Письмо от русалки - Камилла Лэкберг

Йоста заерзал. Много лет отработал он в полиции, идя по пути наименьшего сопротивления. Однако после небольшой внутренней борьбы покачал головой:

— Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду, но все же вынужден согласиться с Хедстрёмом, что Кристиан Тюдель представляет для нас сейчас наибольший интерес.

— Ну что ж, хотите потерять еще больше времени на ерунду — дело ваше, — буркнул Мелльберг с обиженным лицом. — У меня есть занятия поважнее, чем сидеть здесь и метать бисер перед свиньями.

Он поднялся и вышел из комнаты.

Под более важными занятиями Мелльберг, видимо, подразумевал основательный тихий час у себя в кабинете, но Патрик был далек от того, чтобы ему в этом мешать. Чем больше Мелльберг устранялся от расследования, тем лучше.

— Решено, ты сосредоточишься на Кристиане, — кивнул Патрик Аннике. — Когда ты сможешь мне что-нибудь дать?

— К завтрашнему дню у меня будет более ясная картина его прошлого.

— Отлично! Мартин и Йоста, вы поедете домой к Кеннету и постараетесь собрать побольше деталей по поводу событий вчерашнего дня и писем. По-хорошему нам надо бы переговорить еще раз и с Эриком Линдом. Сам я позвоню Педерсену, как только наступит восемь часов.

Патрик бросил взгляд на свои часы. Они показывали половину восьмого.

— Кроме того, я подумал, Паула, что нам с тобой надо еще раз навестить Сию.

Паула кивнула:

— Скажи мне, когда будешь готов, и поедем.

— Хорошо. Тогда всем понятно, что им делать?

Мартин поднял руку.

— Да?

— А не подумать ли нам об охране Кристиана Тюделя и остальных?

— Само собой, я уже думал об этом. Но у нас нет для этого людей, и к тому же довольно мало оснований. Так что пока подождем с этим. Что-нибудь еще?

Молчание.

— Отлично, тогда работаем.

Он снова вытер пот со лба. В следующий раз надо будет открыть окно, несмотря на мороз, чтобы обеспечить приток свежего воздуха.

Когда остальные вышли, Патрик задержался, разглядывая фотографии на доске. Четверо мужчин, четверо друзей. Один из них убит. Какая тайная связь объединяет их?

Казалось, она постоянно танцует вокруг него на цыпочках. Они никогда не жили хорошо, даже вначале. Осознавать это было больно, но Санна не могла больше закрывать глаза на правду. Он никогда не впускал ее в свою жизнь.

Кристиан говорил слова, которые от него ожидали, делал то, что положено, дарил ей подарки и говорил комплименты. Однако в глубине души она не верила ему, хотя никогда не признавалась в этом самой себе. Потому что он был прекраснее самой прекрасной мечты. Профессия библиотекаря наводила на мысль о скучном, запыленном человечке, но он был полной противоположностью. Умный, красивый, с проницательным взором. И когда его глаза обращались на нее, она сама мысленно заполняла пустоту в его взгляде. Он никогда ее не любил, и теперь она поняла, что всегда об этом знала, но предпочитала заниматься самообманом: видела то, что хотела, и закрывала глаза на фальшь.

Теперь Санна просто не знала, что делать. Терять его она не хотела. Продолжала любить его, хотя ее любовь оставалась безответной — ее хватит на двоих, лишь бы он остался с ней. Одновременно внутри ощущалась пустота при мысли о том, чтобы продолжать жить вот так — любить, ничего не получая взамен.

Она села в постели, посмотрела на него. Муж спал глубоким сном. Медленно протянув руку, она прикоснулась к его волосам. Густые темные волосы, чуть тронутые сединой. Одна прядь упала ему на глаза — Санна осторожно убрала ее.

Вчерашний вечер прошел плохо, и таких вечеров в их жизни становилось все больше. Невозможно было заранее предугадать, когда Кристиан взорвется, когда и по какому мельчайшему поводу у него начнется приступ бешенства. Вчера дети слишком шумели. Потом ужин оказался невкусным, и она что-то сказала не тем тоном. Все это не может продолжаться до бесконечности. Все, что столько лет осложняло их совместную жизнь, теперь так разрослось, что, казалось, скоро не останется ничего хорошего. Ее не покидало чувство, что они несутся со скоростью света к чему-то неизвестному, в темноту, ей хотелось закричать «стоп!» и прекратить все это. Более всего на свете ей хотелось, чтобы все снова стало как обычно.

Впрочем, теперь Санна лучше понимала его. Он немного поделился с ней своим прошлым, и, как бы ужасна ни была история, у нее возникло чувство, что ей поднесли роскошный подарок. Кристиан рассказал ей о себе, поделился тем, что не доверял никому. И она пообещала хранить его тайну.

Однако Санна не знала, как ей теперь себя вести. Ей хотелось помочь ему. Еще раз поговорить обо всем этом. Узнать что-то еще, чего не знает никто другой. Но больше ей ничего не удалось выяснить. Вчера она попыталась расспросить Кристиана, но все закончилось тем, что он ушел из дома, захлопнув дверь с такой силой, что стекла в окнах зазвенели. Она не знала, в котором часу он вернулся. Около одиннадцати Санна, наплакавшись, заснула, а когда проснулась несколько минут назад, он лежал рядом. Часы показывали почти семь. Если он собирается на работу, то пора вставать. Она посмотрела на будильник — сигнал не включен. Должна ли она разбудить Кристиана?

В сомнениях она сидела на краю кровати. Глаза Кристиана под веками двигались быстро-быстро. Дорого она отдала бы за то, чтобы узнать, какие образы являлись ему во сне. Его тело слегка подергивалось, а лицо выражало страдания. Санна медленно подняла руку и легко опустила на его плечо. Если он опоздает на работу, то рассердится на нее за то, что она его не разбудила. Если же у него сегодня выходной, то он рассердится, что она не дала ему выспаться. Ах, если бы она знала, как ему угодить и сделать его счастливым!

Голос Нильса из детской заставил ее вздрогнуть. Сын звал ее испуганным голосом. Санна встала и прислушалась. На секунду у нее промелькнула мысль, что зов ей лишь померещился, что это отголосок ее собственных снов, в которых дети постоянно звали ее и постоянно нуждались в ней. Но вот голос раздался снова:

— Мама-а-а!

Чем он так напуган? Сердце Санны забилось часто-часто; она поскорее накинула халат и побежала в соседнюю комнату, где спали мальчишки. Нильс сидел в кровати, глядя округлившимися глазами в сторону двери, прямо на Санну. Руки его повисли в воздухе, как на крошечном распятии. Санна ощутила шок, как резкий удар в живот. Она видела его растопыренные, дрожащие пальцы, его грудь, его любимую пижаму с медвежонком Бамси, у которой рукава обтрепались от бесконечных стирок. Она увидела красное. Ее мозг отказывался воспринять эту картину. Потом она подняла глаза выше, и крик сам собой вырвался из груди:

— Кристиан! КРИСТИАН!!!

Воздух обжигал легкие. Странное чувство среди того тумана, в котором находился Кеннет. Со вчерашнего дня, когда он обнаружил в постели мертвую Лисбет, вся его жизнь подернулась пеленой. В доме царила полная тишина, когда он вернулся после допроса в полиции. Ее увезли, ее уже не было.

Кеннет подумывал над тем, чтобы уехать. Казалось, он не сможет переступить порог их общего дома. Но куда ему деваться? Поехать было абсолютно не к кому. Кроме того, здесь все напоминало о ней. Ею любовно выбраны картины на стенах и занавески на окнах, ее почерком подписаны наклейки на пластмассовых коробочках в морозилке. В выборе канала, когда он включал радио в кухне, в тех странных припасах, которые хранились в кладовке: масло какао, овсяное печенье, странные маринады. Многое приносила она домой, но никогда потом не использовала. Он не раз подтрунивал над ней из-за наполеоновских кулинарных планов, которые всегда заканчивались выбором самого простого варианта. Ах, если бы ему еще разочек выпала такая возможность!

Кеннет прибавил скорость. Эрик дал ему сегодня выходной. Однако ему нужен был распорядок дня. Что ему оставалось делать дома? Как всегда, едва прозвенел будильник, он выбрался из своей раскладушки рядом с ее ныне пустой кроватью и обрадовался даже боли в спине. Ибо эта боль осталась с тех времен, когда Лисбет была рядом. Через час он придет в офис. Пробежка по дорожке через лес занимала сорок минут. Несколькими минутами ранее он миновал футбольный стадион — значит, половина пути осталась позади. Он еще прибавил темп. Легкие подавали сигнал, что он приближается к границе своих возможностей, но ноги продолжали отбивать такт. Это хорошо. Боль в легких чуть-чуть вытесняла боль в сердце. Ровно настолько, чтобы он выдержал и не лег на землю, свернувшись калачиком, чтобы целиком отдаться скорби.

Кеннет не понимал, как будет жить без нее. Это все равно что обходиться без воздуха. Столь же немыслимое занятие. Ноги несли его вперед. Перед глазами закружились крошечные светлые точки, поле зрения сузилось. Он сосредоточил взгляд на точке в отдалении — просвете в кронах деревьев, где уже начинало светлеть небо. Однако жесткий свет фонарей, освещавших дорожку, по-прежнему забивал утренний свет.