Другая жизнь - Илья Павлов

– Кого это ты привела? – Весло разглядывал пять белых фигур.

– Старшой сказал, что будем петь и развлекаться. Музыканты это.

– А где он сам?

– Они с Сержантом сейчас придут, к северной дороге пошли.

– Вместе?

– Да, не бойся.

– Не бойся, не бойся… Мало ли что.

Дождь за окном припустил сильнее. Музыканты очистили тарелки, аккуратно вытерли руки. Отодвинули стол к стене и стали разворачивать свои свертки. Даже не знаю, как они правильно называются, эти инструменты. У старого была небольшая скрипка с причудливым грифом, он сразу стал подкручивать на нем что-то. У здоровяка была волынка, или что-то похожее. У тощего мужичка – странного вида труба, вывернутая кольцом чуть ли не два раза. Молодой держал гитару, но с двумя грифами, а у последнего оказался барабан, да не один, а четыре: большой, два поменьше, и еще совсем маленький. И какие-то металлические тарелочки, и еще что-то непонятное.

Публика оживилась, зашумела. Все оборачивались.

– «Эй, красотка» давайте! – проорал кто-то из угла.

Музыканты даже не обернулись. Скрипач что-то говорил своим, в такт помахивая смычком. Те кивали. Встали, волынка чуть слышно стала наигрывать мелодию. Гитара тихо поддержала, барабанщик начал отбивать такт. Скрипач тихонько помахивал смычком, а худой с трубой закрыл глаза и, похоже, уснул стоя, слушая музыку.

– Его светлость пришел, – неожиданно громко сказал барабанщик и показал скрипачу на дверь.

Все услышали и обернулись. Но вместо графа на пороге стояли Старшой и Сержант. Глаза у народа округлились. Я-то поняла, почему музыканты назвали Старшого «его светлостью», а остальные оцепенели. Купцы, стражники, Хин, хозяйка за стойкой и даже наши. Повисла пауза. Из отдельной комнаты в зал высунулись «важные лица», удивленные отсутствием шума. И в этой тишине возникла музыка. Сначала тихонько, потом все громче и громче волынка с гитарой понесли печальную, но не грустную музыку над столами. Барабан стал отбивать двойной ритм, а скрипка вплела свою нить, придав объем и плотность песне. И когда казалось, что добавить уже ничего невозможно, поверх всего, вместе со всем, отдельно от всего – заиграла труба. Повела свою тему, иногда продолжая общий мотив, иногда идя наперекор ему. Это было чудесно.

Вся публика снова замерла. Под эту прекрасную музыку Старшой пересек зал, подошел к Хозяйке, поцеловал ей руку, что-то сказал на ушко и пошел к нашему столику. Когда он подошел, мы все встали. И непонятно, то ли чтобы просто подвинуться и дать место ему и Сержанту, то ли в качестве приветствия. Но выглядело здорово. И весь зал инстинктивно встал вместе с нами. Старшой удивленно обернулся, все смотрели на него, будто ожидая разрешения садиться. Неожиданно один из молодых купцов, по-видимому, из Южной провинции, поднял руку с кружкой в знак приветствия, и все в зале повторили этот жест, приветствуя командира. Старшой поклонился в ответ и сел лицом к музыкантам, показав нам жестом: «Тихо» и «Садитесь». Мы сели, и все в зале опустились на скамьи вслед за нами.

А музыка плыла… Такого эти стены не слышали давно. А люди многие и не слышали никогда. Я провалилась в нее, вспоминая всю свою жизнь, все радости и горести. Детское узнавание нового, запахи дома, первый охотничий трофей. Вкус мяса с костра, байки отца, зимнее небо. Мор, ужас одиночества, свое бессилие. Барахтанье и выживание. Обретение новых партнеров. Друзей. Любимых.

«Будем жить, пока живы. И жить будем достойно».

24 жбана 320 года. Вечер. Дамба. Весло

Как я раньше не догадался… Конечно. Надо было просто собрать все детали вместе. Его светлость. Конечно. Воспитание и образование… но это не главное. Внутреннее достоинство и самодостаточность. Спокойствие и выбор из всех возможных вариантов самого верного, не по выгоде, а по смыслу. Конечно. А уж потом и знания, и умение ставить задачи, и общение с людьми, и ответственность.

И этот командирский голос. Даже это. Это в крови. Как ни учись, а уверенность в себе закладывается еще в детстве. Остается вопрос, кто и почему.

