Город иллюзий (сборник) - Урсула Ле Гуин

В голосе Аргерда вновь прорезались истерические нотки, и Фальк понял, что зашел слишком далеко. Ненависть и страх, которые исказили грубые черты не лишенного печати разума лица Аргерда, заставили Фалька поспешно завязать мешок и взвалить его на плечи. Он быстро прошел мимо здоровяка и начал подниматься по травянистому склону, что подступал к подвальной двери.

На дворе стоял вечер, солнце только что скрылось за горизонтом. Фальк двинулся вслед за солнцем. Ему казалось, что его затылок и дуло пистолета Аргерда связаны невидимой нитью, натягивавшейся по мере того, как он удалялся от дома.

Фальк пересек заросшую сорняками лужайку, по шатким планкам мостика перебрался через реку, прошел по тропинке мимо пастбища, миновал огороды. Потом взобрался на вершину гряды и только здесь рискнул обернуться.

Потаенная долина предстала перед его взором такой же, как и в первый раз — залитой золотистым светом вечера, милой и мирной; кирпичные дымоходы высились над рекой, в которой отражалось небо.

Фальк торопливо углубился в окутанный печалью лес, где ночь уже вступила в свои права.

Мучимый голодом и жаждой, измотанный и упавший духом, Фальк теперь с унынием размышлял о предстоящем бесцельном путешествии через простиравшийся перед ним Восточный Лес. Он утратил даже малейшую надежду на то, что хоть где-то на пути ему встретится гостеприимный дом, разнообразив суровую монотонность окружающей действительности. Надо не искать дороги, а всячески избегать их, сторонясь людей и строений, подобно дикому зверю. Лишь одна мысль слегка утешала Фалька, если не считать ручейка, из которого он напился, и пищевого рациона из мешка, — мысль о том, что его не сломили испытания, которые он сам навлек на себя. Он вступил в схватку с кабаном-моралистом и жестокими людьми на их собственной территории и сумел оставить противника ни с чем. Воспоминание об этом грело душу Фалька. Он настолько плохо знал самого себя, что все его поступки являлись одновременно актами самопознания, как у маленького мальчика. Сознавая, сколь многого ему недостает, Фальк был рад обнаружить, что смелостью, во всяком случае, он не обделен.

Он напился, поел и двинулся в путь под призрачным светом луны, которого вполне хватало для его глаз, и вскоре между ним и Домом Страха, как про себя Фальк прозвал ту долину, пролегла добрая миля пересеченной местности. Наконец, совершенно измотанный, он прилег на краю небольшой прогалины, чтобы немного поспать.

Фальк не стал разводить огонь и сооружать навес. Он просто лежал, глядя в омытое лунным светом зимнее небо. Ничто не нарушало тишины, кроме редкого тихого уханья охотившейся совы. Эти безмятежность и заброшенность казались ему успокоительными и благословенными после полной шорохов и призрачных голосов кромешной тьмы подвала-темницы Дома Страха.

Продвигаясь дальше на запад сквозь деревья и дни, он не вел счет ни одним, ни другим. Он шел, и время шло вместе с ним.

В Доме Страха он потерял не только книгу. У него забрали также серебряную фляжку Метока и небольшую коробочку, тоже из серебра, с дезинфицирующей мазью. Они оставили у себя книгу, поскольку крайне нуждались в ней, или же потому, что приняли ее за какой-то шифр или код. Какое-то время потеря книги необъяснимо угнетала Фалька, так как ему казалось, что она была единственным звеном, по-настоящему связывавшим его с людьми, которых он любил и которым верил. Однажды он даже пообещал себе, сидя у костра, что на следующий день повернет назад, снова разыщет Дом Страха и заберет свою книгу. Но на следующий день он продолжил свой путь. Ориентируясь по компасу и солнцу, Фальк мог идти точно на запад, но он никогда не сумел бы вновь отыскать какое-либо определенное место среди бескрайних просторов леса с его бесчисленными холмами и долинами. Ни потаенную долину Аргерда, ни Поляну, где Парт, наверное, что-то ткала при свете зимнего солнца. Все это осталось позади и было навеки утрачено.

Может, и к лучшему, что книга пропала. Чем смогла бы помочь ему здесь, посреди леса, эта книга, с ее тонким и последовательным мистицизмом очень древней цивилизации, этот тихий голос, доносившийся из времен давно забытых войн и бедствий? Человечество пережило катастрофу, а Фальк опередил человечество. Он зашел слишком далеко и был очень одинок.

Теперь он жил всецело за счет охоты, вследствие чего преодолевал за день меньшее расстояние. Даже если дичи было много и она не пугалась выстрелов, охота была из тех занятий, что не терпели суеты. Потом еще требовалось освежевать добычу, приготовить ее, обсосать косточки, сидя у огня, и, набив желудок до отказа, подремать на морозце. Кроме того, нужно было соорудить из веток шалаш для защиты от дождя и снега и спать до следующего утра. Книге не было здесь места, даже Старому Канону Бездействия. Фальк не смог бы читать ее. По сути, он практически перестал думать. Он молча охотился, ел, шел, спал в тишине леса, похожий на серую тень, скользившую на запад через промерзшую чащу.

Становилось все холоднее и холоднее. Поджарые дикие кошки, красивые маленькие твари с пятнистым или полосатым мехом и зелеными глазами, частенько выжидали неподалеку от костра в надежде полакомиться остатками человеческой трапезы и набрасывались с осторожной и хищной свирепостью на кости, которые швырял им со скуки Фальк. Грызуны, их обычная добыча, из-за морозов впали в зимнюю спячку и стали попадаться крайне редко. После Дома Страха перестали встречаться звери, способные разговаривать мысленно или вслух. Животные в этих прелестных заснеженных равнинных лесах, которые нынче пересекал Фальк, вероятно, никогда не видели человека и не знали его запаха, на них никто никогда не охотился.

По мере того как Фальк удалялся от притаившегося в мирной долине Дома Страха, он все отчетливее осознавал его чуждость. Подвалы там кишмя кишели мышами, которые попискивали по-человечьи, а обитатели Дома обладали великим знанием — сывороткой правды, и вместе с тем были по-варварски невежественны. Там побывал Враг.

Но Враг вряд ли когда-либо заглядывал сюда, в этот лес. Здесь вообще никто не бывал. И едва ли кто-нибудь когда-нибудь побывает. Среди серых ветвей кричали сойки, прихваченный морозцем бурый ковер сотен осенних листопадов хрустел под ногами. Величественный олень уставился на путника, замерев на противоположном краю маленькой лужайки, как бы прося его предъявить разрешение на пребывание здесь.

— Я не буду стрелять в тебя. Сегодня утром я разжился двумя курицами! — крикнул Фальк.

Олень молча посмотрел на него с величественным самообладанием и пошел прочь. Здесь никто не боялся человека, никто не заговаривал с ним. Фальку пришла в голову мысль, что в конце концов он может забыть человеческую речь и вновь стать таким, каким уже был когда-то — немым, диким, утратившим все человеческое. Он слишком далеко ушел от людей и забрел туда, где правили бессловесные твари.