Космические волки: Омнибус - Уильям Кинг

— Значит, ты добился своего, — произнес бывший учитель, поворачиваясь к гостю, — в совершенстве овладел нашими магическими искусствами. Поздравляю.

— Своим успехом я обязан только вам, — поклонился Фэлиас, но Рамон отмахнулся от комплимента.

— Итак, куда отправишься теперь?

— Не знаю. Судьбы укажут мне путь.

— Воистину так.

Рамон отошел от телескопа, оставив его трубу направленной под углом в вечернее небо, и двое чернокнижников неторопливо направились вдоль галереи, слегка шурша мягкими туфлями по истертому временем камню.

— Вам известен текущий статус Риго-5? — поинтересовался Фэлиас, и, услышав вопрос, Рамон улыбнулся. Это заставило бывшего ученика предположить, что даже тот, кого заслуженно называли Прядильщиком Судеб, Исказителем Миров и Творцом Рока, не способен удержаться от обычной мимолетной гордости.

— Риго-5, драгоценный Риго. Да, я знаю, что с ним происходит, — мастер метнул озорной взгляд на своего протеже. — Он горит. Этот мир запылал стандартный год назад, и будет объят огнем ещё сотню лет. Когда распахивается такая дверь, то возникший портал весьма непросто закрыть.

Пока Рамон говорил, Фэлиас внимательно смотрел в лицо бывшего учителя, покрытое морщинами, напоминавшими паутинку трещин в известняке.

— О, Империум, конечно же, так этого не оставит. Рано или поздно они потушат пламя, но в это время мы сможем без помех заняться иными делами, — мастер сцепил руки перед собой, почти хлопнув в ладоши. — Можно назвать данный эпизод удовлетворительным со всех точек зрения.

Фэлиас вспомнил, с чего всё началось. Довольно долгое время оставалось совершенно неясным, почему они покинули подземелье, не доведя ритуал до конца, оставив последнюю охранную руну целой, а пожирателя душ — запертым в древней тюрьме у основания города-улья. Честно говоря, он испытывал сомнения. Ученику представлялось, что Рамон впал в недостойную неуверенность, устрашившись опасной добычи и того, что она способна сотворить.

Но затем, двенадцать лет спустя, пришли вести о том, что произошло на Риго-5. Приятные новости, пронесшиеся по Океану Душ от башни к башне, оставившие в варпе радостный след — словно кто-то высыпал в бурные воды с борта корабля череду золотых монеток.

Так Фэлиас узнал о начале кровавого правления Торскира Несущего Муки, демона-жреца, жуткого сплава Космического Волка и ужаса, порожденного варпом. Он превратил Риго-5 в адский мир, вопящий кошмар изъеденной плоти, в пасти которого сгинут триллионы душ смертных обитателей Империума — и лишь после этого смолкнут крики страдания. Идя по запаху, захлебываясь от погони, пёс примчался, куда приманил его Рамон, и угодил в расставленную ловушку, яму, в которой ждал настоящий хищник.

— Пожиратель душ, — вспомнил Фэлиас. — Если бы мы сами открыли врата, демон мог бы поглотить нас.

— Он, несомненно, попытался бы, — кивнул Рамон.

— Тогда, если мне позволено спросить…

Мастер терпеливо ждал.

— Тот Волк, что преследовал нас, — начал бывший ученик. — Он сломал последнюю печать, ту, которую вы оставили нетронутой, и после этого не справился с вырвавшимся на свободу созданием. А ведь жрец столь же умело, как и мы, владел магическими силами. Как такое могло произойти? Как могли совпасть два столь маловероятных события? Это ведь почти невозможно, верно?

Тень удовлетворения скользнула по морщинистому лицу Рамона, намекая на мудрость прожитых лет, на исполнение тщательно продуманных планов и медленное созревание новых. Прядильщик Судеб поправил рукав одеяния, так, что бледная ткань на миг блеснула, словно утреннее небо над Тизкой.

— А это, — ответил он, — останется моей тайной.

Дождь со снегом обрушивался с небес, каскадом спадая с неровного карниза над входом в пещеру, превращаясь в клубы водяной пыли там, где капли разбивались о камень. Беспокойная ночь, как и любая из ночей Фенриса.

Съежившись в утробе пещеры, Никья покрепче прижала к себе малыша. Ребенок родился болезненным, боги явно отмерили ему короткую жизнь, и рёв бури заставлял младенца плакать и кричать. Истомившаяся мать осталась совсем одна, все сородичи из её племени ушли на долгую охоту и должны были вернуться только через пару дней. Жалкий огонёк поблескивал в костровой яме перед Никьей, едва согревая воздух вокруг.

