Парадоксы гениев (СИ) - Казиник Михаил Семенович

«Сказка о волшебной рыбе»

Скандинавская сказка

И в заключение — сюрприз.

Скандинавская сказка.

Одна из самых коротких на свете.

Однажды бедный рыбак поймал волшебную рыбу.

— Отпусти меня, и я исполню все, что ты пожелаешь, — сказала рыба.

Рыбак захотел большой дом, и его желание исполнилось.

Он ловил волшебную рыбу снова и снова и загадывал все больше желаний. И каждое его желание исполнялось.

Но когда рыбак потребовал луну и звезды, рыба решила, что он слишком жаден, и забрала все свои дары.

И рыбак снова стал бедным.

«Сказка о царе Салтане» — первая в мире фэнтези

Н. Богатов. Иллюстрация к «Сказке о царе Салтане» А. Пушкина

Я начал читать довольно рано. Родители рассказывали, что по складам — с трех с половиной лет, а бегло — после четырех. И с памятью мне повезло: первый и второй раз читал по тексту, а потом наизусть. В пятилетнем возрасте я уже знал на память сказки Чуковского, Маршака и, конечно, Пушкина.

Воспитательницы в детском саду быстро осознали для себя все преимущества моего чтения: сажали меня на стульчик перед детьми, а сами уходили по своим делам. Они знали, что, пока я читаю детям, они, воспитательницы, могут быть спокойны. Дети слушали как завороженные — я это хорошо помню. Сколько времени я удерживал их внимание? В детстве трудно оценивать время — оно воспринимается совершенно по-другому, чем во взрослой жизни. Помню, когда мне исполнилось десять лет, я думал: «Я так давно живу, а мне только десять. А ведь потом еще десять, и еще десять, и еще, и еще!» Я тогда не знал, что каждые десять проходят в два раза быстрее, чем предыдущие. А после сорока… Именно об этом невиданном «беге времени» писала Анна Ахматова: «Но кто нас защитит от ужаса, который // Был бегом времени когда-то наречен?[9]»

Все же думаю, что каждый раз читал я не меньше часа-полутора. Иначе воспитательницы не успели бы пройтись по магазинам и вернуться с авоськами, полными продуктов.

А я читал и наслаждался чтением вслух, я чеканил ритм и играл рифмами, говорил разными голосами от имени разных героев. И большую часть мыслей и чувств, которые связаны со сказками А. С. Пушкина, как это ни покажется странным, я вынес оттуда, из раннего детства. Я представлял себя самим Пушкиным, веселым и остроумным, шагающим и поющим. Запомнился такой эпизод. Однажды, когда я должен был в очередной раз читать детям и спросил их, что они хотят услышать, то сразу несколько человек заявили: «Про ба-ба-ба-ба-риху». Не про царевну Лебедь, даже не про князя Гвидона, а именно про бабу Бабариху. Звуки, которые запомнились больше всего. В детстве активнее воспринимается музыка стиха, чем его смысл.

А ткачиха с поварихой, С сватьей бабой Бабарихой, Извести ее хотят, Перенять гонца велят.

«Сватья», «извести», «перенять гонца» — все это слова, которые нужно либо объяснять детям, либо просто пропевать.

Главное в пушкинском творении — МУЗЫКА!

Поэтому сегодня, когда между пушкинистами и просто ценителями его сказок начинается спор о родственных связях между героями, о происхождении имен героев «Сказки о царе Салтане», то я, улыбаясь про себя, понимаю, что главное в рассуждениях о Бабарихе не то, чья она мама (царя Салтана или его жены, а значит, в любом случае — бабушка князя Гвидона), а то, что осталось на слуху у ребенка: Ба-ба-ба-ба-риха!!! Великолепная звуковая игра, дадаизм, радость веселой смешной речи. Чудная скороговорка! «А ткачиха с поварихой, // С сватьей бабой Бабарихой…»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

А царя зовут САлтАн!!! Полный титул: ЦАрь САлтАн. Три «А»!!!

Корабельщики плывут «мимо островА БуЯнА в цАрство слАвного САлтАна».

Имя царя — не признак национальности или религиозной принадлежности, а сказочная звукопись.

