Заговор красных генералов - Вадим Хлыстов

Взволнованный гул пронесся по строю. Эти слова были теми, которых давно требовали их сердца. И командир произнес то, чего они давно подспудно желали…

Терпеливо подождав, пока все утихнут, Ногинский тихо продолжил:

— Мы никого не неволим. Выбор за вами. Если кто-то считает, что такой орден ему не нужен, пусть выйдет из строя. Даю личное слово — с этим человеком ничего не произойдет. Он даже будет обеспечен до конца жизни, но забудет, что он когда-то с нами встречался. На раздумья пять минут. Это ваш последний шанс. Выход из ордена будет только через кладбище. Время пошло.

Мертвая тишина повисла над всеми. Для них, наученных принимать решения за доли секунды, пять минут являлись почти вечностью. Подполковник был чрезвычайно щедр.

Все триста страшно долгих мгновений строй, не шелохнувшись, стоял каменной стеной.

Взглянув на часы и оглядев всех еще раз внимательно, психолог улыбнулся:

— Благодарю за доверие, господа.

Потом закаменел лицом:

— Символом нашего боевого братства будет фиолетовый, цвета лидерства, смерти и самопожертвования берет. Отряд, смирн-А!!

Отдав команду, он достал из-за пазухи головной убор темно-фиолетового цвета и надел его. На серебристой кокарде берета скалил зубы хищный зверь. Вслед за Ногинским такие береты начали надевать все инструкторы.

Полковник скомандовал:

— Начинайте.

Фарада, стоящий перед строем четвертого взвода, серьезными глазами, как будто в последний раз уясняя для себя, можно ли на каждого из них положиться, всмотрелся в лица своих подопечных, помедлив мгновенье, громко произнес:

— Виноградов Валерий Николаевич, боевой псевдоним Горе, — ко мне!!

У Горя, стоящего впереди взвода на правом фланге, екнуло где-то вверху живота. Его ноги, соображавшие в таких ситуациях быстрее, чем голова, и хорошо помнящие, какими длинными бывают километры в случае секундного раздумья над приказом, сами рванули к инструктору:

— Товарищ лейтенант, курсант Горе по вашему приказанию прибыл!

Фарада улыбнулся, передал ему вначале непонятный чемоданчик, потом вручил берет и протянул для пожатия руку:

— Примите мои искренние поздравления, Валерий Николаевич. Быть вашим наставником было для меня высокой честью. Уверен, что орден сегодня принял в свои ряды достойного бойца.

Валерка смешался от таких искренних и уважительных слов. Понимая его состояние, инструктор шепотом подсказал:

— «Служу Родине и Ордену, товарищ лейтенант».

— Служу Родине и Ордену, товарищ лейтенант, — как эхо повторил Горе.

Фарада одними губами добавил:

— Чемоданчик пока не открывай.

Потом, приложив руку к берету, резко и громко скомандовал:

— Встать в строй!

— Есть встать в строй!

Когда головной убор получил последний курсант и весь строй расцвел темно-фиолетовым, Ногинский, заговорщицки улыбнувшись, подозвал к себе Касатку с Фарадой и что-то им сказал.

Эти двое вытащили из-за двери ангара и поставили перед строем нечто громоздкое, покрытое брезентом. Подполковник резким жестом сорвал покрытие, и перед изумленными курсантами оказалась клетка, в которой сидела росомаха невиданных размеров. Зверюга скалила зубы и скребла здоровенными когтями прутья клетки. Ее меньший собрат так же скалил зубы на кокарде у каждого.

— Это живой символ нашего боевого ордена, господа. Прошу любить и жаловать. Имя сами ему придумаете. Мы его пробовали Филей назвать, но такое имя этому парню категорически не понравилось.

Росомаха, вновь услышав позорную кличку, подходящую только для слепых котят-молокососов, рыкнула на подполковника и опять ударила когтями по прутьям клетки, вызывая обидчика на честный бой. Раздался восторженный рев двухсот двадцати луженых глоток, поддерживающих свирепого зверя в его праве на достойное имя. Довольный подполковник, дождавшись, пока утихнут последние крики, внезапно тихо сказал:

— Внимание.

Шум сразу прекратился. Нога повернулся к Егорову:

— Андрей Егорович, прошу вас.

Егоров, улыбаясь и явно наслаждаясь происходящим, шагнул вперед:

— От всего сердца поздравляю вас, господа. Я позволил себе сделать небольшой подарок и вам, и Ордену в целом. Каждый получил чемоданчик, и наверняка вам интересно, что в нем находится. Я удовлетворю это любопытство. Во-первых, в нем лежат ваши полные комплекты документов, как гражданина СССР, так и гражданина Швейцарии.

