Спящее золото, кн. 1: Сокровища Севера - Елизавета Дворецкая

Один человек среди растревоженных свидетелей убийства мог бы, пожалуй, рассказать, куда помчится убийца. Но он, точнее, она не могла вымолвить ни слова, не вспомнила бы в эти страшные мгновения даже собственного имени. Рагна-Гейда стояла на коленях возле тела Эггбранда и рыдала взахлеб, задыхаясь и вскрикивая. Она потеряла не только брата. Она потеряла и Вигмара, и так же безвозвратно. Теперь он, даже если сумеет уйти от преследования, больше никогда не приблизится к ней. Их судьбы разорваны, как земля и небо, отделенные друг от друга раз и навсегда. Его имя будет проклято всей ее родней. И она, она сама, не имеет права желать спасения, а должна просить богов о страшной каре.

Рагна-Гейда не чувствовала ненависти – она еще не привыкла к тому, что Вигмар, которого звала своей любовью и своей судьбой, теперь ее враг, чужой, жестокий и страшный, как волк. Не было ни единой связной мысли, ни единого ясного чувства; горе двойной потери пригибало к земле. Есть поговорка: боги мстят не сразу. Она оскорбила богов вчерашним обманом, оскорбила уже тем, что отделила себя от рода и хотела жить по закону своего сердца. И боги недолго тянули с местью! Этот вечер разбил ее жизнь, как тяжелый камень бьет хрупкий прозрачный лед. И никому не сложить скользких, быстро тающих осколков, никогда ей больше не бывать счастливой.

Пока все хорошо, кажется, что счастья у тебя много, что оно поднимается до самого неба и обнимает весь мир. Но вот невидимая рука наносит один удар – и ты вмиг понимаешь, какое оно маленькое и хрупкое, какое беззащитное перед злом, не имеющим порою даже лица и имени. Творя мир, боги не слишком хорошо согласовали части.

– Скорее за ним! – хрипел над головой Рагны-Гейды сдавленный голос кого-то из родичей, от яростной ненависти ставший неузнаваемым. – Он не уйдет далеко. Главное – не потерять времени! Один поможет нам – он справедлив! Все, кому дорога честь рода, – за мной!

Стролинги привели к святилищу большую часть своей дружины, так что недостатка в людях не было. Присоединилось и немало соседей: одни из желания услужить, другие из любопытства. Общее лихорадочное возбуждение требовало выхода, перед лицом смерти и преступления каждому хотелось ощущать с обеих сторон крепкие плечи; древнее чувство охотника толкало стаю в погоню за зверем. Сотней на одного выйти не страшно, будь он хоть берсерк, хоть оборотень! И скоро уже десятки факелов понеслись по долине в разные стороны – одни на север, куда ускакал Вигмар, другие к окрестным перелескам, третьи к усадьбе Серый Кабан.

После недавнего многолюдства святилище сразу показалось пустым. Оставшиеся не спали, ожидая вестей, боязливо жались к очагам в землянках. Внутри гранитного круга оставалось всего несколько человек, холодный ветер гулял по открытому пространству, и весь темный мир казался остывшим и безгласным, как мертвое тело. Убитого унесли, в ночной тишине раздавались звуки сдавленных рыданий Рагны-Гейды, сидящей на прежнем месте, где на земле чернела кровь. Девушку пытались увести вслед за матерью в землянку, но она не трогалась с места, словно не могла расстаться с тем клочком холодной земли, где разбились ее надежды на счастье.

А вслед уносящейся погоне летела несвязная песня какого-то усердного почитателя богов, который орал, привалясь к одному из гранитных валунов, по причине сильнейшего опьянения так и не заметив, что произошло:

Ударим мы сталью о щит боевой, —Конунг наш Тюр! —С холодным копьем столкнется копье! —Конунг наш Тюр!

Крошечная, не больше локтя ростом, девочка в красном платье с развевающимися без ветра рыжими волосами прыгала по земле в темной долине, словно плясала какой-то особый танец.

– Вот так – слепни глаз! – припевала она, похлопывая в ладоши. Без малейшего усилия она совершала причудливые прыжки: то короткий слева направо, то длинный вперед и чуть вбок. – Хей-я, глохни слух!

Там, где она касалась земли, оставались тлеющие искры; бледное сияние ползло следом, будто густая стая огненных муравьев. И отпечатки конских копыт, тянущиеся через долину, исчезали, врастали в землю, прятались под чахлым вереском. Огненный дух Квиттингского Севера позаботился о своем любимце.

