мы приняли эти меры, и до вечера ни одно животное не захворало и не издохло.

Поздно ночью приехал Хам и с торжеством привез тот же самый рецепт. На следующий день все лица значительно просветлели. Живая деятельность царствовала в городе; и один из наших невольников, возвратившись с пастбищ, привез также самые утешительные известия. Зараза была, очевидно, побеждена, так как случаи заболевания стали редки и больной скот быстро выздоравливал.

После полудня я поехал во дворец поговорить с одним товарищем. Отыскивая его в зале телохранителей, я увидел Радамеса и подошел с ним поздороваться. Но возничий фараона презрительно смерил меня взглядом и хриплым от бешенства голосом сказал:

— Я считал тебя честным человеком, Нехо. Поручил тебе мою жену, благодаря мне вы не остались нищими… А ты что же делаешь? Рецепт спасения мне пришлось узнавать на улице у прохожих, а жену мою ты оставил неизвестно где, и она вернулась домой лишь сегодня утром.

Говоря это, он сжимал кулаки. Смущенный и пристыженный, я опустил голову.

— Но она непременно хотела отправиться к Омиферу, и там ей сделалось дурно, — ответил я, — мне нельзя было терять времени, а Омифер обещал сам проводить ее.

— И ты оставил доверенную тебе женщину у того, кто в нее влюблен и кого она сама любит! — вскричал Радамес. — О, вы все мне заплатите за эту выходку. — И он большими шагами вышел из зала.

— Разве Радамес уезжает куда-нибудь? — спросил я у своего товарища.

— Конечно. Его потребовали во дворец для сопровождения фараона, который на несколько дней едет в пустыню на охоту за львами, чтоб немного развеяться после всех неприятных происшествий.

Я понял, почему Радамес отлагал свои планы мщения.

Последующие дни были временем спокойствия. Мезу по-прежнему не показывался, горожане усердно старались уничтожить следы прошлых несчастий.

Батюшка решил воспользоваться этим общественным спокойствием и отпраздновать свадьбу Ильзирис через неделю. Мы разослали приглашения всем почетным лицам в городе, к Пинехасу я лично явился с просьбой, чтоб он и его мать приняли участие в празднике. Они обещали приехать, а затем Пинехас отвел меня в свою комнату, где дал выпить какого-то питья от дурного глаза в благодарность за то, что я привел к нему Смарагду.

Накануне торжественного дня Ильзирис с самого утра жаловалась на сильную головную боль. Мы приписали это волнению и усталости от хлопот предыдущих дней, и мать моя уговаривала ее взять себя в руки, чтобы хорошо выглядеть в день свадьбы. Ильзирис улыбнулась и ответила: