Когда пробуждаются вулканы - Михаил Белов

Вот вкратце о ледниках.

Экспедиция проделала также работу по выявлению новых оленьих пастбищ, новых сенокосных угодий…

Колхозники внимательно слушали ученого. Цинченко видел это по сосредоточенным лицам людей.

После выступления Цинченко на трибуну поднимались колхозники, члены экспедиции. В речах звучала решимость добиться дальнейшего подъема артельного хозяйства.

Николай Олонко свое выступление закончил словами:

— Великое дело, за которое сражался в наших землях Григорий Васильевич Соснин, — в надежных и крепких руках!

Кто-то хлопнул в ладоши. Его поддержал второй, третий, и скоро весь зал стоя аплодировал простым мужественным словам юноши-эвена.

Глава пятнадцатая

СЛЕДСТВИЕ ЗАКОНЧЕНО

Листы дела 27, 28, 29 и другие.

— Остановитесь, гражданин Лагутин, на истории вашего знакомства с Серафимом Петровичем Бастыревым.

— В 1941 году на станции Амурской я купил дом. Соседом оказался Бастырев. Мы познакомились. Как-то раз я пригласил его к себе. Выпили. Завязалась беседа. Старик сокрушался, что из-за болезни не может идти на фронт и что даже не может вернуть государству большие ценности, которые лежат в надежном месте далеко на Севере. Рассказ меня насторожил: в свое время от отца я слыхал о каком-то ящике с драгоценностями, оставленном отрядом Соснина в горах.

— Скажите, от кого ваш отец мог услышать об этом ящике?

— Не знаю.

— Вы знаете. Ваш отец служил в банде князца Старкова, а потом у Бочкарева. Продолжайте дальше.

— Чтобы выпытать у Бастырева все, что он знает о ящике, я подпоил его. Язык у старика развязался. По его словам, в горах спрятан ящик с золотом, о нем знает только один проводник отряда — эвен Кун из Комкура. На вопрос, укажет ли охотник незнакомому человеку местонахождение ящика, Бастырев ответил, что укажет, если предъявить ему ключ.

Осенью Бастырев сообщил, что будто он направил письмо в Якутский обком партии с просьбой разыскать Куна и содержимое ящика сдать в фонд обороны страны. Ответа на свое письмо он не получил.

— Расскажите, при каких обстоятельствах вы похитили ключ?

— Новый, сорок второй год я встречал у Бастыревых. В ту ночь много говорили о событиях на фронтах. Серафим Петрович, доставая из шкатулки письмо сына, выронил на стол ключ. «Это тот самый?» — спросил я. Бастырев утвердительно кивнул. У меня тут же возникла мысль похитить ключ, пробраться в Комкур к Куну. Все были выпивши. Бастыреву стало плохо, и он ушел в другую комнату. Момент был удобный. Я взял шкатулку и вынес в сени, оттуда домой.

На другой день, я еще спал, явилась милиция с обыском. Ключ нашли: я не успел припрятать его подальше, был под хмельком. Скоро меня взяли в армию, поломали все мои планы…

— Находясь в запасной части, вы подделали документы и пытались демобилизоваться. Так?

— Так.

— Вас судили военно-полевым судом и послали на передовую для искупления вины?

— Да. Судил военно-полевой суд.

— Итак, в сорок шестом году вы демобилизовались и…

— Вернувшись домой, я с повинной головой пошел к Бастыреву. Старику было плохо. Несколько раз я у него просил ключ, обещал выполнить его волю и сдать драгоценности государству. Не поверил. Если бы поверил, я действительно сделал бы так, как он просил.

— Сомнительно. Ваши поступки говорят об обратном. Еще вопрос: для чего вы коллекционировали ключи?

— Я знал, что Бастырев передаст ключ какому-то близкому человеку. Значит, тот человек должен поехать в Комкур на розыски Куна. Но почему бы этим человеком не быть мне? — рассуждал я. — Поехать в Оймякон, устроиться на работу и ждать там появления посланца от Бастырева. Как я добуду у него ключ, об этом тогда не думал. Беспокоило другое. Раздобыв ключ тем или иным путем, я мог бы явиться к Куну, не вызывая подозрений, только в первые дни пребывания в Комкуре. Но предъявить ключ, прожив несколько лет, было бы рискованно. Я не хотел этого. Тогда-то и родилась мысль о коллекционировании ключей. Ими я хотел усыпить все возможные подозрения Куна. И опять-таки я не представлял себе конкретно, как это получится. А потом увлекся самим процессом коллекционирования: он доставлял мне наслаждение.

— Когда вы приехали в Оймякон?

— В сорок седьмом году. Сразу же по приезде устроился работать зоотехником в «Рассвет», потом перешел в «Заготпушнину» на должность охотоведа.

— Точнее — заготовителем пушнины.

— По штатному расписанию — охотоведом.

— Скажите, как вы могли узнать, когда приедет посланец Бастырева.

— У меня были люди, которые регулярно сообщали о приезжающих. Особый интерес у меня вызывали те, которые пытались попасть в Комкур. С ними я лично знакомился.

— Ваша роль в поджоге теплицы?

— Я нанимал Старкова.

— С целью?

— Отвлечь внимание членов экспедиции и завладеть ключом.

— Потом?

— Подослать к Куну человека с ключом.

— Кого именно?

— Щеголя.

— Как его фамилия?

— Не знаю.

…Листы дела 161, 162, 163 и другие.

— Ваша фамилия, имя?

— Мичин Старков, князец оймяконский.

— В 1921–1922 годах вы руководили вооруженной бандой и терроризировали местное население. Так?

— Я боролся за свое богатство.

— Что вы можете рассказать о Корнее Логуте?

— С Корнеем Логутом я был знаком еще до революции. Он занимался контрабандой, торговал спиртом, скупал на Алдане золото. Сразу же после революции за спекуляцию попал в тюрьму, оттуда бежал в мой отряд.

— В банду, вы хотели сказать?

— Бежал в мою банду. Осенью 1921 года в погоню за нами вышел отряд Красной гвардии. Командовал отрядом Соснин. В отряд мной был подослан Корней Логут. Он служил у них проводником. Логут снабжал нас важной информацией.

— Как расплачивались с Логутом за его «работу»?

— Золотом.

— Золото вы награбили в Якутске?

— Да.

— Вы брали с Логута какие-нибудь документы за выплаченные деньги?

— Да.

— Вот эти расписки, подписанные неким Корнеем, очевидно, написаны Логутом? (Расписки прилагаются к делу.).

— Да.

— Расскажите вкратце о разгроме вашей банды. Как случилось, что Логут не предупредил вас о грозящем разгроме?

— Логут не имел этой возможности. Нас окружили в Оймяконе и разгромили. Я бежал к Бочкареву. Соснин захватил ящик с документами, золотом и драгоценностями. К Бочкареву перебежал и Логут. Оставаться дальше у красных он не мог. По распискам, которые я хранил в ящике, его могли разоблачить и расстрелять.