Форсаж - Колин Харрисон

Вам знакома разделенность страсти? Это когда мужчина не просто наслаждается близостью, но ни на миг не теряет чуткости и внимательности. Это не значит, что он подчиняет себя партнерше. Скорее ее удовольствие является его удовольствием. Что тогда? Оргазмы, словно волны, окатывают женщину с головы до ног, ее тело содрогается в экстатических конвульсиях. Возможно, она лижет его шею или палец, возможно, он сосет ее груди, и когда очередной оргазм спадает, она чувствует приближение следующего (я бы сказала следующих). Возбужденная своей уникальностью, не опасаясь, что партнер сойдет с «дистанции», она впадает в экстаз. Оргазмы следуют каждые несколько минут. Если она захочет ускорить их наступление, то может потерять сознание.

Женщина переполнена эмоциями: она кричит, впадает в ярость, потом наступают минуты нежности и безмолвия, и снова исступление. А какие фантастические вещи чудятся ей: она слышит музыку, видит еще не рожденных детей и своих родителей; она чувствует запах леса и океана, ее возлюбленный меняет свой облик, он превращается то в дьявола, то в Бога, то в животное. Она и любит, и ненавидит его страстно. Он ее властелин, он сокрушает ее влагалище, он ее игрушка, которую она может вобрать в себя и исторгнуть. Единственное желание — чтобы он уничтожил и ее и себя.

Испытав больше, чем можно было вообразить, они не только истощены, они почти теряют связь с реальностью. И тут она издает победный клич, возбуждая его, бедра ее извиваются, Женщина все делает для того, чтобы он достиг наивысшего наслаждения, — трепеща почти бездыханным телом, ждет мига, когда они рухнут в объятия друг друга, ощутив бесконечную пустоту.

Всепоглощающее соитие становится для женщины источником тревоги. Почему? Его невозможно забыть. Так же как невозможно повторить с большинством мужчин, лишь с избранными. Объяснить это невозможно. Это-то и тревожит: когда придет время и они расстанутся, все будет не так с новыми сексуальными партнерами. Она помнит, как скрывала злость и разочарование в прошлом, те же чувства ей предстоит испытать в будущем.

Способность к столь ненасытному сексуальному наслаждению она предпочитает держать при себе — чтобы не напугать мужчин и не позволить женщинам назвать все это фантазией или эротоманией, ведь сами они (и их мужья) довольствуются крошками от эротического пирога. Таким образом, она становится в некотором смысле вне закона. Что поделаешь — только небольшой процент составляет сексуально совершенных мужчин и женщин. Тут надо заметить, что их совместимость не означает, будто людей связывают общие интересы, что они умны и образованны в равной мере. Она это понимает, как и то, насколько уникален ее сексуальный опыт.

Женщина живет в ожидании мужчины, который владеет той же тайной, что и она.

Письмо заканчивается словами:

Я буду для вас нежной и терпеливой. Я хотела бы зачать с вами ребенка в великий момент страсти.

Леди, подумал он, вы попали не на того мужчину. Вы легко прикончите меня в порыве страсти. К тому же моя спина и все остальное… И будете ли вы хорошей матерью? В сущности, в письме ничего не говорилось о материнстве. Он отправил его в папку «НЕТ».

Марта распахнула дверь конференц-зала. Она выглядела уставшей адвокатшей, не в меру жирной, привыкшей слышать собственный голос.

— Ты встречался с Тауэрсом?

— Встречался.

— И?

— Внушает доверие.

Марта вздохнула.

— Не делай этого, Чарли.

— Да ладно тебе.

Он вручил ей папку «ВОЗМОЖНО».

— Что тут у тебя? — она открыла папку.

— Я хочу, чтобы ты связалась с этими женщинами и назначила им интервью. Здесь, как можно скорее. В ближайшие несколько дней, если возможно. Остальные не годятся. Пожалуйста, сообщи, что их кандидатуры отклонены.

Брови Марты поднялись.

— Отклонены.

— Да. Напиши им вежливые письма. Не подписывай моим именем, конечно.

Она уставилась на него, не скрывая раздражения.

— Ты это всерьез?

— Да. Кстати, ты записала меня на прием в клинику репродукции?

— Завтра утром, — ответила она. — Если ты передумаешь, то я не выставлю тебе счет за сделанную работу.

— Марта, — сказал Чарли. — Или ты помогаешь мне и помалкиваешь, или предлагаешь найти кого-то другого. Ты пытаешься мной манипулировать, мне это не нравится. — Он с трудом поднялся. — Так что?

Она пристально посмотрела на него, ее мясистая шея покраснела, в тишине зала было слышно дребезжание кондиционера и тихое треньканье телефонов из соседних офисов.

— Марта?

