По следам большой смерти - Виталий Сертаков

– Я трижды проиграл, почтенный Настоятель, и ты вправе забрать то, что принадлежало мне.

Воцарилось молчание. Толмач больше не улыбался, Ли отложил трубку.

– Но ты проиграл, не зная правил.

– Я проиграл не в "Четырех драконов", Настоятель. Я согласен уйти с тем, что у меня есть, и оставляю тебе твой выигрыш.

– Это настолько важно для тебя, что ты готов потерять любовь самых близких друзей?

– Я уверен, что почтенный Настоятель поступил бы так же, если бы речь шла о жизнях тысяч его братьев.

Золоченая маска качнулась, и перед Ковалем склонились две макушки. Одна иссиня-черная, другая - седая.

– Хорошо… - глухо произнесла маска. - Ты покорил наши сердца, но это еще не всё.

– Э-э-э… Так ты тоже?.. - промямлил Артур, обращаясь к переводчику. Он чувствовал себя крайне глупо. - Ты не бурят?

– Меня зовут Настоятель Вонг, - вторично поклонился бывший соперник. - По воле моих братьев, я провожу много времени вдали от Храма, поэтому мне нет нужды прятать лицо. Для тебя будет лучше, если мы больше никогда не встретимся. Но если так случится…

– Значит, я нужен братьям и пойду за тобой.

Президент поклонился в ответ, а когда поднял голову, обнаружил, что остался один.

15. КОЛЬЦО ДЛИНОЙ В ТРИНАДЦАТЬ ЛЕТ

Коваль поднял факел вверх. Сумел разглядеть балкон и узкие ложи по бокам, спускавшиеся к самой сцене. Зал был выполнен по старинке, еще до эпохи "Долби-стерео", и выглядел изнутри как длинная кишка. Наверное, здесь собирали для пропагандистских показов свободные смены ракетчиков. А может быть, совсем наоборот, солдат развлекали бравыми похождениями их великого земляка Брюса Ли… Артур спустился по центральному проходу, слушая гулкое эхо.

Что-то его настораживало.

Гоа при расставании отобрал кастет. Артуру очень хотелось поверить в миролюбие Храма, но совсем без оружия было как-то неуютно.

Он постоянно ощущал чье-то присутствие.

Пустые ряды сидений засыпало обвалившейся с потолка декоративной плиткой, ложи тонули во мраке. С балкона свешивались рваные полотнища с портретами людей в военной форме и рядами иероглифов. Посреди зала проход пересекался под прямым углом с другим таким же проходом.

Слева и справа чернели запасные выходы. Обе двери стояли распахнутыми, словно голодные рты.

Артур чертыхнулся.

Хитрый гном снова затащил его на развилку, только на сей раз роль говорящего камня выполнял разбитый киноаппарат. Его когда-то столкнули с балкона и зачем-то выволокли в самый центр зала, на пересечение дорожек. В аппарате не осталось ни одной целой линзы, все ручки были сломаны, а ролики - погнуты. На боковой поверхности бурой краской, подозрительно похожей на кровь, были намалеваны три стрелки. Две указывали в боковые выходы и одна - прямо на экран.

И никакого текста.

Иван уселся на опрокинутой станине, как ни в чем не бывало, разжег масляный фонарик и погрузился в книжку.

– У нас привал? - осведомился Артур. Он говорил очень тихо, но шепот вернулся троекратным эхом. Звуки крались вдоль стен, отталкивались и возвращались назад неразборчивым бормотанием.

– Без понятия, что там у вас, а мне дальше идти некуда.

– Вот дела! - растерялся Артур. - Выходит, что мы расстанемся?

– Выходит, что так, - почти что с грустью ответил гном. - Выбирай и топай.

– Но тут ничего не написано!

– Что, мил-человек, совсем мозги рассохлися? А Настоятели уж было за тебя водочки клюкнули…

Артур впервые ощутил к гному нечто вроде приязни. Пустышка, фантом, слепое зеркало, отражающее чужие мысли, и, вместе с тем, смешной, ехидный коротышка. Седьмое Сердце Храма, лакмус души человеческой, маленький суровый полиглот. Если Настоятели выпили за успех, значит, и правда, всё закончилось. Остались три стрелки и последний выбор. И долгая дорога домой с заветным кувшинчиком под мышкой.

– Мое дело маленькое, - пожал плечами гном. - Вам же развилки подавай. Сохнете вы без загадок.

Артур обследовал левый проход. Не доходя пару шагов до распахнутой двустворчатой двери, он замер. За пределами кинозала свет факела проваливался в пустоту. Лабиринты Храма подготовили Коваля к любым неожиданностям, но совсем не хотелось под завязку переломать ноги или раскроить череп, свалившись в пропасть. Он подошел поближе и оцепенел.

За дверью расстилалась тайга.

Президент на всякий случай оглянулся, но гном сидел, сгорбившись, и водил узловатым пальцем по строчкам. В зале всё оставалось по-прежнему, а в шаге от стального косяка шуршали лапы столетних елей, чистила на ветке свои перышки куропатка и тысячи муравьев строили метровую пирамиду.

Место показалось Ковалю до боли знакомым. Он сделал еще один шаг вперед, остановившись на самой границе крошащегося цемента. Дальше пол переходил в густую подстилку из листвы и иголок. Сразу набросились запахи. Артур вдыхал пьянящий смолистый воздух и никак не мог остановиться.

Он пытался убедить себя, что это очередной морок, но картинка была невероятно яркой и объемной.

В воздухе витали запахи коптильни, столярного цеха, подсыхающего сена, а поверх всего этого - восхитительный аромат топленого молока. Между стволами виднелся распаханный косогор, лоснилась тягучая лента реки. С холма спускалась накатанная дорога, петляла среди стогов, затем ловко взбиралась на горбатый мостик. На противоположном берегу дымили трубы избушек, полоскалось на ветру белье, гонялись друг за другом две рыжие собаки. Стояла самая сочная пора, начало августа, и самое вкусное время суток, предвестие сумерек. Вечерняя прохлада еще не наступила, воздух дрожал и струился; пресыщенная теплом земля словно потягивалась в истоме, избалованная солнцем. Лес за речкой казался таким мягким, бархатным, что хотелось погладить его, как котенка…

Уральская деревня Качальщиков.

В полуметре от Артура порхали две лимонницы. Он протянул руку и ощутил легкое прикосновение крыльев. Где-то замычала корова, ей ответила другая, послышался перезвон бубенчиков. Стадо возвращалось домой. Над головой молотил дятел, в рыбачьих сетях плескалась рыба. Из-под горы, пока невидимая, катилась телега; постукивали на корнях колеса, мягко ступала лошадь; потом запищал ребенок.

– Красиво, правда? - со странной интонацией произнес за спиной Артура гном. И без всякого ёрничанья добавил: - И что вам не живется, люди? Земли прорва, одет-обут, хата в чистоте, баба в соку, киндеры опять же…

Телега приближалась. Уже различалась за высокими колосьями серая шкура кобылы, затем промелькнули голые ноги и рукав пестрой рубахи. Ребенок снова загукал, женщина звонко рассмеялась и что-то сказала, но не ребенку, а кому-то взрослому. Ей коротко ответил мужской голос, затем он же прикрикнул на кобылу, и телега остановилась. Сквозь колыхание веток виднелись только спицы переднего колеса, повисшие вожжи и лошадиный хвост, отгоняющий мух.