Перенос - Елена Грушковская

Решение суда: брак считать расторгнутым, имущество разделу не подвергать в связи с моим добровольным отказом от причитающейся мне половины, вопрос о проживании детей с кем-либо из нас вынести на отдельное заседание, которое назначить на шестнадцатое ноября текущего года.

Итак, я разведена. Но пока мне ещё не до свадьбы с Вадимом: двадцать седьмого сентября Машенька вернётся из небытия, и мне нужно быть в этот момент рядом с ней. Идёт напряжённая работа над вторым альбомом, выход которого планируется на конец января, с февраля по апрель запланированы гастроли с новым альбомом, ещё я приняла предложение представлять линию антивозрастной косметики, сняться в паре-тройке рекламных роликов и дать несколько концертов на частных вечеринках. Не скрою: я хочу заработать денег. Я не буду спать, не буду есть, буду давать хоть по три концерта в день, снимусь хоть в рекламе чипсов, но заработаю на свадебный подарок Вадиму. А подарить я ему хочу дом.

Я хочу переехать поближе к Маше и Ване. Что бы ни решил суд, я не хочу, чтобы нас разделяло большое расстояние. Если мне удастся забрать детей к себе, им не придётся покидать родной город, школу, друзей, Ваня не уйдёт из своей давно сыгранной хоккейной команды, да и с отцом им будет проще встречаться. Если дети всё-таки останутся с Эдиком (возможный, но нежелательный для меня вариант), я буду иметь возможность жить максимально близко. Вадим в принципе согласен на переезд, а Лизу я надеюсь заманить тем, что дом будет точной копией того, в котором мы живём сейчас. Разумеется, его придётся не покупать, а строить. От всех этих хлопот можно просто свалиться, но я уверена, что справлюсь. Всё, что я делаю, я делаю для моих детей.

А окрыляет, греет и даёт мне силы вернувшаяся ко мне Машина любовь. Только ради этого я сверну горы.

Вечером двадцать шестого сентября я звоню в дверь дома, который уже больше не мой. Открывает мне Эдик — тоже не мой: на пальце у него блестит обручальное кольцо. Лариса, в халате и тапочках, с округлившимся животиком и тоже с кольцом на пальце, сидит перед телевизором и ест бананы. Как и в прошлый раз, Эдик поит меня на кухне чаем.

— Как это вы так быстро расписались? — спрашиваю я.

— В загсе вошли в наше положение, — отвечает он, показывая руками большой живот.

— А, — киваю я.

Он интересуется:

— А ты ещё не вышла замуж?

— До этого ещё долго, — говорю я. — Много дел надо сделать.

— Понятно… Ну, а как творчество?

— Идёт помаленьку.

После чая Ваня завлекает меня к себе на чердак.

— Мам, с этой мымрой жить просто невозможно! — жалуется он. — Если она беременная, это ведь ещё не значит, что она — пуп земли?

— Вообще-то, беременной женщине нужна забота и повышенное внимание, — говорю я. — У неё бывают капризы, перепады настроения и тому подобные заморочки. К сожалению, с этим ничего не поделаешь. Не обращай внимания.

— Но я же не обязан подносить ей то и сё, бросать всё и ехать в магазин, если ей вдруг чего-то захотелось!

— Ну, а что страшного случится, если ты подашь ей то, что она просит?

— Ну, один, ну, два раза — это ещё ладно, я согласен. Но не десять же раз на дню! У меня ведь тоже свои дела есть. Я ей не прислуга. Знаешь, что она сказала? Что ты нас бросила, а она, видите ли, заменяет нам родную мать, и за то мы должны быть ей благодарны по гроб жизни. Представляешь? Да какая она мать? Она дармоедка, сидит на нашей шее, тратит деньги отца. И вообще, мам… Я вот что хотел спросить. Вы, когда с отцом разводились, что решили насчёт нас с Машкой? Где мы будем жить?

Я спрашиваю:

— А ты где хотел бы жить?

— Мам… — Ваня вздыхает, водит пальцем по обивке дивана. — В общем, такое дело. В принципе, я хочу жить с тобой… Не с этой мымрой, это точно! Но, понимаешь, у меня команда… Скоро мы едем на соревнования. И вообще… Мне отсюда уезжать не хотелось бы.

— А если бы я сама переехала сюда? — спрашиваю я. — Ты бы согласился жить со мной, Вадимом и Лизой? Конечно, с папой ты бы тоже виделся, когда захотел.

— Если бы ты сюда переехала, было бы классно.

— Я и сама так планирую, Ваня. Только это будет ещё не так скоро.

— А когда?

— Придётся подождать, может быть, год. Я ещё об этом ни с кем не говорила, скажу тебе первому. Я хочу построить здесь красивый дом и поселиться в нём с Вадимом и Лизой. Может быть, если бы вы с Машей согласились, мы взяли бы вас к себе.

— А зачем строить? Можно ведь просто купить.

— Конечно, купить быстрее и дешевле, но построить самому — это уже совсем другое. В купленном доме кто-то жил до нас, а построенный дом только наш. К нему и относишься по-другому, и чувствуешь себя в нём иначе. Понимаешь, о чём я?

Ваня кивает.

— Вообще, да. Если я сам построил дом, он только мой и больше ничей. Я могу построить его так, как я хочу, сделать в нём столько комнат, сколько мне надо. Это было бы классно.

— Значит, ты меня понимаешь, Ваня. Но на это нужно время и деньги. Деньги я заработаю, но сколько времени это займёт, я пока точно не знаю. Но это моя мечта, Ванюша, и я сделаю всё от меня зависящее, чтобы её осуществить. Придётся очень много работать, выбиваться из сил, но я готова пахать столько, сколько потребуется, и даже ещё больше. Ради вас с Машей я сделаю всё возможное и невозможное. Но только я должна знать, Ваня… Если я построю этот дом, ты придёшь туда жить?

— А он будет лучше нашего?

— Лучше, Ваня. Лучше и больше. У него будет огромный чердак, который будет весь твой. Такой огромный, что там сможет разместиться вся твоя команда, если тебе захочется пригласить их в гости.

— Я приду к тебе жить, мама. Пусть через год… Даже через два.

— Ну, теперь я точно построю этот дом. В лепёшку разобьюсь, а построю. Даже если мне самой придётся работать на этой стройке и таскать кирпичи.

Перенос назначен на одиннадцать утра, но мы приезжаем в "Феникс" раньше: я хочу подготовить палату для Маши, чтобы она была такой же, какой Маша её видела в последний раз. Для нас прошло три месяца, а для неё — один миг. Я вешаю на стену тот же плакат, кладу на тумбочку плеер, диск с моим альбомом и ставлю в вазу букет белых роз. Также я ставлю на тумбочку зеркало, кладу расчёску и набор резинок для волос.

Доктор Жданова разрешает нам присутствовать при переносе, за исключением Вани.

— Мальчику не стоит находиться в операционной.

Я спрашиваю Эдика:

— Ты пойдёшь?

Эдик молчит. Он бледен и держится за сердце.

— Вам плохо? — обеспокоенно спрашивает доктор Жданова.

— Кажется, я перенервничал, — отвечает он, с усилием улыбаясь посеревшими губами.

Доктор Жданова распоряжается поместить Эдика в палату, сама обследует его и находит у него сердечный приступ средней тяжести. Девушка в белой спецодежде склоняется над ним, Эдик вздрагивает и морщится: в его тело вонзилась игла.