Адская ширма - И Паркер

Он вошел к Ёсико без стука. Женщины сидели рядышком — Ёсико тихо плакала, а Тамако обнимала ее за плечи. Когда они обе подняли головы, у Тамако в глазах стоял почти ужас, вызванный его внезапным вторжением.

Не обращая внимания на этот молчаливый упрек, Акитада сразу же накинулся на Ёсико:

— У меня только что была крайне неприятная встреча с начальником полиции.

Ёсико ахнула и побледнела. А Акитада продолжал:

— Оказывается, ты регулярно навещаешь в тюрьме заключенного, находящегося в ожидании суда. Начальник полиции Кобэ убежден, что эти посещения устроил я, чтобы иметь связь с этим человеком после того, как уже получил одно предупреждение. Кобэ намерен написать официальную жалобу.

Обе женщины дружно вскрикнули в знак неистового протеста. Но Акитада оборвал этот всплеск эмоций, подняв руку.

— Давайте по очереди, — сказал он, глядя на Тамако. — И вообще мне показалось, что я разговариваю с Ёсико.

Тамако покраснела и потупилась. Ёсико встала, вышла вперед и опустилась перед ним на колени, поникнув головой.

— Я прошу у тебя прощения, дорогой старший брат, за то, что причинила тебе неприятности, — сказала она, собравшись с духом. — Я вела себя эгоистично и глупо и навлекла позор на старшего брата и на эту семью. Я с готовностью сделаю все, что возможно, лишь бы исправить это положение. Своим необдуманным поведением я уже обрекла Кодзиро на нестерпимую боль… — Она умолкла, пытаясь совладать с собой, потом продолжала: — Когда ты сказал мне, что Кодзиро арестован за убийство, я поняла, что должна пойти к нему. Мы с Кодзиро когда-то были… очень близки. — Она говорила потупившись, боясь посмотреть Акитаде в глаза. — Он и есть тот человек, который хотел жениться на мне. Я знаю, прежде чем пойти туда, мне следовало спросить твоего разрешения, но я боялась, что ты его не дашь. И у матушки я спросить не могла. — Она закрыла руками мокрое от слез лицо.

Все оказалось даже страшнее, чем он предполагал.

— Да, ты права, — холодно сказал он, — я бы ни за что не разрешил своей сестре рядиться в какую-то там оборванку, которая якобы таскает еду своему преступнику-мужу. И я, разумеется, надеюсь, что тебя с этим человеком не связывают никакие брачные отношения, будь то официальные или нет.

— Конечно, нет! — Ёсико покраснела и гордо вскинула голову. — Мы с Кодзиро вели себя пристойно. Он собирался жениться на мне. Я дала свое согласие, и он сразу же пошел поговорить с матушкой, но она отклонила его предложение, наболтав ему всяких грубостей. С тех пор мы с ним больше не виделись. Акитаду эти слова только взбесили.

— Твое поведение, и тогда и сейчас, заслуживает осуждения, — сухо сказал он. — Этот человек — брат местного торговца, сам чуть ли не крестьянин и определенно не может считаться хорошей парой, а тем более мужем для девушки из рода Сугавара. Ты не имела права давать согласие на этот брак и вообще поощрять подобные мысли.

Ёсико, потупившись, смотрела на свои руки. Сейчас она держалась спокойно и решительно.

— Тебя не было здесь в то время, и ты не знаком с Кодзиро. А судить о человеке, которого совсем не знаешь, нехорошо. Великий Конфуций учит нас проявлять доброту ко всем и в каждом человеке искать хорошее. Кодзиро — хороший человек.

В первый момент Акитаде показалось, что он ослышался. Никогда еще Ёсико не разговаривала в таком тоне ни с ним, ни с кем бы то ни было еще. Она что же, и впрямь осмелилась выговаривать ему? И это после всего, что сама натворила? После всех этих неприятностей, которые теперь свалились на его голову? Акитада так рассвирепел, что вынужден был спрятать сжавшиеся кулаки за спиной, чтобы не ударить ее.

— У меня больше нет ни малейшего желания обсуждать здесь твое постыдное прошлое с этим человеком, — сквозь зубы выдавил он. — Только что я с трудом предотвратил твой арест. И если завтра утром мне не удастся убедить Кобэ в твоей невиновности, ты окажешься в тюрьме. В той же самой тюрьме, где теперь сидит твой любовник. И тебя точно так же разденут догола перед стражниками и будут избивать бамбуковыми палками, пока не сдерут кожу со всей спины и ниже или пока ты не признаешь, что на пару со мной хотела освободить из заключения Кодзиро. Тебя будут пытать и выспрашивать, что я надоумил сказать Кодзиро, и через некоторое время ты обязательно расскажешь им то, что они хотят услышать.

Тамако и Ёсико смотрели на него в ужасе.

— Нет! — воскликнула Ёсико. — Я никогда не скажу неправды! Я лучше умру!

