Всей землей володеть - Олег Игоревич Яковлев

шелохнувшись, задумчиво смотрел куда-то вдаль и словно не замечал разгневанной Роксаны, не ощущал боли.

Девушка вскочила на коня и, стегнув его хворостиной, умчалась прочь. Святополк глядел ей вслед и чувствовал, что нежность к Роксане тает в душе его с каждым мгновением, что сердце уже не бьётся так сильно, как раньше, что восхищение необыкновенной Роксаниной красотой уступает место затмевающей разум ненависти, ненависть эта проникает в его душу, разливается, заполняет её всё более и более.

Горечь и ожесточение овладели княжичем, он послал мысленно проклятия на голову девушки и, взяв за повод коня, побрёл по одному ему ведомому пути.

— Скоро, Гермес, выйдем, — разговаривал он дорогой с вороным иноходцем, который нервно стриг ушами при каждом лесном шорохе.

Когда уже вечерело, Святополк остановился на полянке, окружённой высокими дубами. Он накормил коня и поел сам, после чего привязал Гермеса к стволу дерева и, стараясь не шуметь, осторожно пробрался через густой перелесок к другой поляне, посреди которой курились белые дымки потухающих костров. Возле могучей старой ели, неведомо как очутившейся в здешнем лесу посланницы с далёкого севера, стояло высеченное из дуба изваяние Перуна[227]. Прямо на Святополка смотрели огромные пустые глазницы, страшные своей пустотой, заставившие его содрогнуться. С трудом уняв дрожь, Святополк шагнул вперёд. Серебряная голова идола, позлащенные усы — какое богатство! Перед этим отступят любые страхи.

Княжич попытался руками отделить голову Перуна от туловища. Тщетно — голова была посажена на деревянную шею с большим натягом.

— Умели, поганые ироды, делать! — злобно проворчал Святополк и, достав из-за пояса топор, с силой вонзил его остриём в древо.

— Получай, Перун, вражина языческая! — Он с яростью рубил крепкую древесину. Удар за ударом. Пот катился градом, спина стала мокрой, а Перун всё стоял несокрушимо. Наконец, дерево затрещало. Отделившись от туловища, круглая серебряная голова тяжело рухнула на землю и покатилась по траве.

Святополк устало присел на пень. С трудом подняв тяжёлый слиток, он вожделенно прошептал:

— Теперь ты мой. Не отдам никому.

На небе догорала вечерняя заря, и казалось княжичу, будто это заканчивается целая эпоха, навсегда уходит в прошлое старая языческая вера, а с ней — жестокие волхвы и обезглавленный идол, который всё ещё упрямо стоял под елью, прикрытый густыми хвойными ветвями.

Глава 29

СВАДЬБА В ЧЕРНИГОВЕ

Весёлым гулом встречал Чернигов гостей. По кривым улочкам носились, вздымая клубы густой осенней пыли, расписные нарядные свадебные возки. Радостно перекликались тоненьким перезвоном серебряные колокольчики, слышались задорные припевки скоморохов, гремели литавры, лилось стройное пение хора. И повсюду — смех, улыбки на румяных здоровых лицах.

По велению князя Святослава прямо на торговую площадь выкатили огромные кади с медами, раздавали нищим и голодным рыбу, овощи, печенье.

Так, на широкую ногу, всем городом хотел отпраздновать Святослав свадьбу своего первенца Глеба.

Всеволод с сыном не без труда пробрались сквозь толпы людей к каменному княжескому дворцу. Их встречали поясными поклонами бояре, среди которых мелькнуло на мгновение спокойное продолговатое лицо Яровита, затем на крыльцо вышел сам князь Святослав, весь какой-то бесформенный, расплывшийся, исполненный важности и самодовольства. Он сухо расцеловал брата и племянника и пригласил их в палаты.

«Странно, а Изяслава не позвал на свадьбу. Не к добру это», — пронеслось в голове Всеволода, когда он шёл по широкой, светлой галерее с толстыми изузоренными резьбой столпами и говорил обычные пустые приветственные слова Святославу и разряжённой в ромейский аксамит юной княгине Оде.

Шедший за ними следом Владимир натянуто улыбался. Он уже знал, что невеста Глеба — та самая девушка, Роксана, которую они со Святополком встретили тогда возле терема Вышаты.

Запала в сердце паробка занозой светлоокая красавица, ещё не видел он её в свадебном багряном одеянии, но уже живо представлял, как плывёт она лебёдушкой, как оборачивается, чуть щуря смеющиеся лукавые глаза, с виду серьёзная, но вся словно бы залитая, наполненная изнутри светом жизнерадостности и неуемного веселья. И когда сели за столы, уже не спускал глаз Владимир с Роксаны. А она, столь близкая и в то же время очень далёкая, видно, заметила его и слегка улыбнулась пухленькими алыми губками. Боже, как было бы сладко прикоснуться, пусть хоть на краткое мгновение, к этим губам, ощутить их нежность и аромат, перенять эту её жизнеутверждающую весёлость, пусть наивную, но всё же такую притягательную! Но нет, княжеские дела, заботы, — Владимир понимал и чувствовал со всей неизбежностью, — отодвигают уже и отодвинут потом, после навсегда его от этих свежих, простых ощущений и переживаний. Ждёт его иная стезя, иной путь.

— Чего сидишь, яко жених?! — смеялся вкусивший излиха мёду Святослав. — Пей, ешь, не робей, сыновец! В шкуре жениха ещё, даст Бог, побываешь!

Щёки Владимира окрасил густой румянец смущения. А к нему уже подходил тем часом сын Святослава, Олег, такой же, как и Владимир, подросток, почти ровесник его, поднимал чарку, чокался, хвастливо рассказывал о соколиной охоте и обещал подарить доброго коня.

Под крики «Горько!» светловолосый красавец Глеб жадно и страстно целовал Роксану. Владимиру стало отчего-то обидно и неприятно, он потупил очи и готов был в сие же мгновение выскочить из-за стола, убежать, укрыться где-нибудь подальше, пусть хоть в глухой лесной чащобе.

Он с нетерпением ждал конца ставшего ненавистным пира. Молодых сопроводили в холодные сени, где постелены были снопы. Там должны они будут провести свою первую брачную ночь.

— Отчего грустен? — спросил после Всеволод, когда они с сыном остались вдвоём в отведённом им покое.

— Да так, устал, отче. Шум, гам, — отмахнулся Владимир.

— Вижу, сын, ты глаз с Глебовой невесты не сводил, — строго и спокойно сказал ему отец. — Рано тебе ещё о красных девках думать.

— Да я и не думал, а так... Второй раз её узрел, — пролепетал зардевшийся отрок.

— Вот-вот. Узрел. Смотри у меня. Ну да ладно. Выброси её из головы, Влада. Не о такой невесте надо тебе мечтать. Что там красота? За ней ничего, никого. Дочь дружинника, из бояр далеко не первых. Святослав удумал с простым людом сблизиться, черниговцам своим показать — вот, мол, я каков, не чинюсь, невесту сыну из вашего круга подобрал, одной лишь красы её ради. Важней и опасней здесь другое — черниговские были его на прю толкают. Жаждут обильных зерном и сочными лугами киевских волостей. Потому и горой за него стоят. Силён стал Святослав, слишком