Тихое вторжение - Дмитрий Володихин

Он откинулся на спинку стула и посмотрел на меня так, будто впервые видит. С показным удивлением посмотрел. Плохо, в общем, посмотрел. В духе: ожидал я тут отыскать какую-нибудь пакость, но надеялся на чудо – ее не будет; чуда не случилось, пакость – на месте.

– Я тебе так скажу, Тим: вы – дерьмоглоты, оба. Миха с системой переобщался, я его понимаю. Мне его даже жалко – вдрипаться в самую гущу ментоты, это вам не сливочный торт. Но ты-то… В каком месте совесть у тебя?

Тут я на него воззрился в полном недоумении. Чем мы его так достали? Чем я его так достал? Не сказал же ему ничего худого…

– Ну да, я, конечно, сталкер старой школы. То есть, на полголовы кровосос. Но ты-то меня лучше знаешь. Ты, дорогой товарищ, не чужой мне, вроде бы, человек.

– Ну… да.

– Не нукай, не запряг. Вы мне чего только не наобещали: деньги, должность с красивым названием, знакомства, ты вот даже на месть намекал, христианин фигов… А вот прийти к старому кровососу и сказать ему: «Помоги. По совести помоги, город в тартарары проваливается», – до такого никто не додумался. И ты тут на финише, больше от отчаяния, я так мыслю, все же вспомнил, что со мной можно и как с человеком поговорить, а не только как с барахлом в человеческом облике.

Строго говоря, он прав. Нехорошо вышло. И теперь Клещ смотрит на меня расширенными от гнева глазами, а я и не знаю, какими словами ответить ему.

– Извини… меня. Я… извини. Ты прав.

Он хитро прищурился.

– Извинения приняты. Расплатись, и поехали в ваш кретинский Центр.

С этим словами он подрубил последнюю кружку пива.

– Сколько раз проверял, а «Францисканер», сцуко, лучше всех…

От встречи со всем конклавом эмвэдэшных кардиналов Клещ отказался: «Эти протекут о моем участии в деле профессионально. Служба у них такая – и не хочешь, а заставят протечь».

Мы собрались вчетвером: он, Яковлев, Михайлов и я.

Сначала академик, профессор и аспирант поработали консультантами у отставного сталкера. Яковлев вкратце рассказал о теории насчет флюктуаций информполя. Михайлов изложил свою к ней добавку, которая у меня в голове уже отложилась как гипотеза о «якорях Зоны». Потом наступил мой черед. Распечатки с моими отчетами легли на стол. Краткий устный пересказ, особое внимание – стычке на «Юго-Западной». На финише я вновь передал эстафетную палочку Михайлову. Тот поведал о Филе.

Клещ слушал, не перебивая. Потом встал и поклонился Яковлеву:

– Не зря мне вас так нахваливали. Умный вы человек.

– Но теория-то не моя, а…

– Тогда тот умный человек, кто ее придумал. Да. Но то, что Миха наплел, – правдоподобнее. Вот какое дело… Тим, еще разок: пятнистый, башка плоская, какая-то фигня с глазами… освежи.

Я изложил так подробно, как только мог. Тут уж он придирался ко всякому слову. А какое освещение было? А сколько секунд я видел пятнистого? А сколько секунд – второго? А запах какой у пятнистого? А по третьему разу про «сильную хозяйку»? А по четвертому? Хорошо. А голос у него, говоришь, какой? А…

С полсотни вопросов. И чем больше я отвечал, тем мрачнее становился Клещ.

Вот он, наконец, угомонился. Иссякли его вопросы. Поставил руку перед собой на локоть, сунул большой палец в рот, обгрыз ноготь и сказал, глядя в потолок, к нам особенно не обращаясь:

– Драть твою мать… Когда-то я хотел убить этот проект в зародыше. Но потом мы схлестнулись с Варваром, и… в общем, я утратил контроль над кланом. Жалкие кретины, они все-таки польстились на идею одного сумасшедшего… Варвар, зачем же ты… Или Зона тебе сказала?

Клещ замолчал. Он погрузился в размышления, наплевав на трех собеседников. Ну, Клещ в своем репертуаре.

Яковлев начал проявлять признаки нетерпения. Ему, академику с целой гроздью административных постов, потеря времени на просмотр душевных терзаний малознакомой личности казалась, видно, делом сильно убыточным.

– Кофе? – спросил он.

– Не пью, – ответил Клещ и опять убрел в молчание.

А я как-то робею его оттуда вытягивать. Мы все слишком зависим от того, что он скажет.

Михайлов, надо думать, робость отключил первым:

– Ты не сердись, Клещ, но нам бы надо поближе к делу.

– А я тут не дурочку ломаю. Я вспоминаю, что это за страшилка ходячая и как к ней подступиться. Очень вас уважаю… всех… только помолчите.

