Бурлаки - Александр Спешилов

— До чего дело дошло, товарищи. В июне Володарского убили, теперь Урицкого. На Владимира Ильича Ленина руку подняли. В ответ на гнусные действия врага партия большевиков объявила красный террор.

— Убийцам — никакой пощады! — глухо сказал Панин. — Всем Романовым — смерть!

— При чем Романовы? — спросил Бычков. — Наш инструктор Романов в командировке.

— У меня в чижовке сидит ваш Романов… Он был правой рукой Ефремова. Ефремов-то ведь это бандит Бородулин. Помните, который в первое время Советской власти на дорогах разбойничал.

— Откуда он появился?

— Из Сибири приехал, от Колчака. И Романова с собой привез.

В начале ноября Павла Ивановича Ефимова выписали из больницы. На попутной подводе он ехал домой в Строганове.

Моросил мелкий дождик вперемешку с крупой. Лохматая лошадка шла осторожно, обходя лужи и ямы на дороге.

Ефимов сидел на одной стороне телеги, возница, пожилой крестьянин, свесив ноги, — на другой.

Обычно дальняя дорога располагает к откровенным разговорам.

— Как жизнь идет? — спросил Ефимов. — Я чуть не три месяца в больнице пролежал, ничего не знаю.

— Ничего, слава богу, жить начали безбедно. Видишь, лошадку имею, телега своя. Землю дали — спасибо. Только нынче осечка получается.

— Какая осечка?

— Новый налог придумали драть с нашего брата. Не по карману, а по душам. У меня, я говорю, восемь душ. Мне придется с каждой души все до зернышка отдать, а богатому да бездетному мужику — лафа.

— Подожди-ка, подожди, — прервал Ефимов. — О каком ты налоге говоришь?

— Какой-то, слышь ты, черезвычайный, говорят.

— Читал в «Известиях», — вспомнил Ефимов. — Чрезвычайный одновременный налог на кулаков… А ты при чем? Комитет бедноты что смотрит?

— Не знаю. Засорили наш комбед. Говорю, все до зерна описали… Какой-то большой комиссар из города приехал и орудует. Собрал мужиков и давай, и давай! Война, говорит, мировая заваруха.

— Сколько верст до Строганова? — мрачно спросил Ефимов.

— Версты три… Ну ты, окаянная! — крикнул крестьянин на лошадь. — Не ленись в последний раз. Скоро ноги протянешь. — Он огрел кобылу вожжой, кобыла брыкнула задними ногами и прибавила ходу.

С горы показались постройки Строганова.

У исполкома Ефимов простился с возницей и посоветовал ему:

— Объясни соседям, что чрезвычайный налог на бедноту не распространяется. Так всем и говори.

Мы радостно встретили Павла Ивановича, а он с нами поздоровался сухо, как чужой человек. В исполкоме сидел и представитель из губернии по проведению чрезвычайного налога. Это был человек лет пятидесяти, с мясистым носом на бритом лице.

Ефимов спросил его:

— Это вы отвечаете за проведение налога в нашей волости?

— Что вы! Мое дело маленькое. Вчера на общем собрании ваши мужики сами постановили собрать налог с души, по примеру некоторых соседних волостей, где я тоже побывал. Я пропагандист.

— Знаем мы таких пропагандистов. Один такой вроде вас подвизался уже. Брать налог с души незаконно! — сказал, как отрезал, Ефимов и обратился к нам: — А вы где были?

Под жестким взглядом Ефимова многие из нас опустили глаза.

— Я спрашиваю, как вы могли приравнять бедняка к кулаку?

— Постановление правильное, — сказал уполномоченный. — Чем больше соберем хлеба, тем лучше. Между прочим, какая у вас беднота? У вас волость кулацкая.

— Ерунда! — возразил Ефимов. — Надо немедленно, товарищи, всем выехать в десятни, объяснить народу, что допущена ошибка, а у кулаков весь хлеб выкачать. А ты, гражданин, отправляйся домой и доложи своим хозяевам, что в Строгановской волости существует Советская власть.

— Не забывайтесь! — вспылил представитель. — Я член партии.

— Какой партии? — И Ефимов повернулся к нему спиной.

Представитель бочком вышел из комнаты. Ефимов напустился на Панина:

— Как же ты, старый бурлак, чекист, попался на удочку?

На вчерашнем собрании один лишь Панин резко протестовал против неправильного, контрреволюционного, как он выражался, постановления общего собрания, навязанного представителем и кулаками. Я ожидал, что Андрей Иванович станет оправдываться, но он ответил:

— Виноват, Паша! Подкачал, как баржевой качок.

— Как подкачал?

— Не арестовал этого фрукта.

— Ладно. Потом разберемся. Скоро Кама станет, и, если не принять самых срочных мер, не успеем хлеб по воде отправить.