Да какая разница! Видно, что не от долгов бежит и не от мести прячется. Остальное не важно. Сколько их, благородных, после мора, да и до мора такое было, лишившись земель и замков, мыкались по городкам… Кто так же – в наемники, а кто и хуже. А то, что в нем нет никакой спесивости и презрения к обычным людям, так это как раз лишнее подтверждение благородного происхождения. Настоящие бароны и вели свои родословные от тех, кто стал хозяином не по случайности или с помощью денег, а благодаря особенностям характера, умению вести за собой людей и преодолевать все встреченные трудности.

Музыканты доиграли, отложили инструменты и сели отдохнуть. Зал зашевелился, снова залязгали ножи и побежали служанки с кружками. Мы сидели за столом одной дружной компанией, но наши удивленно косились на Старшого. Братья – с неподдельным восхищением, Лиса с Сержантом – с недоумением, а Хак – настороженно. Только Немой всем своим видом показывал, что это для него не новость. Старшой, не замечая взглядов, спокойно ел рагу из горшочка.

И в этой спокойной паузе я, как во сне, в замедленном темпе, увидел, как молодой купец из южных, который только что приветствовал нас, выхватил тяжелый метательный нож и бросил его в Старшого. Зажатый с двух сторон, я только смог вскрикнуть и вытянуть руку через стол, пытаясь оттолкнуть командира. Братья вскочили, уронив лавку, и бросились почему-то не к купцу, а вокруг стола. Немой попытался прикрыть Старшого, и только тогда я увидел, что от порога в спину его светлости, нашего его светлости, целится из тяжелого армейского арбалета тот самый Сивый, который смог сбежать от нас у старой мельницы. Старшой удивленно поднял голову, а нож просвистел у него над головой и с чмокающим звуком воткнулся Сивому в горло, заставив того отступить на два шага назад к двери, но не выпустить оружие из рук. Немой повалил командира на пол, Лиса с Сержантом держали мечи перед лицом южанина, но тот смотрел не на них, а на Братьев, которые подбегали к Сивому, который коченеющими пальцами уже не мог нажать тугой спуск армейского арбалета. «Ночного» повалили, в дверь вбежал Барсук с мечом в руках, и только тогда я понял, что стою в боевой стойке перед нашим столом, а мой меч свистит над головами ближайших посетителей, не давая им подняться.

Старшой встал, подошел к Сивому, который уже стих, посмотрел на него и махнул Братьям, чтобы выносили. Вернулся к столику купца. Сержант и Лиса опустили мечи, поняв, что тот спас командира, а не нападал на него. Старшой поклонился купцу:

– Спасибо, уважаемый. Вы отлично метаете ножи. Чем я могу отблагодарить вас?

– Не стоит благодарности… хотя, если позволите, попросите музыкантов сыграть «Зимнюю колыбельную», вам они не откажут.

– Я попрошу. Еще раз спасибо, и я надеюсь, что мы еще увидимся.

– Да, у меня есть к вам небольшой разговор, но как-нибудь в другой раз. – Купец махнул рукой, показывая, что не к спеху.

– Всегда к вашим услугам, уважаемый. – Старшой еще раз поклонился и отправился к музыкантам.

Зал, взбудораженный происшествием, успокаивался. Музыканты покивали на просьбу Старшого, и над столами разнеслась тихая спокойная мелодия. Вернулся Сержант, вышедший вслед за Братьями, присел за стол.

– Он был один. Прошел спокойно во двор и вытащил арбалет уже перед дверью. Барсук заорал от ворот, но мы в этом гуле ничего не услышали.

– Один – значит, больше никого нет. Ну и хорошо. Отдыхаем.

Музыканты доиграли «Колыбельную» и начали что-то более быстрое и веселое. Правильно, надо стряхнуть неприятное впечатление от пролитой крови. Народ стал подпевать. Мы расселись вновь за столом, только теперь я посматривал на зал, а Сержант – на окна и двери. Старшой доел рагу, пошел к стойке, где принялся болтать с Хозяйкой, которая так и стояла бледная, как снег, после случившегося.

Я повернулся к Лисе:

– Музыканты его знают, что ли?

– Да нет, они просто из уважения его так назвали.

– Ага, из уважения… Так и есть. Сама подумай.

– Ты хочешь сказать, что наш командир – из благородных? – Лиса откинулась на спинку скамьи. – Ну и что, так все примерно и предполагали. Чего нового?

– Ну а откуда он? Кто родители? Ты же его раньше нас узнала, – не унимался я.

– Раньше… на одну декаду. Да и какая разница?

– Что-то тут не так. Слишком много всего наверчено.

– Не парься. Какую песенку тебе заказать?

– Песенку? «Сизый ворон, что ты кружишь и смущаешь мой покой».

– А повеселее что-нибудь?

– Тогда «Прощай, подруга».

– Это, конечно, повеселее. Зиги, налей ему рому, а не пива, он от пива мрачнеет.

– Да, и побольше. Побольше.