Мы молчим. Минут через пять Клещ начинает говорить. И это уже совсем другой Клещ, нимало на прежнего не похожий. Чистая ровная речь умного человека, которому не надо ни ставить себя в авторитеты, ни наказывать нас с Михайловым за душевную черствость.

– Ваше «пятнистое существо» – сверхсталкер. Это… наше общее дитя. Нет, не наше. Только тех, кто остался в клане после того, как я оттуда оказался выбит. Это человек… не знаю, кто именно… но взяли его из совсем молодых ребят. Впрочем, теперь уже не человек. Грань пройдена. От нас, темных сталкеров, до тонкой линии, разделяющей людей и нечто иное, оставался один шаг. Те, кто решил стать отцами сверхсталкера, сделали этот шаг… Только не сами. Они опустили ровно на этот шаг кого-то очень им преданного. Или кого-то, пожелавшего очень большой силы. Теперь уже не важно, кого. По условиям эксперимента, от той личности не должно было остаться даже тени. Человеческого из него ушло больше, чем уходило из нас, когда мы вступали в клан. Силы он тоже получил больше, намного больше. А вместе с нею и покровительство нескольких «отцов», очень им дороживших.

– Вы уверены, что это – одно? – спросил Яковлев.

Обычный Клещ, Клещ, каким я его до сих пор знал, выдал бы пару ласковых за то, что его перебили. Но этот новый Клещ отнесся к вопросу Яковлева спокойно:

– Не могу сказать. Один… два. Даже чисто теоретически – не больше трех. Очень трудно выращивать: чрезвычайно дорого стоит сам процесс и смертельно опасно устанавливать над… над… полученным результатом контроль. Он ведь может и не позволить установить контроль. Только не говорите «оно». Он. Уже не homo sapience, но не пес, не обезьяна, не бездушный и безмозглый мутант. Просто… другой. Кстати, вывести сверхсталкера клан мог… не с первой попытки. И что у них получалось до того, ведает один Черный Сталкер. Возможно, злой, тупой, уродливый расходный материал. Твари, потрепавшие твою супругу, Тим.

Мой шеф осведомился:

– Как это происходило? И чего мы можем от него ждать?

– Я не всё знаю. Работа велась уже после меня. Но в общих чертах… На протяжении двух-трех лет мальчику или подростку должны были по особой программе постоянно вводить адскую смесь из вытяжек нескольких безобидных артефактов. Не как нам, темным сталкерам, коротко и просто: либо выжил и трансформировался, либо сдох, и до свиданья… Нет, очень долго, в сочетании с излучениями глубокой Зоны и узконаправленным пси-воздействием. Плюс – обязательно! – работа очень хорошего и очень храброго психолога. Когда сверхсталкер еще не «допёкся», он чувствует свою силу, но ограничивать ее проявления не умеет. А потому без раздумий убьет, если его заинтересует вопрос, что интересного можно найти внутри человеческого тела. И разберет это тело, как ребенок разбирает жужжащую игрушку с мигалкой. Чего от него ждать? Он может гулять по любой «зоне», как по детской площадке, она ему родная. Мало того, у него там открываются сверхчеловеческие возможности: он почти неуязвим, исключительно быстр и может предугадывать действия противника. Вы поймите: он издалека чувствует присутствие всего живого, может определить настроение, может – в общих чертах – определить даже намерения любого человека, мутанта, животного, крупного насекомого, приблизившегося метров на сто или двести. Его почти невозможно убить или даже задеть, оцарапать. Но у него есть слабость: вне «зоны» он пребывает в полубессознательном состоянии. Чтобы он хотя бы мог нормально двигаться, ему нужен «поводырь», таскающий на себе целый комплект особых артефактов.

Мы сидим, ошарашенные. Особенно я. Чудом, стало быть, сталкер Тим вышел из этого рейда живым. И еще большим чудом – наемный стрелок Толстый. Поводырь не очень хотел убивать нас. Или просто забздил. Будь на его месте более резкий парень…

– Кто он… как личность? – не отставал от Клеща Яковлев.

– Я не знаю. По идее, его сознание не способно удерживать сколько-нибудь сложные мысли. Точно так же он лишен и слишком сложных чувств. У него нет пола, нет возможности размножаться, он не испытывает чего-либо похожего на любовь или на дружбу.

– Ничего человеческого?

– Мало человеческого. Кое-что – возможно. Любопытство. Желание узнавать новое. Желание быть круче, совершеннее. Желание свободы, боя, соревнования. Но всё это, скажем прямо, на уровне предположений. Кое-какие параметры я помню из проекта. Насколько удалось довести действительный результат до запланированного…

– Он мальчишка, – сказал я.

– Возможно, – спокойно ответил Клещ. – Но очень невоспитанный мальчишка. Для него не существует понятия «нельзя». Зато у него есть очень сильный внешний ограничитель.