Он подождал ответа и, не дождавшись, вышел.

Неохота мне возвращаться домой, подумал Чарли, вылезая из такси; в руках у него была ваза из Шанхая. Келли, всей своей фигурой олицетворявший почтение, придержал дверцу такси.

— Только что встретил миссис Равич, — доложил Келли.

— Как она?

— У нее было множество сумок, в такую-то жару.

— Она отдавала свой долг американской экономике.

— Сэр?

— Если перестанут покупать всякую ерунду, мы скатимся в депрессию.

Он устало побрел по вестибюлю, отделанному красным деревом, к лифту, и Лайонел, у того была вечерняя смена, поприветствовал его. Казалось, что вся жизненная энергия лифтера находилась между локтем и кончиками пальцев его левой руки, без устали ласкавшей медную ручку управления.

— Добрый вечер, Лайонел.

— Добрый, мистер Равич.

Он открыл входную дверь.

— Элли?

Спрятал вазу в кладовке. Удивит ее попозже.

— Элли?

Неужели опять заведет разговор о поселке для пенсионеров? Чтобы его заживо похоронили среди стариков, роняющих хлопья на трехсотдолларовые свитеры и весь день безутешно пускающих газы, дремлющих за гольф-картами? Никогда. Это место не для мужчины, который вырвал восемь миллионов чистыми из глотки покойника.

— Я здесь! — крикнул он. — Твой первый муж вернулся. Ему совершенно нечего тебе рассказать — никаких заморских новостей, никаких серьезных потрясений на бирже. — Он прислушался. — Элли? — Ни звука. Тишина — многозначительная тишина супружества. — Что ты такого купила, что потребовалась помощь старого доброго Келли?

Элли вышла из прилегающей к кухне ванной, потушив за собой свет. Чмокнула его.

— У тебя такой голос, будто ты выпил в офисе.

Она на взводе, подумал он.

— Не успел, но вовсе не прочь пропустить стаканчик.

— Джин с тоником?

Он прошел за ней к бару в гостиной.

— Так чего ты там накупила?

— Не понимаю, о чем ты.

— Келли сказал, что ты вернулась с кучей пакетов.

Она нахмурилась.

— Нет. Это не так.

Пройдя через спальню, он отнес свой кейс в кабинет. На кровати стояли два больших пакета из Блуммингдейла и еще один из Сакса. Помалкивай об этом. Просто у нее голова занята другим.

— Как ты думаешь, — спросил он, вернувшись в гостиную, — Джулия с Брайаном попробуют использовать донорскую яйцеклетку? Суррогат?

— Думаю, это не худшая идея, — Элли подала ему стакан. — Сейчас к такой практике прибегают часто.

— Но ребенок никогда не узнает, кто его настоящая мать.

— Его настоящая мать та, кто будет менять ему пеленки и читать книжки.

Он пригубил джин с тоником. Ужасно. Нужно добавить тоника.

— Ты понимаешь, о чем я, Элли, я о биологии. Разве не будет ребенок, а потом взрослый человек всю свою жизнь мучиться вопросом: кто его мать?

— Это зависит от того, насколько он будет счастлив.

Элли понесла лед на кухню, он пошел за ней.

— Я смотрю на ситуацию иначе, — сказала она. — У ребенка будет биологический отец и прекрасная приемная мать Джулия.

— Я знаю, но, возможно, неясно выражаюсь.

Он отвлекся от разговора, вспомнив, что завтра его ждут в клинике. Ему дадут колбу, или пузырек, или бутылку из-под кока-колы, в общем, то, что используется в современных медицинских дрочильнях для эякуляции.

— А как тебе такой вариант, — продолжил Чарли, — женщины заводят детей без мужа. Иные из них прибегают к донорской сперме. В результате дети не знают, кто их отцы.

— И это нормально, — сказала Элли рассеянно.

— Как так?

— Если женщина решилась на такое, значит, она очень хочет ребенка.

— Но что…

— Конечно, гораздо труднее вырастить ребенка одной, но некоторых женщин это не останавливает. Они полностью отдают свою любовь ребенку, на мужчину в данном случае не тратится ни время, ни внимание. — Она выглянула в кухонное окно, выходящее в Центральный парк. — Я вырастила обоих детей в твое отсутствие и была абсолютно счастлива. Беспокоилась только о тебе.

— Ты была хорошей матерью.

Элли пожала плечами.

— Дети были хорошие, они знали, что ты можешь разбиться на самолете.

— Ты рассказывала им о моей профессии?

— Нет. Но, Чарли, ведь мы жили на базе! У всех детей отцы летали. Помнишь Дженни Макнамара? А Сьюзен Ховард? Они обе потеряли мужей, и даже не во Вьетнаме.