Строй курсантов взволнованно зашумел. Егоров приподнял руку, призывая к тишине. И хотя это был не подполковник, все умолкли сразу.

— Во-вторых, — продолжил Егоров, — там же лежат два чека. Один на пятьдесят тысяч долларов, другой на пятьдесят тысяч швейцарских франков. Чеки вы можете обналичить в швейцарском банке «Росс Кредит». В-третьих, в чемоданчике вы найдете банковскую книжку того же банка на ваше имя. Кроме того, там же лежат ключи от индивидуальной банковской ячейки, в которой находится килограмм золота в слитках по пятьдесят граммов. Я со своей стороны обязуюсь каждого из вас, у кого не будет возможности самостоятельно это сделать, раз в два месяца доставлять в Швейцарию, чтобы вы могли распорядиться своими деньгами.

Строй растерянно молчал. То, что говорил Егоров, пока не укладывалось в сознании.

Между тем он продолжил:

— С этого дня вы все поставлены на денежное довольствие. Каждый из вас будет получать ежемесячную сумму в советских рублях, эквивалентную трем тысячам американских долларов. Эти деньги вы всегда можете положить на свой счет в «Росс Кредит». Пересчет на американскую валюту для вас всегда будет один к одному. Кроме того, вам будут полагаться премии за удачно выполненные операции. Отдельную сумму вы получите в случае ранения. После десяти лет службы вам будет положена пенсия в размере среднегодовой за десять лет, учитывая и доплаты. Ну и наконец, выходное пособие в размере годовой оплаты.

Он немного помолчал, явно собираясь с мыслями. Потом хитро прищурился:

— Я понимаю, что для вас это звучит немного дико, но теперь привыкайте, что вы обеспеченные люди. И ваша служба, или работа, называйте ее как хотите, должна хорошо оплачиваться. Я не хочу, чтобы люди, вступившие в воинское братство с моими друзьями, в чем-либо нуждались.

Ну и последнее. В «Росс Кредит» открыт счет на имя вашего Ордена и на него положен один миллион долларов США. Распоряжаться этим деньгами я пока поручил Станиславу Федоровичу. Это мой вклад в поддержку вашего Ордена. Примите еще раз мои искренние поздравления, господа. А теперь позвольте преподнести вам еще один подарок.

Егоров повернулся к свой спутнице:

— Ноя, на НАШЕМ острове все готово?

Улыбающаяся Ваджра, выглядящая сегодня как озорная, свойская девчонка, таинственно кивнула головой:

— Ага.

Прямо за ее спиной начала появляться открытая дверь.

Ноя переглянулась с инструкторами, и те, непонятно почему, начали ухмыляться.

Егоров очень по-свойски подмигнул строю:

— Пошли, мужики, отпразднуем это дело. Давайте, заходите взводами, парни.

Это действительно был сюрприз из сюрпризов. Когда Горе встал на песок ИХ острова, он услышал смех. Смех множества молодых женских голосов…

А через день их пятерка ушла на первый теракт…

Воспоминания Горя прервал зуммер шагомера. Он взглянул на часы, компас, а потом коротко произнес в шарик микрофона:

— Шагом. Азимут прежний.

Отбросив приятные воспоминания, заставил себя сосредоточиться на предстоящем докладе о выполнении задания. «Разбор полетов» всегда был его слабой стороной, и приготовиться к нему следовало заранее.

Их пятерку, заранее загримированную, Егоров «высадил» в предместье Киева, в Голосеево. «Акцию» они должны были совершить на следующий день. Поэтому группа, не торопясь, своим ходом, правда раздельно, добралась вначале до центра, где внимательно и долго осматривала уже вживую «свой» объект, чтобы прочувствовать его. А только потом, под вечер, взяв две пролетки, они отправились на Татарку, район в городе примечательный тем, что, как ранее полиция, так теперь и милиция нос в него старалась без особой нужды не совать.

Эту старую часть Киева посоветовал Станислав Федорович. Ухмыльнувшись и почему-то закатив мечтательно глаза, он заявил, что лучшего места в городе, если срочно надо найти временное пристанище, не найти. Там всегда можно снять на ночь комнату без лишних вопросов. И действительно, их пятерка, идя тихими улочками между старыми домами, которые были окружены золотом тихих садов, набрели на старушку, сидящую на скамеечке возле низкого покосившегося заборчика. Она смотрела подслеповатыми глазами куда-то в небо и видела в нем только одно, ведомое ей. Горе, быстро осмотревшись по сторонам, сразу перешел к делу, как советовал Нога:

— Добрый вечер, бабушка. Нам бы одну ночь переночевать. Хорошо заплатим.