Мамба в Сомали: Черный октябрь (СИ) - Птица Алексей

— О чём вы говорите⁈ Большинство глав республик проголосовало за Союзный договор!

— Это была ошибка. Сейчас всё изменилось. И мне настоятельно рекомендовали довести до вашего сведения эту информацию. Как и то, что, если вы не согласитесь, ваше здоровье может оказаться в опасности. И гэкачеписты повезут обратно не вас, как невинно пострадавшего от заговора, а уведомление о вашем смертельном заболевании. Это даже не пойдёт вразрез с той информацией, которую уже распространили все международные агентства. Выбор за вами. Но помните: именно на вас лежит ответственность за всю вашу семью.

От этих слов Горбачёва чуть ли не передёрнуло.

— Это так? — спросил Горбачёв у Стерлигова.

— Именно так! — подтвердил тот.

— Ясно, — чуть подумав, произнёс практически уже бывший президент СССР. — Я могу сделать несколько звонков, чтобы удостовериться в реальном положении дел?

— Разумеется, Михаил Сергеевич. Сейчас вы можете звонить, куда хотите. Ваш поезд ушёл! Звоните.

Горбачёв встал и направился в рабочий кабинет, благо все телефоны подключили. Больше часа он кому-то звонил, выспрашивал, узнавал обстановку и сопоставлял информацию с теми данными, которыми владел. Ещё час после активного сбора и обработки он ходил по комнате, разговаривал с женой и думал.

— Миша, ты не должен идти у них на поводу! — горячо убеждала его Раиса Максимовна. — Тебя все поддерживают: и Маргарет Тэтчер, и Джордж Буш. Тебя поддерживают все мировые лидеры! Заговорщики хотят, чтобы ты молчал и уступил им свой пост безоговорочно, да?

— Ты и так это понимаешь, дорогая! Зачем спрашивать?

— Мы поднимем милицию, армию, КГБ, — твердила одно и то же Раиса Максимовна, не понимая того, что уже вся страна считала свершившимся фактом. — Они разрушат их заговор. Они не смогут тебя предать!

— Они мне больше не подчиняются! Ты это понимаешь⁈ Ты же видела, в каком состоянии ко мне на встречу привезли Язова и Крючкова!!!

— Ну, всё равно, — не сдавалась Горбачёва.

— «Всё равно»⁈ Тебе мало, что они чуть не избили тебя тогда в столовой? Эти мерзкие люди готовы на всё! В общем, хватит! Я сделаю всё так, как они требуют. И…

— Хорошо, Михаил, — перебила его жена. — Если не готов ты, тогда я сама всё всем расскажу! Дам интервью газетам и телевидению, позвоню жёнам глав государств. Я не позволю, я этого так не оставлю! Если ты не можешь, то смогу я!!!

Пылая праведным гневом, Раиса Максимовна почти кричала. распаляясь всё сильнее. Но в этот момент в комнату вернулись генералы Марчук и Стерлигов.

— Михаил Сергеевич, мы вас предупреждаем: в случае проникновения любой информации о произошедшем в публичное пространство, вы и вся ваша семья в кратчайшие сроки будете устранены. Кто-то сразу на тот свет отправится, — зло зыркнул Стерлигов на жену Горбачёва, — а кого в психушку определим. Потеря власти и не таким людям, как ваши родственники, головы сносила! И замечу: некоторым, бывало, сносила целиком и навсегда. А вы, Раиса Максимовна, видимо, абсолютно не отдаёте себе отчёта в том, что произошло⁈ Как и в том, что вы больше себе не принадлежите, и за любые слова придётся отвечать. Серьёзно отвечать. Как говорили наши предки: со всей пролетарской ненавистью.

— Это вы-то пролетарии? — всё ещё пребывая вне себя от ярости, выкрикнула Горбачёва в лицо генералам.

Те переглянулись.

— Ну что же, с санкции Бориса Николаевича, я предлагаю перейти к плану А, подпункту Б, — сказал Стерлигов Марчуку. — Михаил Сергеевич, пойдёмте. А товарищ Марчук пока пообщается с вашей семьёй.

И не успел президент СССР опомниться, как его под белы рученьки вывели из комнаты и сопроводили на встречу с гэкачепистами. Раису Максимовну отвели в другую комнату, сюда же привели её дочь и внучку. В эту же комнату зашли Марчук, двое мужчин и женщина из охраны.