Внезапно кто-то отдернул полог из шкур у входа, впуская в пещеру новый порыв ледяного ветра, напитанного дождем. Женщина вскочила на ноги, её сердце бешено застучало в груди, к которой Никья по-прежнему прижимала ребенка. В руке фенрисийки мгновенно оказался нож, затупившийся от долгого использования, но все ещё способный резать плоть.

Внутрь, счищая на ходу с подошв слякотную грязь, вошел грузно ступавший мужчина. Широкие плечи незнакомца скрывались под тяжелыми мехами, но Никья все равно поняла, что он очень высок и тяжел, даже крупнее Эрека, отца малыша и вожака племени. На самом деле, в какой-то момент женщина даже подумала, что именно он вернулся в пещеру, но тут отблески пламени костра осветили лицо вошедшего. Кожа незнакомца оказалась необычной — загорелой, морщинистой, а в глазах его сияло закатное небо.

Никья смотрела на него, сжимая нож в руке. Отпустив полог из шкур, вновь закрывший вход, мужчина взглянул в ответ. От вида его странного лица фенрисийку начинало тошнить, хотя она и не понимала, почему.

— Кто ты такой? — спросила женщина, не отходя от огня.

— Я прошел долгий путь, — ответил незнакомец, по-фенрисийски, но с тяжелым акцентом, из-за которого его голос казался одновременно усталым и осторожным. — Можно посмотреть на малыша?

Ей следовало отказать пришельцу. Но, хотя Никья не знала его, и ни одна живая душа не отправлялась в странствие, когда снаружи бесновалась буря, по какой-то неясной причине женщина не смогла воспротивиться просьбе. Нож выпал из пальцев матери, но она едва услышала звон металла о скалу. Затем, подняв ребенка повыше, Никья поднесла его к лицу незнакомца, который долго и тщательно рассматривал младенца, глядя ему прямо в глаза, словно различая за ними маленький разум, охваченный лихорадкой.

— Какое имя ты ему дала?

— Торскир, — ответила мать, испуганная поведением пришельца.

Незнакомец кивнул, словно она просто подтвердила нечто давно ему известное. Затем, запустив руку под меха, пришелец достал золотой амулет и отдал украшение Никье, которая поднесла его поближе к свету костра. Сработанный в форме слезы талисман поблескивал, медленно поворачиваясь на цепочке. Женщина никогда не видела ничего столь прекрасного — рядом с амулетом те костяные безделушки, что дарил ей Эрек, выглядели как-то совсем неизысканно. Даже Торскир, вдруг переставший дрожать, потянулся к золоту, не отрывая глазёнок от чудесной слезы.

— Подарок, — объяснил мужчина. — Держи амулет над ребенком, каждую ночь, когда напеваешь колыбельные. Он сделает мальчика сильным — ты ведь хочешь, чтобы твой сын вырос сильным, верно? И однажды, если ты послушаешь меня, Владыки Гор обязательно придут за ним.

Вдруг испугавшись, Никья взглянула на незнакомца.

— Я не могу принять такой подарок.

— Можешь, — ответил пришелец. — И не бойся, я вернусь за амулетом — когда задует буря, пойдет дождь со снегом, и мальчик станет мужчиной. А до тех пор наслаждайся украшением.

Странный гость отвел в сторону полог из шкур, впуская внутрь новый порыв холодного завывающего ветра. Уже собираясь уходить, он вдруг помедлил.

— Торскир — это ведь не его имя, верно?

— Его, — возразила мать малыша.

— Но есть и ещё одно. То, которым зовешь мальчика только ты.

И снова она не нашла в себе сил сопротивляться. Каждый вопрос, каждое мягко произнесенное слово заставляли Никью открыться незнакомцу. Хотя женщина понимала, насколько неправильно поступает, и как разозлится Эрек, если проведает о случившемся, от одного взгляда на кружащуюся золотую слезу её губы раскрылись, словно сами собой.

— Верно, — произнесла Никья.

— Скажи мне.

Фенрисийка ощутила, как ускорилось её сердцебиение. К горлу вновь подступила рвота, а лоб покрылся каплями пота.

— В своем сердце я зову его Ваша.

Пробормотав эти слова, женщина внезапно испытала приступ омерзения к самой себе, словно только что выдала какой-то ужасный секрет. Пришелец со странными глазами взглянул на неё.

— Ваша. Хорошее имя.

— Почему ты хотел его узнать?

— Потому что имя — весьма могущественная вещь, — ответил мужчина. — Оно возвышает слабейших и принижает сильнейших. Храни его в секрете и не говори никому.

— Подожди! — теперь Никье почему-то не хотелось, чтобы незнакомец уходил. Она представила, как остается наедине с холодом, тишиной и долгим ожиданием у неверного пламени очага. — Ты не побудешь со мной?