Одинокий волк - Патриция Гэфни

– Знаешь, что такое «атеист»? – спросил его Сэм.

– Нет.

– Это тот, кто не верит в бога.

– Папа верит не в бога, а в эволюцию, – добавила Сидни.

Тетя что-то негодующе промычала.

Все последнее время Майкл ломал себе голову по поводу бога и теперь посмотрел на профессора Винтера с интересом. Вся семья ходила в церковь каждое воскресенье, – все, кроме профессора. Он всегда оставался дома. Набравшись смелости, Майкл спросил:

– А кто такой бог?

Все уставились на него. Прямо как в тот раз, когда он подарил Сидни рыбу.

– Бог, – решительно ответила тетя, – это Отец наш небесный. Создатель Вселенной. Профессор Винтер прочистил горло кашлем.

– Бог, – сказал он не так решительно, как тетя Эсти, – это умозрительная конструкция. Естественное порождение всеобщих поисков смысла и жажды бессмертия.

Сидевшая напротив Сидни рассмеялась:

– Ну разве ты не рад, что спросил?

На десерт подали печеные яблоки со сладким соусом и сбитыми сливками. Майкл мгновенно очистил свою тарелку в надежде на добавку, но горничная так и не вернулась.

– Можно мне встать из-за стола? – спросил Сэм. Получив разрешение, он немедленно покинул столовую. Вскоре поднялись и все остальные. Майклу хотелось поговорить с Сидни, но Вест его опередил. Сделав вид, будто слушает слова Филипа, Майкл внимательно наблюдал за тем, как Вест выводит Сидни на террасу, незаметно подталкивая ее в спину. Неужели они поссорились? Сидни улыбалась одним ртом, но не глазами. В дверях столовой она остановилась, словно решив вернуться, но Вест заступил ей дорогу и схватил ее рукой выше локтя. Филип продолжал что-то говорить, но Майкл уже устремился к Сидни.

– Я не могу, Чарльз! Это просто невозможно.

– Почему нет? Ты могла бы, если бы… – Тут Вест;. наконец заметил Майкла и нахмурился: – Вам что-то нужно?

– Я хочу поговорить с Сидни.

– Ну, в настоящий момент с ней разговариваю я.

– Я думаю, она не хочет с вами разговаривать. Я думаю, она не хочет, чтобы вы ее трогали.

У Веста был мокрый розовый рот, утонувший в рыжеватой бородке. Он раскрылся в виде буквы О, глаза вытаращились от изумления. Никто не двинулся с места и не произнес ни слова. Майкл бросил взгляд на Сидни. Ему показалось, что она смущена, но в то же время взгляд ее был полон любопытства. Во всяком случае, она не рассердилась. Майкл хотел, чтобы Вест сделал что-нибудь: ударил его или толкнул. И тогда они могли бы подраться.

– Сидни? – раздался из столовой голос тети. – Зайди сюда, пожалуйста, мне надо с тобой поговорить.

– Надеюсь, вы меня извините? – пробормотала Сидни, осторожно отступая и не спуская с них глаз до последней секунды, пока не скрылась за дверью.

Майкл угрожающе произнес:

– Не смей больше к ней прикасаться, а не то я тебя побью. Я сильнее тебя

У Веста вздулась и начала часто биться жилка на лбу. Он отступил на два шага и расправил плечи. Неприязнь, которую он всегда испытывал к Майклу, наконец выплеснулась наружу.

– Попробуй тронуть меня хоть пальцем, и я засажу тебя обратно в клетку, животное!

– Сначала я тебя убью, – как можно спокойнее произнес Майкл.

И это была не пустая угроза. Он уже побывал в клетке. Металлические прутья и железная сетка. Тесный ящик, в котором невозможно даже выпрямиться. Его продержали там недолго, всего недели две. Еще немного, и он бы умер.

Прошла бесконечная минута.

– Кто идет играть в теннис?

Вест подскочил на месте. На его лице явно отразилось огорчение. В дверях, скрестив руки на груди, стоял Филип.

– Я, – торопливо откликнулся Майкл. – Ты ведь обещал меня научить.

Повернувшись спиной к врагу, он вышел вместе с другом.

Тетя Эстелла заботливо провела Сидни в свою гостиную и заняла место в своей любимой качалке. Сидни расположилась напротив нее на плюшевом лиловом диванчике. У тети Эстеллы был такой вид: спина еще более прямая, чем обычно, губы поджаты, брови подняты, что Сидни сразу поняла: им предстоит серьезный разговор. Она даже догадывалась, о чем пойдет речь. Более того, она этого почти ожидала. Разговор не состоялся раньше по одной-единственной причине: сама Сидни всеми силами старалась его избежать.

– Мистер Вест проявляет большую заботу о тебе, – начала тетя Эстелла. – Похоже, он увлечен всерьез.

Нет, она ошиблась. Тетя завела речь совсем о другом.

– Чарльз? Ну не знаю. Полагаю, он испытывает ко мне теплые чувства, но ничего более серьезного, я в этом уверена.

Она опустила глаза и принялась теребить бархатную ленточку, которой было отделано ее платье.

– Ты уверена? У меня создалось впечатление, что его чувства к тебе гораздо теплее, чем кажется на первый взгляд.

– О, нет. Я бы очень удивилась, если бы оказалось, что это так.

– Ну что ж, тебе лучше знать. В любом случае, надеюсь, нет нужды напоминать тебе о том, что о подоб-. ной привязанности не может быть и речи. Мистер Вест, разумеется, очень милый молодой человек, твой отец не может без него обойтись, но все это не имеет отношения к делу. Для тебя близость с подобным господином, выходящая за рамки самых поверхностных дружеских отношений, была бы совершенно неприемлемой. Не сомневаюсь, что ты со мной согласна.

На этот раз Сидни действительно была согласна, хотя и не по тем причинам, какие имела в виду ее тетушка.

– Вам незачем беспокоиться по поводу мистера Веста, тетя. Честное слово, я о нем совсем не думаю.

– Я рада это слышать.

Несколько смягчившись, тетя Эстелла откинулась на спинку кресла. Сидни невольно спросила себя, что ответила бы тетушка, если бы она прямо сейчас сказала: «По правде говоря, все мои мысли и чувства сейчас заняты другим человеком. А именно мистером Мак-нейлом. Когда он бросает на меня взгляд, мне становится трудно дышать, а когда он прикасается ко мне, я просто теряю голову». Сидни наклонила голову и вновь принялась теребить ленточки на платье, опасаясь, что румянец на щеках выдаст ее с головой.

– Это все, о чем вы хотели со мной поговорить? – спросила она с надеждой.

– Нет, есть кое-что еще. Полагаю, тебя это не слишком обрадует.

Сидни тотчас же почувствовала себя шестнадцатилетней девочкой – столько лет ей было, когда умерла ее мать, и тетя Эстелла взяла на себя заботу о ней и о ее братьях. Когда же она наконец избавится от этой детской робости? Когда ей стукнет сорок? Пятьдесят? О – В чем я опять провинилась? – спросила она угрюмо, невольно занимая оборонительную позицию. Тетя Эстелла прищелкнула языком.

– Разумеется, ни в чем, не говори глупости. Я беспокоюсь о тебе, вот и все. Вот уже почти два месяца прошло, как мы вернулись, но я по-прежнему не замечаю благоприятных перемен, на которые так рассчитывала. По правде говоря, насколько я могу судить, мы с таким же успехом могли никуда не ездить.