— Они не посмеют коснуться твоей сестры, — сказала Тамако.

— Не говори глупостей! — напустился на нее Акитада, потом посмотрел поочередно на обеих. Обе они были рождены в благородных семьях; их белая нежная кожа не знала грубой работы; их длинные волосы блестели, потому что знали, что такое гребень. Откуда было знать этим неженкам о трудностях и невзгодах существования? Он хрипло сказал: — Ты же не знаешь ничего о подобных вещах, а я знаю! Я по долгу службы присутствовал на таких вот допросах и пару раз в своей жизни на собственной шкуре узнал, каково это — выносить подобные мучения.

Тамако побледнела и склонила голову.

— Прости, Акитада, — пробормотала она.

Но подбородок Ёсико был все так же упрямо вздернут.

— Я не сомневаюсь, что в тех случаях ты не опозорил своего имени, — сказала она, сверкая глазами. — Но я тоже Сугавара и сейчас говорю тебе: я лучше умру, чем подчинюсь.

— Ты только не забывай, что твой любовник пройдет те же испытания, что и ты. Ты уверена, что он также будет готов принять смерть, чтобы защитить твою семью?

— Да. Кодзиро уже однажды вынес пытки, не сказав им ни слова обо мне, — с гордостью сообщила Ёсико. — И сегодня его били из-за меня. Стражник сам сказал мне, когда я пришла.

— Поэтому Ёсико и была так расстроена, когда вернулась домой, — вставила Тамако.

— За тобой проследили, — сообщил Акитада сестре.

Ёсико кивнула:

— Да. Мне очень жаль, Акитада, что я навлекла на тебя такие неприятности, — сказала она. — Но еще больше мне жаль Кодзиро. Он пострадал из-за меня. Но я не сожалею, что люблю его. Когда с него снимут подозрения в убийстве, мы с ним поженимся.

— Что-о?! — У Акитады даже руки опустились от бессилия. Неужели он так никогда и не наведет порядок в собственной семье? Сначала эти проблемы с Акико, теперь вот Ёсико!.. Не иначе как кровь их матери, текущая в их жилах, делает сестер такими бестолковыми, что они способны только на одни неприятности. Уже не в силах сдерживаться, он заорал: — Ничего подобного даже не жди! Я запрещаю! Этот человек неподходящая пара для моей сестры.

Ёсико была очень бледна, но по-прежнему гордо держала голову и смотрела брату прямо в глаза.

— Я тебе только наполовину сестра, и ты ничем мне не обязан. Раз я так опозорила тебя, мне лучше уйти из этого дома. Я пойду к своей сестре. Тосикагэ поговорит с начальником полиции Кобэ и объяснит ему, что ты ничего не знал о моих отношениях с Кодзиро. А уж потом, если начальник полиции захочет арестовать меня, то по крайней мере ему не придется являться для этого в твой дом.

Они смотрели друг другу в глаза. Эти ее обидные слова как ножом больно резанули где-то внутри. Запоздало осознав, как несправедливо обошелся с ней, Акитада, запинаясь, проговорил:

— Ты не можешь так поступить!.. Почему Акико?.. Почему Тосикагэ? Что могут сделать для тебя они, чего не могу я? Разве я не стоял всегда на твоей стороне? Разве не вступался за тебя? За вас обеих? Так почему же ты поступаешь так со мной, Ёсико?

Ёсико отвела глаза в сторону и пробормотала:

— Прости, Акитада, но я дала слово Кодзиро и не могу нарушить его.

Сэймэевы словечки! Все в этой семье, похоже, готовы стоять горой друг за друга! И кто из них оставит его следующим? Сурово глядя сверху вниз на сестру, Акитада покачал головой, потом резко повернулся и вышел.

Он не разделил супружеское ложе с женой в ту ночь, а провел ее, снедаемый беспокойством и чувством вины, пытаясь найти решение своим семейным неурядицам. Тамако приходила к нему всего один раз, наверное, надеясь найти путь к примирению, но он сказал:

— Не сейчас. Я должен придумать, что теперь делать.

Склонив голову, она молча ушла и вернулась только позже с его постелью, которую расстелила без единого слова. Когда она снова ушла, он почувствовал себя чудовищно одиноким.

Ночью принимался идти снег. Когда тени в комнате начали сгущаться, Акитада распахнул настежь ставни. Было холодно, но не ветрено. В свете его лампы медленно падали крупные снежинки — гонимые невидимыми воздушными потоками, они кружились в неторопливом хороводе, прежде чем мягко опуститься на землю. Мерцая, словно танцующие звезды, они, казалось, приходили из какой-то потусторонней пустоты, становясь видимыми лишь в пределах света его лампы. Деревья и кусты на переднем плане выступали лишь смутными беловатыми очертаниями, а усыпанные гравием дорожки и дощатый пол веранды сплошь сверкали серебристым инеем. Только поверхность пруда выступала из этой белизны черным зеркалом, отражающим какую-то дальнюю черную вселенную.