Последнее сражение. Воспоминания немецкого летчика-истребителя. 1943-1945 - Петер Хенн

«Посмотри, вот они. Ты видишь их? Там, около станции, выстроенные рядами. Прекрасная цель, не так ли? Теперь вираж и отдай распоряжения. Ты не сказал ни слова по двухсторонней связи с тех пор, как взлетел. Вперед и передавай им инструкции. В любом случае теперь ты не сможешь повернуть назад. Слишком поздно».

«У тебя все еще есть время. Одна минута. Только одна минута».

«Атака. Момент настал».

«Заходи на них, если ты не трус».

Я нажал кнопку передатчика.

– Цель впереди. Вы видите ее?

– «Виктор»… цель видим… конец связи.

– Разомкнуться. Приготовиться к бомбометанию. Сбросьте бомбы, затем пикируйте вниз за мной и выпускайте свои ракеты.

– «Виктор»…

Я оглянулся вокруг, осматривая небо и землю.

– Отойдите немного от меня. Не держитесь слишком близко.

Тишина.

– Поняли?

– «Виктор».

– Я захожу.

«Фокке-Вульфы» одним за другим круто пикировали с высоты 460 метров. Я аккуратно прицелился, без тени нервозности, поскольку сотни раз делал это прежде. Бомба оторвалась от бомбодержателя, и я потянул нос самолета вверх.

Внезапно мои ноги сорвало с педалей руля направления и отбросило к туловищу. Мои колени вывернуло.

Мне захотелось закричать.

Бац! Бац! Бац!

Попадания в фюзеляж и ветровое стекло – дождь вспышек. Я упал вперед на ручку управления. Черные пятна и красные круги заплясали у меня перед глазами, и я потерял сознание.

Голос в моих наушниках:

– Выравнивайте, герр лейтенант. Выравнивайте. Лес… лес.

Я инстинктивно потянул за ручку управления, выровнял машину и открыл глаза.

– Выравнивайте, герр лейтенант.

Я сползал в своем кресле. Обе мои руки сжимали ручку управления и действовали. Мне хватило времени, чтобы увидеть, как машина взбрыкнула, а затем в наушниках снова раздался голос:

– Герр лейтенант… герр лейтенант… задние самолеты сбиты зенитной артиллерией. Они упали на станцию вместе со своими бомбами. Внизу под нами море огня. Нас осталось только трое. Что нам делать?

Я попытался ответить, но у меня не было никаких сил, чтобы открыть рот. Я даже не мог дотянуться до кнопки передатчика на ручке управления. Эти два новичка слева и справа время от времени выпускали очереди, прикрывая меня так, как могли… и приближались ко мне.

– В чем дело? Вы ранены?

Я не мог ответить. Я смутно чувствовал, что не должен ослаблять хватку своих рук на ручке управления, иначе никогда снова не смогу ее взять. Я просто кивнул. Я еще раз свалился в пикирование и должен был использовать всю свою силу, чтобы вывести машину. Два моих новичка заметили это и подошли поближе.

«Вы не правы, – подумал я. – Оставьте меня. Держите дистанцию. Бедняги, что с вами случится, если появятся истребители?»

Снова голос в моих наушниках:

– Ваш двигатель поврежден?

Я покачал головой.

– Ваша машина не горит. Фюзеляж позади пробит пулями. Это все, что мы можем увидеть. Мы остаемся с вами.

Я повторил эту последнюю фразу про себя и попытался представить, что случилось со мной. Прежде чем я успел это сделать, красно-черная пелена снова закрыла мои глаза, и я опять услышал голос:

– Выравнивайте. Ради бога, выравнивайте.

Я потянул за ручку управления, чтобы задрать нос вверх. Вот так. Я должен был постоянно тянуть обеими руками за ручку управления и не отпускать ее. Я был вынужден откинуться назад в своем кресле. Я пришел в себя. Мой первый взгляд был на приборную доску. Скорость 400 км/ч. Высота 30 метров. Давление, количество топлива и масла нормальные. Мой курс был на север, в направлении немецких позиций. Благодаря Богу двигатель работал ровно. Я пилотировал самолет только при помощи ручки управления. Педали руля направления не реагировали. Я чувствовал, что они были какими-то дряблыми.

Бензин толчками просачивался в кабину. Должно быть, был пробит фюзеляжный топливный бак, находившийся сразу же за моим креслом. Почему же моя машина не горит? Нет, следов дыма нет. Я все еще контролирую свой самолет, но надолго ли? Я ничего не чувствовал, никакой острой боли, но мои ноги не отзывались. Мое тело ниже спины потеряло чувствительность, словно омертвело. Я испытал шок, удар грома, когда внезапно увидел свои задранные ноги. Скрючившись в своем кресле, удерживаемый привязными ремнями, я почувствовал, что у меня закружилась голова. Я должен был взять себя в руки. Я задыхался и автоматически поднял глаза вверх.

