Штрафбат 999 - Хайнц Конзалик

— Юлия! — громко позвал доктор Кукиль. — Юлия! Где вы? Зачем вы от меня скрываетесь?

Никакого ответа. Голос его эхом отдавался в пустом доме. Внезапно Кукиль осознал всю неуместность своего визита сюда. Никого, вилла была пуста. Он торопливо прошел в гостиную, в рабочий кабинет Эрнста Дойчмана… Ни души.

Распахнув тяжелую дверь в лабораторию, он, как пригвожденный к полу, замер. Обширное помещение с опущенными светомаскировочными шторами на окнах было ярко освещено. На кожаном диване валялся скомканный шерстяной плед. Тут же на столике стоял телефон, а рядом белел конверт. Письмо!

Медленно, будто нехотя, доктор Кукиль подошел поближе. Письмо было адресовано ему. Его внимание привлек подсунутый под телефонный аппарат листок: «Д-р Франц Виссек, клиника „Шарите“». Имелся и телефонный номер. Не отрывая взора от листка, он разорвал конверт.

«Если бы вы, как судебный эксперт, руководствовались бы тем, что вам подсказывают совесть и опыт, а не так называемым „велением дня“, иными словами, предрассудками, все было бы по-другому и вам не пришлось бы читать сейчас это письмо. Я твердо намерена повторить этот эксперимент. И когда вы будете читать эти строки, меня или не будет в живых, или я все же докажу, что вынесенный моему мужу приговор — ошибка.

Не пытайтесь видеть во мне героиню. Я страшно боюсь того, что мне предстоит. Но иного способа доказать, что Эрнст невиновен, у меня нет. Я должна продолжить начатое им, то, во что мы оба верили…»

Доктор Кукиль заставил себя прочесть это послание до конца. Строчку за строчкой, вчитываясь в каждое слово. Именно потому, что Юлия не обвиняла его, а лаконично, деловито, собранно ставила его в известность обо всем, он ощутил гнетущее чувство вины. Мысль, высказанная Юлией в первой строке, была абсолютно верна. Но ладно, это потом, где она? Где Юлия сейчас? Может, воспользоваться указанным на листке телефоном? Ну конечно, надо позвонить в «Шарите»! Этому доктору Виссеку, наверняка она там… Доктор Кукиль, ощутив внезапный прилив энергии, быстро снял трубку и дрожащими от волнения пальцами стал набирать номер университетской клиники.

Соединяли его ужасно медленно, потом пришлось ждать, пока Виссека позовут к аппарату. Сначала в трубке послышались приближавшиеся шаги, спустя секунду или две мужской голос произнес:

— Доктор Виссек.

— Юлия, фрау Юлия Дойчман у вас?

Доктор Кукиль изо всех сил старался говорить спокойно.

— А кто это говорит?

— Кукиль, доктор Кукиль — ответьте мне, пожалуйста, молодой человек! У вас сейчас Юлия?

— Да, у нас. А почему вам понадобилось наводить о ней справки? Что вы хотите?

— Умоляю вас, не расспрашивайте меня сейчас ни о чем! Я просто хочу знать, каково ее состояние?

— Плохое. Общее заражение крови…

— Плохое?

— Весьма.

Тут доктору Виссеку показалось, что говоривший с ним мужчина всхлипнул. Нет, такого быть не могло, ему определенно послышалось. Молодой врач знал доктора Кукиля. Кто его не знал? Он представить себе не мог этого человека расчувствовавшимся до слез. Абсурд какой-то…

— Я сейчас же выезжаю к вам! — донеслись после паузы слова Кукиля.

Трубку положили. Несколько мгновений Франц Виссек стоял в растерянности, потом тряхнул головой и сказал в трубку телефонистке:

— Если не ошибаюсь, кого-то сейчас здорово припекло!

А в это время в небольшой, расположенной чуть в стороне от остальных палате Юлия Дойчман боролась со смертью. Доктор Бургер, которого Виссек срочно вызвал к ней, буквально подняв с постели, сделал больной третью инъекцию культуры актинов, выделенной доктором Дойчманом. Чтобы ускорить воздействие препарата, укол был сделан внутривенно.

Юлия пребывала в коматозном состоянии. Бледная, с ужасно заострившимся носом на осунувшемся лице, она неподвижно лежала на узкой больничной койке.

— Не знаю, имеет ли вообще смысл, — проговорил доктор Бургер, прижимая ватный тампон к вене. — В таких тяжелейших случаях обычные средства уже не помогут. А в эту актинную сыворотку я не верю. Я уже сумел отучить себя верить в чудеса.

Доктор Виссек кивнул.

— Да, кстати, только что звонил доктор Кукиль, — как бы невзначай сообщил он. — Скоро он будет здесь.

— А ему что здесь понадобилось? — ошеломленно спросил доктор Бургер.

— Он показался мне очень взволнованным, — ответил Виссек.