А то ведь договорились до того, что Салтан — преображенное Султан, то есть представитель Востока. Куда ближе к истине были мои одногоршочники из детского сада, которые запомнили бАбу-бАбАриху, а потом, кстати, и цАрЯ САлтАнА. А по поводу восточного происхождения Салтана (султана)… в тексте есть точное указание на принадлежность трех сестер и царя к христианству: «…на весь крещеный мир // Приготовила б я пир». Так говорит будущая повариха. Кстати, не такие уж плохие мечты у сестер. Одна, став царицей, накормила бы «весь крещеный мир», а вторая одела бы его: «…на целый мир одна // Наткала бы полотна».

А царь, подслушивающий девичий разговор, — «стороны той государь». Значит, три девицы и царь Салтан — одного вероисповедания. Может быть, действие происходит в России? Но тогда что за странные имена у русских людей: царя зовут Салтан, его сына нарекли именем Гвидон, сватью (то ли мать трех девиц, то ли мать Салтана) зовут Бабариха. Что-то татарско-турецко-восточное. А Гвидон вообще итальянец — Гвидо. Но уж совсем не русский и не восточный. Скорее, предтеча итальянской поэзии Гвидо Кавальканти, которого Данте изобразил в «Божественной комедии», о существовании и творчестве которого хорошо знал Пушкин.

И вполне возможно, остров Буян, мимо которого проплывали корабли, — это Кипр. Во времена Пушкина о бесконечных бунтах на Кипре очень много говорили. Чудное название — Буян. Остров, где вечно буянили. Тогда Салтан — это правитель Иерусалима. Туда плыли мимо Кипра.

Я специально много рассуждаю о предположениях, о географических и национальных особенностях для того, чтобы неожиданно высказать совсем иную точку зрения: сказка Пушкина абсолютно космополитична. То есть не принадлежит ни к какому конкретному географическому месту. Или принадлежит любому — сказочному.

Салтан, Гвидон, Бабариха, даже царевна Лебедь — герои первой в мире фэнтези.

Не верите? Тогда давайте разберемся.

Считается, что первое подлинное фэнтези (английское fantazy — фантазия) появилось в начале XX века. Что характерно для фэнтези? Произведения фэнтези чаще всего напоминают историко-приключенческий роман, действие которого происходит в вымышленном мире, близком к реальному Средневековью. Но его герои сталкиваются со сверхъестественными явлениями и существами. В таком мире могут на равных существовать колдовство, сказочные и реальные существа. В то же время принципиальное отличие чудес фэнтези от сказок в том, что они, чудеса, являются нормой и подчиняются законам реального мира.

Вам, дорогие читатели, не кажется, что все вышеописанное прямо соответствует пушкинскому миру?

Царь какой-то страны («стороны той государь») подслушивает разговор, который по всем законам реализма ведут «три девицы под окном». Вдруг одна из трех девиц — будущая повариха — говорит: «…на весь крещеный мир // Приготовила б я пир».

А дальше! Чего только нет. И реальные интриги (спаивают гонца-почтальона, подменяют письма), и реальная казнь: «И царицу, и приплод // Тайно бросить в бездну вод». И реально завидующие царице сестры.

Вы, конечно, заметили, что у сестер нет имен. Имени нет даже у той, которая в течение одного дня стала царицей, а через девять месяцев — матерью Гвидона. И заговор, который сестры плетут вместе с невесть откуда взявшейся бабой Бабарихой. И злой Чародей, который превратился в коршуна и которого пронзил стрелой князь Гвидон, спасая лебедя. И сама Лебедь, оказавшаяся прекрасной царевной («что не можно глаз отвесть»). И колдовство царевны. И вполне реальный город, полный жителей и построенный царевной Лебедь. И вполне реальные купцы, которые «объехали весь свет». И реальная белочка, которая вдруг (!!!) поет русскую народную песню «Во саду ли, в огороде» и грызет золотые скорлупки. Кому-то здесь хочется немедленно воскликнуть: вот же, Россия! Да? Но ею правит князь с итальянским именем: Гвидо(н)? Значит, не Россия? Но точно христианская страна. И вдруг — еще одно чудо, языческое. Тридцать три богатыря и «с ними дядька Черномор». А если учесть, что все эти чудеса наколдованы волшебницей царевной Лебедь! А бесподобное умение царевны превращать будущего мужа то в муху, то в комара, то в шмеля! Язычество!!!