Через час перепуганная до смерти Раиса Максимовна сообщила мужу, что никогда никому ничего не скажет и буквально молила его о том же. Глядя на дрожащую как от лихорадки супругу, Горбачёв тоже не на шутку испугался. Впервые перед его глазами замаячили весьма реальные перспективы оказаться за бортом не только президенства, но и жизни.

Он беспомощно огляделся: вокруг него стояла целая толпа бывших товарищей и соратников по партии. Те, на кого он собирался опереться, выглядели сломленными. Тогда как те, кто так нагло умыкнул власть из его рук, смотрели на него с торжеством и даже с насмешкой.

— Я всё понял, — обречённо произнёс бывший президент уже фактически несуществующей страны. — Я никому и никогда ничего не расскажу о том, что произошло со мной и со страной. Так и передайте Борису.

— Вы сами это скажете перед журналистами сразу по прилету в Москву, — сказал ему Стерлигов.

— Скажу, — ещё более обречённо ответил Горбачёв и повторил: — скажу.

— Ну, тогда всё отлично. Товарищи, а не пора ли нам обратно, в столицу? Все устали, был тяжёлый день. Михаилу Сергеевичу нужно ещё подготовиться к отъезду. Такому неожиданному для него отъезду. Предлагаю пока нам немного передохнуть, а семье уважаемого Михаила Сергеевича дать возможность прийти в себя и собраться. Как только он будет готов к отъезду, мы вылетаем. Думаю, что это произойдёт около девяти часов вечера.

Самолёт Горбачёва вылетел не в девять вечера, а гораздо позднее, прилетев в столицу уже глубокой ночью. И первым делом, сходя с трапа, президент СССР действительно сказал так и оставшуюся непонятной для большинства фразу:

— Всего, что я знаю, я вам не скажу никогда.

После чего его увезли в правительственную резиденцию.

Многие обратили внимание на откровенно измождённый вид Раисы Максимовны. На то, как почти судорожно она прижимала к себе одну из внучек. Однако давать интервью газетам Горбачёва начала лишь два года спустя. И то особо в них никогда не откровенничала. По слухам, Раиса Максимовна вообще сожгла всю свою переписку за долгие и долгие годы. Зачем? Неизвестно.

Меж тем события шли своим чередом.

Я сидел возле телефона и усиленно думал, не зная, какой отдать приказ. Утро двадцать первого августа возвестило о первых официальных потерях: ночью, при попытке остановить бронеколонну в тоннеле погибли сразу трое парней. Ближе к середине дня прошла информация, что к Горбачёву улетела делегация. «Виниться», так сказать. Завтра этот цирк закончится, и вырвавшиеся на свободу кони заскачут кто куда и кто зачем. Даже вспоминать не хочется. Плавали, знаем.

Капитана Шуцкого я нашёл. Хотя, что значит «нашёл»? Шуцкий, разумеется, был на баррикадах возле Дома правительства. Сначала я направился туда один. Однако, быстро поняв по царившей вокруг суете, что одному тут делать абсолютно нечего, начал вызванивать свою команду из числа эфиопов. И просто заявился к Дому правительства вместе с десятком негров. Калашей брать с собой не стал: ни людей, ни автоматы. Тем более, что калаши Саида успешно сочетают в себе два в одном. Человек-автомат!

С собой негры прихватили лишь дубинки. Оружие не брали. Мы же обычные негры, а не бойцы невидимого фронта и спецназовцы. Впрочем, уже само наше появление произвело среди защитников фурор. Нас от удивления даже не сразу остановили, почти беспрепятственно пропустив в центр событий. Ну, а первому тормознувшему меня военному я с гордостью на ломаном русском заявил, что пришёл защищать свободу России!

Наши серьёзные чёрные рожи чувства у окружающих вызывали явно противоречивые. Говоря про Россию, я не врал. Я действительно пришёл её защищать! Вот только защита бывает разной… Бывает откровенной, бывает завуалированной, а бывает, что лучше бы и не брался. Кажется, моя больше похожа на последний вариант.

Остановивший нас лейтенант перенаправил нашу чернокожую команду к майору. Тот ткнул пальцем, указав, где нам пока разместиться, и доложил подполковнику. Подполковник пожал плечами и рассказал о нас полковнику. Полковник глянул на меня и на наши преданные, буквально одухотворённые внутренним светом лица (откровенно граничащие с тупостью) и разрешил остаться на баррикадах. Для дежурства нам отвели самый дальний и в принципе самый безопасный сектор. Но мы-то не воевать сюда пришли, а пиариться. Так что теперь вы все знаете, что такое по-настоящему чёрный пиар.