Жена без срока годности - Ольга Горышина

Это было не очень хорошо с твоей стороны свалить все это на меня.

Он опустил глаза — на макушке по-прежнему копна, пусть и седая.

— Я был не прав. Я прошу прощения, — проговорил, не глядя мне в глаза.

А потом посмотрел, только камера снова размывала картинку.

— Я тебя простила. Но в Индию не поеду. Могу не заводить собаку год. Тебе хватит года разобраться в себе?

— Ты хочешь, чтобы я вернулся?

— Ты хочешь второй шанс?

— У нас и первый, кажется, еще не закончился. Разве нет?

— Затянувшаяся командировка? Зачем тогда разводился?

Сунил снова опустил глаза.

— Чтобы нас не держали вместе простые формальности. У нас осталось что-то другое?

Поднял глаза: я опустила взгляд на скомканное свободной от телефона рукой одеяло. Нервничаю?

— Я не поеду в Индию. Можем встретиться во Франкфурте, если хочешь?

— Хочу. Почему во Франкфурте? Ты уже взяла билеты? Может, в Вену лучше поедем?

— Не взяла. Зато платье для Венской Оперы купила.

— А билеты? Когда мне прилететь?

— Давай я завтра скажу тебе? Я иду на разведку в детский дом по просьбе Элис. Она очередным фондом занимается.

— Это туда пошли мои пять штук?

— Возможно. Давай я поставлю точку и позвоню тебе. Договорились?

— Как тебе лучше. Это твой отпуск. Я присоединюсь к тебе в любой точке мира. Только свистни.

— Я лучше позвоню.

— Хотя бы приблизительно, когда?

— Дней через десять. Я еще русский внутренний паспорт должна обновить.

— Ты в России?

О-па, прокололась, расслабилась.

— У меня все хорошо, не нервничай.

— С мамой встречаешься?

Соврать? Нет…

— Нет, я разбираюсь с фондом для Элис. Ну и заодно со своими документами. У меня все хорошо. Действительно. Только не нервничай.

— Я знаю классный отель в горах. Я всегда думал отвезти туда свою жену. И забыл.

— Я тебе не жена.

— Придется притвориться. Там семейный отель для бюргеров, — рассмеялся Сунил. — Утром поют птицы, воздух шикарный…

— Это ты после кондиционеров говоришь…

— Марина, не лови меня на словах. В Индии хорошие кондиционеры. А в Австрии прекрасные булки и колбасы. Какой же русский не любит по утрам бутерброды…

— Не соблазняй меня. У меня ночь.

— И булки, что ли, нет? На диете?

— Есть. Мне стыдно, но есть. Завтра куплю листы салата для рулетиков с мясом.

— Отъедайся и отдыхай. Помни, у женщины на животе обязательно должны быть три складки любви…

— Это тебя в Индии научили?

— Доброй ночи, — стиснул он губы. — Хороших снов.

И отключился.

Глава 18. Каждому по вере

Я тоже отключилась — лицом в подушку. И даже сумела провалиться в сон, а не воспоминания. Утром тоже почти не думала о Суниле: разминка, душ, завтрак. Булка с ветчиной! Вспомнила о втором бывшем муже только в магазине, покупая футбольную форму сыну. У них один размер: просто взяла в двух экземплярах. Ничего другого везти Сунилу не имело смысла: ему ничего не нужно. Ни к дате, ни вообще. Вещи он покупал исключительно в тот момент, когда они были ему нужны. К датам не привязывался. Объяснение выдавал резонное: меньше паковать при переезде. Вообще нужно жить так, чтобы весь твой скарб умещался в багажнике машины.

Поэтому в каждый день его рождения я устраивала вылазку куда-нибудь, дарила не вещь, а воспоминания. Вот они, наверное, и не дают ему сейчас покоя… Сам Сунил с пустыми руками ко мне не приедет — притащит очередное золото из Индии, на что-то другое фантазии все равно не хватит, возьмет верх привычка. Притерлись, облезли и… Соскучились? Скорее да, чем нет. Я улыбалась все утро, даже жуя бутерброд. А это что-то да значит. Про Андрея не думала вообще, даже про паспорт. Сегодня и без этого день тяжелый.

Мальчику из приюта я тоже взяла форму и фирменный мяч к ней: в футбол можно играть командой. Надеюсь. Неизвестно, как устроен быт только что лишившихся матери детей. Только что лишенных матери государством. Были ли она им хорошей матерью, вопрос, конечно, риторический, как и о детской естественной привязанности к женщине, давшей им хоть какую, но жизнь. Про детскую психику вообще не хочу думать, своей лишусь…

— Знаете, я, наверное, не пойду с вами, — сказала я Вере. — Могу в машине подождать, если вы захотите что-то потом обсудить. Ну, денежные вопросы.

О чем нам еще говорить в данной ситуации?

— А что так?

Вера моложе меня лет на десять. Во всяком случае, выглядела сегодня на тридцатник с небольшим. Прическа, перманентный макияж, маникюр — не загнанная лошадь, другими словами. Машина пусть не новая, но в отличной форме. Соответствует хозяйке.

— Я всю жизнь волонтерила в приютах для животных.

— Сравнили… — скривилась Вера и завела машину.

— Да, сравнила. У животных такие же печальные глаза, когда уходишь от них домой, оставляя их на ночь в клетках, как и у детей. Они провожают тебя обреченным взглядом, как бы укоряя: можешь же спасти, но комфорт тебе дороже. Муж не хотел дома лишней грязи. Так что они были правы хотя бы в отношении меня.

— Лишней? А от детей грязь его устраивала? — услышала я ту же злость в ее голосе, что и при телефонном разговоре.

— От детей грязи не было. Во-первых, в Калифорнии круглый год сухо, дожди последние года — большая редкость.

— А во-вторых? — переспросила, когда поняла, что я замолчала.

А я действительно усомнилась в нужности данного разговора.

— Мои дети выросли в детских садах. В американских. Где спят на полу в спальниках, сами их расстилают и сами убирают, как и со стола во время еды. Их приучают к порядку и самостоятельности. И это правильно, что с ними не сюскаются. Жизнь — жестокая штука, каждый за себя.

— А как же волонтерство? — явно пыталась подколоть меня Вера.

— А это твой долг, твоя обязанность как члена социума, этому тоже с первых лет жизни учат. Делиться игрушками в песочнице… Отдать свое всегда нелегко, и если не приучить с детства делиться — вырастет эгоист.

— Легко откупиться от мира деньгами. Дал и душа чистая, да? — продолжала наезжать на меня Вера.

Да что я ей такого сделала?! Вот правда…

— Почему же легко? Я отдавала еще и свободное время.

— Животным, не больным детям, это другое…

Ах, вот почему она ставит себя выше меня.

— Ну это не каждому дано, вы правы, — не могла я не согласиться. — Но моих детей хотя бы научили не отворачиваться при виде инвалидов. В этом плане американцы молодцы — специальные классы делают в обычных школах и социализируют больных