— Да? Ну, значит… Впрочем, подобного можно было ожидать… В конце концов, именно он… Вы не знаете эту историю?

— Это подлость, — категоричным тоном заявил доктор Виссек.

Профессор Бургер ничего на это не ответил. Приподняв веки Юлии, он осмотрел глазные яблоки. Взгляд был неподвижным, остекленевшим.

— Ей делали кардиазол?

— Да.

Профессор поднялся.

— Оставайтесь с ней, — велел он. — Если что-нибудь произойдет, немедленно сообщите мне.

Доктор Виссек закивал головой. Говорить он не мог — в горле застрял отвратительный комок, и он, как ни силился, не мог проглотить его.

— Не хочется мне встречаться с этим… с этим Кукилем, — бросил на прощание профессор Бургер и без слов вышел из палаты.

Взяв белый больничный табурет, доктор Виссек придвинул его к койке и сел. Он работал весь день. Механически он протянул руку и проверил пульс Юлии. За этим занятием его и застал доктор Кукиль.

Это был совершенно не тот доктор Кукиль, которого Виссеку доводилось видеть и слышать прежде на конференциях, приемах и всякого рода публичных мероприятиях. В палату ввалился взъерошенный мужчина без пальто в съехавшем набок галстуке, взмокший от пота. Он ничем не напоминал напыщенного, спесивого эксперта, представившего суду заключение в ходе процесса над Эрнстом Дойчманом. Сейчас это был постаревший на десяток лет мужчина, от былой самоуверенности которого и следа не осталось. Едва взглянув на Виссека, он бросился к лежавшей на койке Юлии.

— Зачем, зачем ты сделала это? — охрипшим от волнения голосом спросил он.

Францу Виссеку показалось, что вопрос лишь формально был обращен к Юлии, а на самом деле он хотел спросить себя: зачем, ну зачем все так обернулось? По воле какого злого рока эта цветущая женщина должна сейчас страдать, балансируя на грани смерти?

— Добрый вечер, коллега Кукиль, — негромко приветствовал его доктор Виссек.

Произнесено это было не без сарказма.

— Что? — не понял Кукиль.

На мгновение повернувшись к нему, он обвел его рассеянным взглядом, потом снова обеспокоенно стал смотреть на Юлию.

— Сколько актинного вещества вы ей ввели?

— Два раза по 5 кубиков.

— Боже! А это не много?

— А разве есть смысл опасаться чего-либо? — пожал плечами доктор Виссек.

— А что еще вы предприняли? Сульфонамид?

— Мы все предприняли.

Доктор Кукиль пощупал пульс Юлии, потом, как и профессор Бургер, встав на колени, приподнял ей веки и стал изучать зрачки.

— Каково ваше мнение? — спросил он Франца Виссека, поднявшись и по-прежнему не отрывая взора от Юлии.

Впрочем, мнение Виссека интересовало его мало. Он и сам отлично понимал: шансы почти равны нулю. Повернувшись, доктор Кукиль медленно направился к дверям, казалось, каждый шаг стоил ему неимоверных усилий.

Доктор Виссек посмотрел ему вслед. Ненависти к этому человеку он больше не испытывал.

В Борздовке царил большой переполох. И не только потому, что обер-фельдфебель со своей раненой ягодицей стал центром всеобщего внимания: ввязался в продолжительную дискуссию с Кроненбергом по поводу смены повязки, да и вообще лез ко всем по всякому поводу и без. Внес свой вклад и Шванеке. И второй, и третий допросы, проведенные обер-лейтенантом Обермайером, как и первый, оказались безрезультатными. Шванеке напрочь отрицал свою причастность к гибели Беферна. Действовал он как человек, искушенный в таких делах, и почти убедил Обермайера, что, мол, все подозрения в отношении его беспочвенны.

— Дело ясное, иногда такие мыслишки приходили мне в голову, мол, взять да и… Ну, словом, вы понимаете, о чем я… Но кому из солдат они не приходят? Скажите, герр обер-лейтенант, какому солдату они не приходят в голову, если твой начальник… Вы понимаете меня! Но решиться на такое? Да боже избави! Вы же сами сказали, просто так это не бывает — нужно все продумать и подготовить. А у меня и времени на это не было. Посудите сами — сначала я валялся в госпитале, потом меня прямиком на пост отправили. Откуда мне было знать, что именно тогда обер-лейтенант Беферн заявится именно ко мне с проверкой? Все было так, как я рассказывал: значит, говорю ему: «Вы там поосторожнее, герр обер-лейтенант! Там засели снайперы!» А обер-лейтенант мне и говорит: «Пересрал небось, говнюк?» И возьми и высунись, а тут хлоп! И конец. Вот так все и было!

Протоколы допросов вместе с рапортом доктора Хансена Обермайер передал гауптману Барту и вдобавок имел с ним телефонный разговор. Каким-то образом линия уцелела, и связь оставалась сносной.