Корабль идет дальше - Юрий Клименченко

Перед уходом из Балтиморы мы приобрели навигационные пособия. Карты, лоции, книги. Особенно я гордился толстым томом в синем переплете — «Ocean World Passadges» — лоцией океанов, где широко освещались рекомендованные пути для судов всех типов. Книга стоила дорого, и капитан долго не соглашался на ее покупку, но я его убедил.

Закончив ремонт, погрузив полный груз белой жести для изготовления консервных банок, «Щорс» — так назвали пароход — вышел в океан.

Я сразу понял, что это совсем иное, чем море. И несмотря на то что мы были подготовлены к встрече с океаном — якорные клюза зацементированы, все закреплено намертво, трюма надежно задраены, — я испытывал беспокойство.

Океан явно хитрил. Он ласково подмигивал нам солнечными бликами с совершенно гладкой зеленовато-голубой воды. Ночью в черном небе зажигались такие яркие, крупные звезды, что они казались электрическими лампочками. Океан посылал нам светящихся медуз, косяки дельфинов, поднимавших вокруг судна огненные фонтанчики фосфоресцирующей воды, летучие рыбы падали на палубу, сталкиваясь с надстройкой.

Несмотря на безветренные солнечные дни, теплые тихие ночи, океан никогда не оставался спокойным. На невидимых волнах он поднимал и опускал судно медленно, неторопливо, с улыбкой, и наш пигмей, который сразу почувствовал свое ничтожество перед величием и беспредельностью океана, гневно шипел, пытаясь разрезать своим штевнем его величественную грудь.

Люди спрашивали друг друга:

— Что за черт? Вроде бы ветра нет, тишина, а нас качает все время?

Океан усыплял нашу бдительность.

Прошли Атлантику, Панамский канал, за кормой остался Лос-Анжелос, проложили курс на Гавайи. Всю дорогу нам сопутствовала хорошая погода, солнце, голубое небо, слабые ветры.

Океан продолжал отечески баюкать «Щорса», но тот почему-то все шипел и шипел, распуская сердитые усы под носом. Наверное, он не доверял океану. Старик пароход много испытал в своей жизни. Его было трудно обмануть. А мы совсем успокоились…

«Щорс» зашел в Гонолулу пополнить запасы пресной воды, продовольствия и топлива. Город благоухал цветами. Они росли даже на причалах. Большие разноцветные бабочки порхали в парках, бананы росли прямо на улицах, с плантаций долетал аромат ананасов. Стоило покинуть центр города, как ты слышал шум прибоя. Это океан приглашал порезвиться на фешенебельном пляже Вай-Кики-бич. Американцы в своих рекламных проспектах называли Гонолулу «земным раем», но это не помешало им почти полностью уничтожить коренное население. Его осталось не более десяти тысяч.

Из открытых дверей маленьких баров звучали гавайские гитары, и каждому, кто входил туда, на шею надевали венок из белых цветов. Таков был обычай.

Близился Новый год. В городе праздновали рождество, но температура не падала ниже двадцати градусов. Люди ходили в светлых костюмах, а то и совсем без пиджаков.

Нам предстояло простоять в Гонолулу четыре-пять дней.

В один из вечеров, закончив все судовые дела, Яков Алексеевич пригласил меня в город.

— Сходим на берег, чиф. Жарко. Пивка попьем.

Мы нашли уютный бар с видом на гавань, выбрали столик под открытым небом на веранде и с наслаждением принялись за пиво. Темнокожая девушка принесла его в жестяных запотевших банках. Было уже темно. Стоящие на рейде суда угадывались по желтым якорным огням.

— Замечательное пиво, — проговорил Яков Алексеевич, с удовольствием отпивая из бокала. — Нам бы в Мурманск такое. С пивом у нас плоховато.

— Вы можете мне сказать, — перескочил я на другую тему, — как вы рыбу находите?

Капитан хитро подмигнул мне:

— Не поймешь. Это тебе не курсы на карте прокладывать. Посложней, брат.

Я хотел обидеться, но не успел.

Высокий краснолицый толстяк, видимо услышав наш разговор, встал из-за соседнего столика и подошел к нам.

— Корошо. Здравствуй, — проговорил он, смешно коверкая слова, и уже по-английски спросил: — Русские? С того парохода, что стоит на рейде? Можно, я сяду с вами? Я капитан с американского танкера «Viking». Я видел вашего малыша.

Мы тоже видели «Viking». Он стоял недалеко от нас. Огромный, выкрашенный светло-шаровой краской, с зеленой подводной частью и кремовой надстройкой. Тысяч на пятнадцать. Для того времени — гигант.

— Куда идете? — спросил американец, наливая себе пива из банки, которую принес со своего стола.

— Во Владивосток.

— О! Далекий путь. — Капитан недовольно поджал губы. — Январь месяц. Плохое время. В океане свирепые норд-весты… Как предполагаете идти?

Желая показать, что мы прекрасно знаем, с «чем кушают океан» и как в нем плавают, я небрежно бросил:

— Как обычно. По дуге большого круга. Американец с любопытством взглянул на меня.

— Очень уж северно. На таком маленьком судне… Я бы не советовал идти так, капитан, — повернулся он к Якову Алексеевичу. — Я часто бываю во Владивостоке. В зимнее время года я прокладываю прямой курс из Гонолулу на Сангарский пролив. Это удлиняет путь миль на шестьсот-семьсот, зато я не встречаю штормов, которые дуют севернее моего курса, именно там, где проходит дуга большого круга.

Яков Алексеевич довольно хмыкнул, посмотрел на меня. Учись, мол, салага.

— Так что я настойчиво рекомендую вам прямой курс, — продолжал американец, — проиграете в расстоянии, выиграете во времени.

Я был смущен. Такой просвещенный штурман, почти капитан, оконфузился, как четвертый помощник.

Как только судно вышло из порта, я, с согласия капитана, проложил прямой курс, в душе благодарный американцу за добрый совет.

Погода ухудшилась сразу после нашего выхода из Гонолулу. Потихоньку запел ветер в вантах, увеличилась качка, стрелка барометра опустилась на четыре деления.

Сменившись с вахты в двадцать часов, я пошел спать. Улегся на койку, погасил свет, но непонятная тревога не давала мне уснуть. Я все прислушивался к скрипу судна — старик здорово скрипел, — к свисту ветра, к шуму океана… Но в конце концов задремал. Пробудился я от мощных ударов в борт и усилившейся качки. Взглянул на часы. Половина третьего. До начала моей вахты оставалось полтора часа. Иногда судно содрогалось всем корпусом, слышалось, как бешено крутился оголенный винт, пароход валило то на правый борт, то на левый. Я решил посмотреть, что делается на палубе. Попытался встать на коврик, но меня бросило в противоположный угол каюты. Кое-как, придерживаясь то за стол, то за переборку, мне удалось одеться.

Кормовую палубу тускло освещал электрический плафон. То, что я увидел, заставило меня поежиться от неприятного нового чувства. Наверное, это было чувство страха. Я увидел, как гигантская черная стена несется откуда-то сбоку из ревущей тьмы и с грохотом обрушивается на судно. Палуба, похожая на переполненное корыто, долго держала воду, пока корма не поднималась кверху и вода не стекала обратно.