Мы выехали в десятни, а вслед за нами отряд Красной гвардии.

И хлеб стал поступать в Строганове непрерывным потоком.

У хлебных амбаров, которые стояли заколоченными с четырнадцатого года, Варвара Игнатьевна распахнула двери, открыла отдушины.

Работники кооператива едва успевали принимать зерно. По широким настилам они втаскивали пятипудовые мешки в амбары, засыпали просторные закрома.

На пристани грузили зерно в крытую баржу. Однажды мы с Паниным и Меркурьевым пошли поглядеть, как идет работа.

Крестьяне с мешками, кто на плече, кто в охапку, боясь свалиться в воду, чуть ли не на четвереньках ползали по узким трапам с берега на баржу.

— Бурлаков-то и не видно, — посетовал Панин. — Так им до заморозков не погрузиться.

На борту ходил с багром, на всякий случай, бородатый водолив и ворчал на неопытных грузчиков.

Мне захотелось вспомнить старинку. Я крикнул водоливу:

— Дядя водолив! У тебя подушки есть?

— Сколь хошь! Эти обормоты ни черта не понимают, без подушек кожилятся.

Я сбегал на баржу за грузовой подушкой.

— Аи да Сашка! — похвалил меня Панин.

— Давай накладывай! — И я подставил спину.

— Эх! Поднимем-ка еще его разок! — Мешок мягко лег на подушку.

— Еще накладывай! — попросил я товарища.

Нас обступили крестьяне.

— Десять пудов хочет унести! С пупа, парень, сорвешь.

— Сам не сорвись. Я якорья по сту пудов нашивал, — соврал я. — Во второй, раз утащу всю твою телегу вместе с кобылешкой.

Привычно, по-бурлацки, держа правильный шаг, я подошел к трапу, шагнул на прогибающиеся доски и поплыл, как на волнах, на баржу, где ко мне подскочили сам водолив и матрос.

— Раз его, взяли! — И тяжелый груз был снят с подушки.

— Ты, парень, видать, нашей, бурлацкой породы, — восхищенно сказал водолив. Он пожал мне руку, а матросу приказал: — Степанко! Давай две подушки!

На берег вышли уже три крючника.

— Эх, елки-палки! — выкрикнул бывший бурлак Заплатный и хлопнул себя по бедру. — И мне гони подушку.

— Сам возьмешь, не переломишься, — ответил водолив, подставляя спину под мешок с зерном.

Андрей направился на монитор.

— Андрюха! — попросил Меркурьев. — Давай и мне неси.

Алексей Петрович был так широк в плечах, что с трудом напялил самую большую подушку, но зато на него нагрузили сразу три мешка.

Некоторые мужики, видя, что так носить груз много удобнее, тоже взяли подушки. Но с первым же случилось несчастье. Он сделал неверный шаг на середине трапа и пошатнулся, мешок сполз в сторону и потянул неопытного крючника в воду.

Я шел следом за ним и крикнул:

— Бросай!

Мешок шлепнулся в воду. Фонтаном брызнула вода, мужик упал на четвереньки и чуть было сам не бултыхнулся вслед за мешком.

До темноты помогали мы крестьянам грузить баржу и впятером за три часа перетаскали столько зерна, сколько, десятку неопытных грузчиков и за три дня не перетаскать.

— Поработали в охотку, — говорил Меркурьев, когда мы шли домой. — Надо в следующий раз нам всем, бывшим бурлакам, выходить на пристань да и помогать, где силы или соображения не хватает. Помните, как за Камой в коммуне работали?

На другой вечер мы вышли на погрузку уже большой компанией. Водолив, заранее предупрежденный, вместо скрипучего трапа сделал настоящие широкие мостки, собрал на пристани и в селе все подушки и тачки.

В три вечера баржу нагрузили до отказа. Буксирный пароход помчал ее вниз по Каме, туда, где город, заводы, фронт.

С закрытием навигации съехались в село речники. Приехал с Волги на побывку дядя Иван и велел сказать Меркурьеву, что приглашает его к себе в гости. Я передал приглашение.

— Обязательно поеду, — оживленно заявил Меркурьев. — Это ведь не просто твой дядя, и знаменитый капитан бронепарохода. В боях был под Самарой, награду имеет. Надо уважить Ивана Филипповича.

Запрягли лошадей. Вышел Меркурьев вместе со своей женой Августой Андреевной.

— Надо солидно, — шутил он, — не по-холостяцки в гости ездить.

Когда уселись в просторную кошеву, кучер вскочил на козлы, я мы покатили по снежной дороге.

На развилке дорог кони пошли не туда, куда надо, а совсем в противоположную сторону. Я хотел перехватить вожжи у кучера, но Меркурьев остановил меня.