Грюла была весела и возбуждена, от малейшего ее движения вокруг разлетались снопы пламенеющих искр. Избранный среди смертных не обманул ее надежд, совершил славный подвиг: убил человека в святилище! Дух убитого достался богам, но и лисичке из рода великанов кое-что перепало. Вся смесь чувств, которые сопровождают всякое убийство, всякую насильственную смерть: страх, горе, отвращение, гаденькое любопытство, – тяжелой мутной волной ползла по земле. Лисица-великан ловила эту волну нюхом, слухом, впитывала каждой частичкой, и этот напиток пьянил ее, как человека опьяняет лучший хмельной мед. Дикие древние силы бурлили, и она с трудом сдерживала свое стихийное существо; хотелось расти, стать больше дерева, больше горы; в бесконечной памяти оживали давние века, когда мир был моложе и прозрачнее, когда род человеческий был слаб и жалок, а племя великанов правило этой обширной землей. Потом люди научились слагать песни богам и потеснили великанов; но в такие мгновения, как сейчас, всякая частичка древнего темного племени ликовала, возвращенная во времена своего могущества.

Вдруг Грюла остановилась, повернулась на юг. Погони не было ни видно, ни слышно, но огненная лисичка знала о ее передвижении, как человек знает о ползущем по руке муравье.

– Идите сюда, идите! – словно созывая друзей для веселой игры, задорно закричала она и с детской шаловливостью захлопала в маленькие ладошки. – Идите, вам здесь понравится!

Девочка еще немного постояла, прислушиваясь, и вдруг втянулась под землю. Красные искры в следах дотлели, на равнине стало темно.

– Вон он, я его вижу!

Услышав крик скакавшего впереди хирдмана, все подхлестнули лошадей и стали на скаку вглядываться в ту сторону, куда показывал плетью Екуль Кривоногий.

– Где? – захлебываясь встречным ветром, крикнул Ярнир. Вместе с Хальмом Длинной Головой он возглавлял этот отряд.

– Да вон же, вон!

– И я тоже вижу!

– Вон он, вон он!

Теперь почти все увидели впереди, перестрелах в двух, темную фигуру всадника. Сквозь облака сочился рассеянный свет. Всадник стремительно летел вверх по пологому длинному холму, фигуру нетрудно было различить.

– Он загнал коня! – радостно кричали хирдманы, видя, что всадник движется не особенно быстро. – Мы его возьмем!

– Возьмем! Вперед! – орал Ярнир, безжалостно нахлестывая своего коня. Волна общего чувства гнала его вперед, не оставляя места даже малейшему проблеску сомнения. Родовой закон был головой, а он сам – только руками.

Просвистело несколько стрел, но догнать всадника они не смогли.

– Не стреляйте! – крикнул Хальм. – Живым!

С топотом и криком дружина неслась по долине, вот она начала одолевать подъем, за гребнем которого скрылся беглец. А на другой стороне склона сидела маленькая огненная лисичка, широким полукругом разложив по земле пятнадцать пушистых хвостов. Грюла ничуть не устала, но из озорства глубоко дышала, высоко поднимая бока, свесив длинный язычок ниже плеча. Когда не находилось подходящих товарищей, дух-покровитель играла сама с собой. Но вот топот преследователей зазвучал над самой вершиной холма, и Грюла поднялась. Ее подмывало явиться перед ними в своем настоящем облике, да ростом с гору, хлебнуть их ужаса, когда дико заржут кони, а всадники кувырком покатятся с седел на землю… Грюла облизнулась и помотала головой: не время веселиться, она заманила преследователей Вигмара недостаточно далеко.

Через мгновение темная фигура всадника на усталом коне уже мчалась вниз по склону, на полтора перестрела опережая дружину Стролингов.

К рассвету дружина Скъельда добралась до усадьбы Серый Кабан. Внутри стояла тишина, из-за ворот не долетало ни одного звука. Не блестели копья над низкой стеной, даже дыма не было видно над поросшими травой крышами.

Не сходя с коня, Скъельд постучал в ворота обухом секиры. Гулкие удары разлетелись по пустому двору, в ответ тявкнули пара собак. «Словно зов судьбы!» – с мрачным удовлетворением подумал Скъельд. В нем сейчас жили десятки злобных троллей, их мелкие острые зубы рвали изнутри каждую частичку тела, упорно грызли каждый сустав, и Скъельд знал: они не отпустят, пока не получат жертву. Он еще не опомнился после первого потрясения, когда увидел брата убитым, а Вигмара Лисицу – с окровавленным копьем в руках. Ночь проходила, но в душе Скъельда она задержалась. На молодом лбу прорезались морщины, уголки глаз опустились, возле рта показались злые складки, все лицо сразу стало казаться старше. Да и как иначе – ведь теперь именно он, Скъельд, остался старшим сыном Кольбьерна. Сдавленные, отчаянные рыдания Рагны-Гейды преследовали, как будто все время погони ее дух летел за ними на крыльях тьмы. Скъельд тоже любил брата, но плакать – удел женщин. Дело мужчины – отомстить, и Скъельд старался не допускать в голову иных мыслей, а в душу иных стремлений, кроме мести, и тем самым невольно заграждал дорогу боли и отчаянию потери.