Приблизительно на высоте 3000 метров в нашем направлении летело звено Яков. Они возвращались домой после патрулирования в нашем тылу. Возможно, они не увидят нас. Боже, позволь нам проскользнуть незамеченными! Мое сердце отчаянно и глухо колотилось. Мои два парня ничего не замечали. У меня едва бы хватило сил, чтобы развернуться. Я должен был лететь по прямой линии на север и ждать, пока не достигну наших позиций, чтобы приземлиться. Я помнил, что расстояние от цели до линии фронта предполагало четверть часа полетного времени.

Мой двигатель держался. Я должен был делать то же самое, если не хотел быть сбитым и не попасть в руки к русским. Они забьют тебя насмерть прикладами винтовок. Во всяком случае, так говорили. Два новичка держались за моим хвостом, крылом к крылу, как их учили. Они продолжали смотреть на меня, ожидая распоряжений. Я чувствовал их глаза, прикованные к своей шее, но не мог повернуть голову.

Я должен был довести их до нашей территории; только над ней они могли чувствовать себя уверенно. Это был их первый вылет. Если я не сделаю этого, то они будут потеряны. А я обещал позаботиться о них. Я не должен позволять носу своего самолета опускаться. Я должен приклеиться к креслу и удерживать ручку управления. Больше не было необходимости использовать дроссель. Он был полностью открыт. Через несколько минут я должен быть над нашими позициями.

В этот момент я увидел снарядные разрывы, потянувшиеся в моем направлении. Трассеры приближались, пытаясь поймать меня. Я подумал, что в меня стреляют наши собственные зенитчики. Я предполагаю, что они считали, что все самолеты, прилетающие с другой стороны, должны были иметь красные звезды. Какого черта они не откроют глаза? Если бы они стреляли так же, как их коллеги с противоположной стороны в Гёдинге, то моя смерть была бы на их совести.

Снова та же черная пелена, и моя голова начинает кружиться. Я должен немедленно сесть. Закончить все это. Я дошел до предела. Мне придется аварийно сажать свою последнюю машину так же, как и три предшествующие ей «желтые двойки». Теперь новички были в безопасности. Они могли найти дорогу обратно к аэродрому.

Я прикладывал усилия, чтобы мыслить ясно и контролировать свои нервы. Я должен в течение нескольких минут сохранять четкость мыслей и держать себя в руках. Это было мое последнее приземление после тысяч других. Я должен обдумать все движения, которые надо сделать, спокойно и хладнокровно. Я должен работать ручкой управления одной рукой.

Моя правая рука дрожала, но я вцепился в ручку управления, словно утопающий. Жизнь, казалось, постепенно возвращалась в мои ноги. Я мог почувствовать циркуляцию крови. Она немного пульсировала, но если судить по внешним признакам, не было ничего серьезного. И все же я не мог поставить свои ноги на педали руля направления, хотя Бог знает, как я хотел этого. Я нажал на рычаг выпуска закрылков, чтобы снизить скорость. Внезапно машина перевернулась через крыло, и я дернул рычаг обратно.

Правый закрылок, должно быть, был поврежден, и его заклинило. Не было никакой возможности затормозить. Я должен был садиться на полной скорости. Вышел один левый закрылок, что было неправильно. Это объясняло переворот через крыло на высоте 30 метров.

Посмотрев вниз, я увидел поле, плоскую зеленую полоску земли. Я не знал, что в этом месте Красная армия вклинилась в наши позиции и что я снижался на русскую территорию. Я передвинул назад рычаг дросселя.

Два моих парня начали стрелять в цели, которые я не мог увидеть.

Я еще раз услышал их голоса по двухсторонней связи:

– Что случилось?

Я должен был сесть. Мои глаза начал заволакивать туман, перед ними начинали плясать красные огоньки. Я задыхался. Моя голова моталась из стороны в сторону, руки тряслись, глаза болели. Я должен поднять нос самолета. Какая у меня скорость? Почти 320 км/ч. Очень много. Я должен затормозить машину. На другом конце поля был лес. Левой рукой я вырвал ключ зажигания. Двигатель закашлялся. Затем последовал удар.

Я почувствовал, как меня вырвало из кресла и швырнуло вперед. Сильный скрежет, серия щелчков – и ничего больше. Неспособный открыть фонарь, я нажал на кнопку его отстрела, и он отлетел.

Большими глотками я вдыхал свежий воздух, заполняя легкие. Внезапно меня охватила сильнейшая паника, как это уже однажды было в Неттуно. «Я должен выбраться. Быстрей наружу».

На этот раз ноги не слушались меня. Я не мог встать со своего кресла. Вытянув руки, я схватился за край кабины и попытался приподняться. Внезапно острейшая боль пронзила мой мозг.