Только один миг (сборник) - Евгений Войскунский

Утром следующего дня мы встретились — я и Галанов.

Разговор как-то сразу удался. Возможно, это произошло благодаря особому свойству галановского характера: он умел говорить со всеми. Отчасти это объяснялось возрастом: конструктору солнечных зондов было тогда шестнадцать лет, он почти с детской непосредственностью находил общий язык с любым собеседником. Иногда я думаю, что могло произойти, окажись Галанов другим человеком. Он мог играючи разбить мои шаткие версии и снисходительно пожелать удачи в будущих начинаниях.

Выслушав мой рассказ о судьбе Вершинина, конструктор сказал:

— Я подхожу со своей точки зрения. Мои зонды никогда не сталкивались с подобным явлением, но я знаком с конструкцией «Икара», и не думаю, что это была ошибка аппаратуры или наблюдателя.

— Не правда ли, выбросы очень похожи на лазерные сигналы?

— Вероятно, — согласился Галанов. — Мы это выясним, когда найдем останки «Икара». Найти следы спутника спустя сто лет трудно, но возможно. Сейчас, с новыми зондами, я могу это проделать.

В таком свете картина поиска предстала передо мной впервые. Какой же чувствительности должна быть аппаратура зондов, если она способна регистрировать остаточные эффекты в бурлящих слоях фотосферы спустя такой долгий срок!

— Если выбросы, замеченные Вершининым, — лазерные сигналы, то нельзя ли говорить о гибели в Солнце космолета?

— О гибели? — переспросил Галанов. — Выбросы, судя по фотограммам, не изменили положения и интенсивности за несколько суток наблюдения. Аппаратов, которые могли бы продержаться в Солнце так долго, в ваше время не было, а выбросы подобного типа могут быть только искусственного происхождения. Это пришелец, Юлий Александрович.

Все было просто у Галанова! Пришелец — такая версия пришла бы мне в голову в последнюю очередь. И я сейчас, несмотря на уверенность конструктора, был убежден, что он ошибается. Я просто не привык подходить к гипотезе внеземного происхождения космических объектов как к равноправной альтернативе и учитывать ее во всех выводах. Таков был путь науки моего времени, никогда не сталкивавшейся с явными следами деятельности чужого разума. Для Галанова такой преграды в мышлении не существовало.

Мы договорились съездить на следующий день на завод, где изготовлялись покрытия теплозащиты для зондов, но я не поехал: вечером меня вызвала по голоскопу Скляревская. Это была первая счастливая случайность за время поиска. Лидия обнаружила письма Вершинина к Вере, посланные с «Икара» незадолго до гибели.

Я впервые реально увидел свое преимущество перед любым историком новой эпохи. Письма оказались на редкость скупы, но за каждым словом я угадывал чувство. Они были знакомы мне, чувства моего современника.

У меня уже успел сложиться определенный образ Вершинина, когда я начал знакомиться с его биографией: ученый «без страха и упрека», он отличался от Лозанова в фильме лишь профессией. Но теперь, в письмах, передо мной предстал совсем другой человек: сомневающийся, даже робкий.

«Я не опубликую этого, — писал Вершинин, — потому что не уверен. Интересна форма, но ведь главное — содержание Поколение за поколением, как у живых организмов…»

И в другом письме:

«Сфотографировать не удалось — помешал факел. Теперь у меня несколько не очень качественных снимков. Но я уверен: это механическое развитие. Что я могу сделать еще? Теплоизоляция лаборатории…»

Письмо казалось продолжением давнего спора. Но с кем — с Верой, с астрофизиками? А может быть, с тобой?

К утру я убедил себя, что лазероподобные выбросы, а возможно, и сам их источник, Вершинин наблюдал и раньше, но не сообщал, не мог провести уверенных фотометрических исследований, — получить единственное доказательство. Может быть, он догадывался о том, о чем говорил Галанов? Что речь идет о внеземном корабле?

Если так, какова вероятность успешного поиска, который хочет предпринять конструктор? За сто лет чужак, даже если он действительно был в Солнце, давно покинул нашу планетную систему.

Слово было за Галановым.

IV

На двадцать втором витке, когда на «Гелиосе» готовились к разведке и новым поискам Спирали, радары зафиксировали передачу с некоего тела, двигавшегося по орбите спутника Солнца. Галанов выслал зонды — никаких следов передатчика. Тогда он решил, что они имеют дело с геоном, сгустком электромагнитной энергии радиусом в миллионные доли миллиметра. Когда установили направление передачи, выяснилось, что она шла примерно в район Поллукса.

— Должно быть, Двойная Спираль посредством геонов связывалась со своей планетой у далекой звезды, — пояснил Галанов.

— Если так, какова роль вершининских выбросов? — спросил Росин.

— Расшифруем — увидим, — ответил Галанов. …Поздно вечером конструктор пригласил Росина в просмотровый зал.

— В геоне оказалось несколько слоев информации, — сказал он. — По принципу матрешки. Верхний, наиболее понятный слой, — это данные о Солнце и планетах. Следующий слой — рассказ о человечестве, причем интерпретация довольно оригинальна. Но для вас, Юлий Александрович, интереснее глубинные слои геона. Их трудно перевести на привычный нам язык образов. Смотрите…

На экране появился мерцающий розовый свет. Росин, не отрываясь, смотрел в одну точку. По розовому фону заструились желтоватые полосы, они набегали друг на друга, скрещивались пересекались, исчезали. Потом полосы слились, и Росин увидел ослепительный блеск медленно растущего солнечного диска. Тут же сработала профессиональная память: светило не было солнцем.

…Росину качалось, что он — корабль, проплывающий мимо этой белой звезды, и он знал, что в этой системе есть разумная жизнь. Он понимал даже, что здесь не одна цивилизация — их множество, тысяча или миллион, и они были близко, совсем рядом. Черный провал в россыпи Млечного Пути указал Росину то единственное место, где только и могли находиться эти миллионы цивилизаций. Вероятно, это большая планета. Нет, — подсказал мозг, — это нейтронная звезда. Взглядом Корабля Росин проник внутрь звезды, вскрывал ее слой за слоем, он желал добра всем этим живым комочкам нейтронной протоплазмы. Он был Корабль, и у него была другая цель. Он летел к белому светилу, чтобы погрузиться в него, наполнить себя звездной энергией, дать начало Новому…

Росин почувствовал, что у него раскалывается голова. Он был — Корабль, и он был — человек, и то, что понимала Двойная Спираль, отказывался вместить человеческий мозг.

— Это действительно слишком сильно для начала, — сказал Галанов, когда передача закончилась. — Сейчас вы увидите верхний информационный слой геона. Чем закончился полет Спирали к Солнцу.