Доктор велел мадеру пить... - Павел Катаев

   (Не знаю, как мне так спокойно удалось написать эти слова).

   Рассказывая о своем ранении и показывая его, отец вовсе не драматизировал ситуацию, то есть относился к происшедшему с полным спокойствием, словно бы верил в свою неуязвимость.

   Приблизительно также спокойно за свою жизнь, хотя и с нескрываемым восхищением работой хирурга он рассказывал о тяжелой операции, которую пережил на пороге старости.

   Раковую опухоль вырезали, но возникла проблема - хватит ли оставшейся здоровой ткани для того, чтобы шов не разошелся.

   Ткани хватило.

   Отец в лицах передавал разговор двух хирургов, спорящих по его поводу: расползется шов или не расползется. И восторгался филигранной работой оперирующего хирурга, решительной и умелой женщины, участницы войны, которая осталась его доброй знакомой до конца жизни.

   Шов не расползся.

   Хотелось бы полистать, поизучать записные книжки, куда бы отец заносил свои наблюдения, сюжеты произведений и так далее.

   Увы, таких книжек у отца нет.

   Отец говорил, что время от времени пытался завести записную книжку, как это подобает но всякий раз у него не получалось. И он эту затею оставил.

   Последние двадцать лет жизни он регулярно делал записи в дневнике. Итальянская переводчица как-то подарила ему специальную книжку, рассчитанную на весь год, с первого января до тридцать первого декабря. Книжка была очень красивая, в малиновой кожаной обложке и чуть ли не с золотым обрезом.

   Не хочешь, в будешь писать!

   Книжка называлась Agenda.

   Каждый год у него появлялась книжка с таким названием, иногда присланная из Италии, иногда из Франции от преподавательницы русского языка в парижском лицее, выпускницы Сорбонны, которая защищала диссертацию по творчеству отца, для чего приехала как-то с визитом в Переделкино и с тех пор осталась другом дома.

   Бывали случаи, когда на один и тот же год у отца на столе оказывалось две таких книжки, и обе его не устраивали.

   Дело в том, что требовались книжки со страничками не разграфленными вертикальными полосками, а чистыми, в крайнем случае просто спокойно разлинованными. Иногда требуемого дневника так и не удавалось достать, и отец вынужден был заполнять разграфленные странички.

   По почерку можно заметить наличие некоего раздражения...

   Об этих дневниковых записях - особый разговор.

   Как-нибудь потом, когда они будут тщательно изучены и осознаны.

   Могу только сказать, что последние годы, когда отец чувствовал себя плохо и жить ему из-за проблем со здоровьем становилось труднее и труднее, каждую запись он заканчивал одним словом "живу..."

   Но еще до появления книжек-дневников отцу как-то подарили очень красивую тетрадь для записей из прибалтийской республики - кожаная бежевая обложка со своеобразным национальным узором.

   В это время как раз родители оправлялись в морской круиз вокруг Европы, и отец взял с собой эту тетрадь, чтобы делать в ней всякие путевые заметки.

   Помню он именно так сказал, по обыкновению с долей иронии, с удовольствием поглаживая кожаную обложку тетради и затем укладывая ее в чемодан.

   Действительно, во время путешествия он ежедневно делал какие-то короткие заметки, главным образом сухо излагая маршруты перемещений. Записи заняли совсем мало места в достаточно толстой тетради, но при этом некоторые из них были очень глубокие и заставляли глубоко задуматься.

   Особенно реакция отца на венгерские события (дело происходило в 1956 году, в начале хрущевской оттепели).

   Несколько фраз показали душевную подавленность, и видно было, что конец путешествия безнадежно испорчен.

   Описывая румынский порт Констанцу, темный и обшарпанный, отец отметил вызываемое им ощущение "мерзости запустения".

   В коротких записях все-таки промелькнула тема нового произведения, которая родилась во время морского круиза и над которой отец размышлял после этого долгие годы. Но так и не осуществил.

   Эта тема - "Огни Лиссабона".

   В ночи, проплывая по Бискайскому заливу мимо таинственных берегов непонятной и недоступной Португалии, отец увидел слабое зарево во тьме, и моряк, к которому он обратился, сказал, что это "Огни Лиссабона".

   Там была тайна, и ее так хотелось разгадать!

   Рассказывая о круизе, отец вспоминал всяческие забавные наблюдения и происшествия.

   Самой смешной и одновременно грустной оказалась история, которая случилась с ними в Париже, куда их привезли ночным поездом из Марселя на трехдневную прогулку.

   Париж.

   Может быть именно этот город был главной и тайной целью поездки родителей в круиз вокруг Европы.

   В Париже родилась моя мама, затем после начала первой мировой войны ее родители переехали в Лондон, и уже оттуда после великой октябрьской революции - не сразу, разумеется, - всей семьей вернулись в советскую Россию.

   С тех пор до нынешнего, 1956 года ни моей маме, ни двум ее сестрам - старшей и младшей, ни их родителям не представлялось возможности вернуться в Европу.

   Хотя бы на время.

   Особых объяснений сей факт не требует.

   Впрочем, в самые первые годы после возвращения семьи в страну победившей революции, когда ошибочность этого поступка стала очевидной, три девочки со своей мамой имели возможность снова оказаться в Англии (или во Франции). Проблема заключалась в том, что в Европу путь был заказан их отцу, революционеру-бундовцу, врагу мирового капитала. Моей бабушке предлагали уехать с дочерьми и там дожидаться воссоединения со своим оставшимся в Советской России мужем. В такой ситуации - жена с детьми там, а муж здесь - проблема снималась. Но дедушка был человеком больным, сердечником, и бабушка не рискнула оставлять его одного, даже на короткое время.

   Таким образом клетка захлопнулась.

   И вот - круиз вокруг Европы с заездом в Париж.

   У родителей забрезжила возможность побывать в городе, где появилась на свет мама.

   Получится ли?

   При заполнении анкет самую большую тревогу у родителей вызывал не столько мамин "пятый пункт", как место ее рождения. Начальство могло "подумать", что мама воспользуется такой прекрасной зацепкой и "останется". Да еще и мужа с собой потащит. За маму "поручился" знакомый родителей, некогда знаменитый комсомольский поэт а сейчас - уважаемый и авторитетный член партийного комитета.

   Родителей выпустили...

   Им удалось "отколоться" от группы.

   Вдвоем, взявшись за руки, родители бродили по Парижу, отец показывал маме ее город.

   Они побывали на улице Риволи, в беднейшем северо-восточном конце, которая значилась в маминой метрике, как место ее рождения в Париже.