Год Крысы. Путница - Ольга Громыко

— Потому что я не тупой весчанин, который только и думает, как бы набить брюхо, — распалился и Альк. — Мне хотелось не просто жить, а чувствовать, что моя жизнь важна для мира, что я способен его изменить!

— Зачем?

— А тебя все в нем устраивает?

— Нет, но напортачить, что-то меняя, куда вероятнее!

— По-твоему, лучше вообще ничего не делать?

— Надо менять себя, а не мир!

— Да-да-да, смирение, терпение и повиновение! — издевательски расхохотался Альк. — Пахать землю, доить коров, плати налоги, умереть в тридцать лет от пятнадцатых родов… Тсарь на таких, как ты, молиться должен!

— А что вы без таких, как мы, есть будете, а? — дрожащим от обиды голосом упрекнула Рыска.

— То есть смысл твоей жизни — прокормить десяток-другой бездельников? А твоей, — саврянин развернулся к Жару, — их обворовать? Замечательно! Этот мир действительно идеален!

— Все, с меня хватит! — вспылил вор, осаживая корову и разворачивая ее поперек дороги, вынуждая остальных остановиться. — Определись наконец, кто ты — крыса, которой нужна наша помощь, или благородный господинчик, самодурствующий перед слугами!

Альк покосился на Рыску, но та уставилась на коровью холку и молчала.

— Вы чего — обиделись, что ли? — с искренним удивлением уточнил саврянин.

— Представь себе — да! Сколько ж можно?! Ведешь себя так, словно мы какие-то ничтожества, с которыми ты якшаешься только от большой нужды.

— А что — неправда? — надменно вскинул бровь Альк.

— Ну ты и скоти-и-ина, — чуть ли не с восхищением протянул Жар: таких высот хамства и черной неблагодарности он себе даже представить не мог. — А в глаз?

— А в челюсть, в пах, в живот и добить ножом под ложечку?

Коровы съехались вплотную, мужчины одинаково хищно подались навстречу и набычились. Рыска, перепугавшись, что они перейдут от слов к делу, заставила Милку вклиниться между спорщиками и развернулась к Альку, заслоняя друга:

— Знаешь, иди-ка ты менять мир куда-нибудь в другое место! И в другой компании!

— Я обещал вам заплатить, — напомнил саврянин, но в его голосе впервые просквозила неуверенность. — Хоть вы, идиоты, и потеряли расписку, но нашего уговора это не отменяет.

— И что? Ты нас нанял, а не купил! Это мы тебе услугу оказали, согласившись ехать Саший знает куда!

— Вы бы и так Саший знает куда ехали.

— Почему?

— А ты спроси у нашего воришки, — Альк повернулся и в упор, с недоброй ухмылкой, уставился на Жара, — зачем он убил тсарского гонца?

В ринтарском замке даже солнечным летним полднем было холодно, сумрачно и сыро. А в пасмурный день и подавно. Крепости красота и удобство ни к чему, была б прочной и неприступной. Сколько армий обломало об нее копья, сколько крови впитали ее камни…

Но жить здесь в мирное время — мучение. Особенно старику, чьи боевые раны, в отличие от прорех в стенах, бесследно не залатаешь.

Витор Суровый, великий и всемогущий тсарь ринтарский, медленно, припадая на ноющую левую ногу, шел по Залу славы — излишне звучное название для узкой длинной комнаты, больше смахивающей на коридор, который не смогли приспособь ни подо что другое. Всего по три узких окошка с каждой стороны, справа еще дающие свет, а слева выходящие во внутренний двор-колодец.

Ах вот он, чуть не прошел! Витор поднял подсвечник повыше.

Гобелену было уже сто двадцать девять лет. Бахрома поредела, краски выцвели, и мелкие детали слились, надписи над ними так и вовсе не прочитать. Издалека казалось, будто на гобелене выткан огромный гриб, проблескивающий золотой нитью. Сверху, как небо, — море с белыми стежками волн, слева сереет равнина с искусно вытканными фигурками кочевников (коричневый шелк оказался самым стойким), тогда еще не объединенных в Малую и Большую Степи, справа пестрые лоскуты мелких тсарств с врезками гор.

Витор заворожено, едва касаясь ткани, провел ладонью по «грибу». Шелк был гладким и холодным, золото искрило в отблесках свечей. Савринтарское тсарство, возникшее с браком Мираны Полуденницы и Тешека Криволицего (по другим источникам — Криворылого, что ничуть не помешало их пламенной любви) и просуществовавшее почти двести лет. Самое крупное и могучее на континенте. Ни разу не воевавшее — своих земель хватало, а соседи лезть боялись.

От гобелена пахло древностью и крысами. Никак их не извести, хотя отравленные приманки лежат по всем углам, половина дворцовых кошек уже передохла. И моль вон летает… Тсарь, забывшись, попытался прихлопнуть ее ладонями, чуть не выронив канделябр. Эх, старость не радость, раньше бы и одной рукой изловил! Надо приказать мастерам подновить узор, пока реликвия окончательно не превратилась в тряпку. Такой гобелен тсарю дарят только раз в жизни, на коронацию — вот, мол, какое тсарство ты принял от предшественника, постарайся его сохранить и преумножить. А потомки уж будут сравнивать.

Витор перешел к следующему гобелену. Там гриба уже не было, только ножка. Шляпка утратила золотую искру, поблекла, отступила в тень. Правильно — Савринтарское тсарство закончилось на прадеде, Дмиланде Мудром. Хотя какой он, к Сашию, мудрый, если такое допустил? Наивный — это да! Не выбрал вовремя наследника, не назначил своей волей — мол, родная кровь, пусть сами после моей смерти разбираются. Как же. Даже две хозяйки на одной кухне не уживаются, а тут тсаревичи!

Некоторые летописи осторожно намекали: здоровья у Дмиланда еще на пятьдесят лет хватило бы, да родной крови невмоготу стало ждать. Лучше бы друг друга поубивали, сопляки. Такое тсарство прокрысить! Вначале-то оно вроде неплохо смотрелось: братние державы, внутренняя граница только на карте, от врагов вместе оборону держать будем. А потом разругались по какой-то ерунде — не то из-за бабы, не то из-за пограничной вески, не то просто по пьяни — и отделились окончательно. Сторожевых вышек вдоль реки с обоих боков настроили, ввозную пошлину с купцов брать стали, вспомнили о «национальных традициях», подняв из праха полузабытые обычаи и языки предков — «моя твоя не понимай!». Один брат себе в жены ринтарку взял, другой саврянку. Та, не прошло и года, дорогого супруга схоронила и нового себе нашла, белокосого. Их сыночек на троне и закрепился. Братец покойного, хоть и в ссоре с ним был, обиделся и пошел Саврию воевать. С первого раза не получилось. Со второго тоже. Потом уже саврянам что-то не понравилось, и пошло-поехало!

Витор дошел до конца ряда, остановившись перед последним гобеленом. Тут все как положено, слева обе Степи, справа четыре крупных, но, к счастью, враждующих тсарства. А то могли бы объединиться и двинуть войска на запад, зажав Ринтар в клещи между собой и Саврией. И ведь договорятся в конце концов и двинут!