Мамба в Сомали: Черный октябрь (СИ) - Птица Алексей

— Да!

— Паспортист?

— Да!

— Ну, здоров! Это Тёмный тебя беспокоит. Помнишь такого?

— Конечно же, помню и узнал сразу! — задрожал Мойша от переизбытка так внезапно оправдавшихся ожиданий.

— Ну и хорошо. Короче, у меня к тебе дело на миллион.

— Рублей⁈

— Может, и рублей, а может, и долларов. Ты на что настроен?

— На миллион долларов!

— И это правильно. Бланки паспортов у тебя чистые есть?

— Есть, я заныкал парочку.

— Молодец, пригодятся, если что. Ты с финансами разобрался, поднаторел так сказать?

— Ну, почти.

— Почти — это мало, это почти ни о чём. Есть у тебя в знакомых знающий человек, который умеет держать язык за зубами?

— Есть!

На заднем фоне громко выдал громкий аккорд телевизор.

— Ты там «Лебединое озеро», что ли, смотришь? К великому искусству приобщаешься?

— Нет, оно уже закончилось!

— Ничего ещё не закончилось. Так товарищ у тебя надёжный? Хранить молчание умеет?

— Он старик, без родственников.

— А, ну тогда бери его и приезжай сюда, в Москву. Жду тебя двадцать второго августа или двадцать третьего утром. И уговаривай своего старика. Если дело выгорит, то каждому по сотне тысяч долларов перепадёт. Но даже если ничего не получится, всё равно по тысяче получите. В накладе в любом случае не останетесь. Усёк?

— Будет сделано! — дрожащим от возбуждения голосом отрапортовал Мойша, охренев от такой суммы. Тёмный вряд ли врал. Мог, пожалуй, чуть преувеличить, но точно не врал. Время сейчас такое, денежное… Ху, то есть куй железо, пока горячо!

— Дело крупное и деньги солидные, — продолжал искушать его негр, — но решать тебе. Можешь и отказаться. Даю минуту на размышление.

Миша честно подумал почти целую минуту, пытаясь прикинуть неизвестные минусы и вероятность того, что старик Вилен откажется от участия в деле. Но с каждой истекшей секундой лишь утверждался как в собственном согласии, так и в том, что приложит все усилия и сможет убедить старика поехать с ним в Москву. Ведь деньги Вилен любил больше жизни. Согласится по-любому! Какой же еврей от денег отказывается?

— Я согласен! — чуть ли не крикнул Миша в телефонную трубку.

— Хорошо. Жду! — бодро отчеканил негр, и из трубки тут же послышались короткие, отрывистые гудки.

— Живём! — потёр ладони Миша и тут же плюхнулся в разобранную постель.

Вот только теперь ему было совсем не до сна. Как наяву проносились перед глазами видения сытой и благополучной жизни. Крутые и дорогие машины, красивые девки, курорты, почитание, уважение… С тем он и уснул, будучи уже не в силах сражаться с отяжелевшим от эмоций мозгом.

Снилось ему примерно то же самое, что и в мечтаниях, но недолго. Проснувшись рано поутру, Мойша быстро собрался и первым делом рванул к старику. Тот поначалу сопротивлялся и долго упирался, но в конце концов сдался и согласился. Просто понял, что лучшей возможности подзаработать и уехать в страну обетованную ему больше может и не представится. Договорившись, Миша побежал на вокзал за билетами.

Вечером, двадцать второго августа оба еврея стояли на железнодорожной платформе Саратовского вокзала. Вскоре они благополучно сели на поезд Саратов-Москва и помчались навстречу приключениям. В столице их встретили и сразу отвезли в гостиницу, велев жить там и особо никуда не отлучаться. Старик лишь кивнул. Измайлову тоже пришлось смириться с вынужденным заточением и невозможностью погулять по Москве.

Глава 18

К станку

Борис Николаевич, имея полное на то основание, собирался отпраздновать победу. «Всё сложилось, везде успех! Значит, и выпить не грех», — думал он. А какой праздник без бокала вина или рюмки водки на столе? Однако его соратники совсем не разделяли праздного настроения президента и чрезмерные возлияния считали несколько преждевременными. Поэтому сейчас Руцкой с Хасбулатовым всеми силами стремились ограничить Ельцина: двести грамм в сутки, и не капли больше!

— Борис Николаевич, вам ещё выступать завтра! — аргументировал Хасбулатов свою позицию.

— Так я ж уже на танке выступил?

— Теперь надо с балкона Дома правительства. Пусть все убедятся, что с вами всё хорошо. Вы с народом, вы боец, борец и ого-го!

— Вот же ж, панимаш! Столько трудов, столько хлопот. Я за Россию, так скать, переживаю, а мне даже рюмки выпить не дают! Где справедливость⁈ Мы же победили?

— Да, — кивнул Руцкой, — но нам ещё предстоит показать всему миру, что борьба идёт ожесточённая и бескомпромиссная. Для этого вам надо быть постоянно на виду и в боевой форме.

— Ну, ладно, — нехотя согласился Борис Николаевич, с нескрываемым сожалением глядя, как Хасбулатов ставит вожделенную бутылку обратно в шкаф и закрывает дверку. — И когда весь этот цирк закончится?

— Скоро, Борис Николаевич, уже совсем скоро. Двадцать первого августа наши товарищи полетят в Форос сопровождать Язова, Крючкова, Бакланова и Тизякова. С ними отправятся Лукьянов и Ивашко, он тоже в курсе всех дел. Подстрахует и, если что, смягчит обстановку.

— Твёрже надо быть, твёрже! — тут же рубанул Ельцин рукой. Настроение резко упало, и он был явно зол из-за ограничений в выпивке.

— Хорошо, Борис Николаевич, — покладисто произнёс Хасбулатов. — Всё сделаем, как вы велите.

— Сделаете, конечно! Я в этом даже не сомневаюсь! С такими, как вы, Россия не пропадёт!

— Не пропадёт, Борис Николаевич, — усмехнулся над этими словами Хасбулатов. — Никогда не пропадёт… Мы всегда рядом. Примем меры, если что.

— Угу, а теперь все на баррикады, раз такое дело. Я и сам, как отобедаю, выйду к народу, толкну речь.

— Есть! — чётко, по-военному отрапортовал Руцкой.

И они ушли, оставив хмурого и трезвого Ельцина заниматься текущими делами.

Утром двадцать первого августа указанные выше лица полетели с повинной к Горбачёву. Тяжелее всего пришлось Крючкову и Язову. Возраст всё-таки уже не тот… Ещё и тяжким грузом давило осознание предательства со стороны своих бывших коллег и подчинённых. Обоих буквально накрыло какое-то бессилие и ощущение безнадёги.

Горбачёву о том, что он свободен и в прямом, и в переносном смысле, объявила депутатская группа во главе с Примаковым. Всё обстряпали так, как и планировалось. Генерал Марчук даже организовал торжественную встречу, словно ни сном, ни духом не был причастен к недавним событиям в Форосе. Вновь заработали телефоны, засуетилась охрана.

На личную встречу с Горбачёвым всю делегацию сразу не запустили. В комнату, где он находился, сначала вошли Марчук и… Ивашко. Являясь вторым после Горбачёва человеком в партии, он, как это ни странно, во время заварушки оставался как бы над схваткой. Ну да, странностей во власти всегда хватало. Вслед за ними чуть погодя зашёл и генерал Стерлигов. Он же и ввёл Горбачёва в курс дела, выдавая на-гора требования новой власти.

— Ну, что же, Михаил Сергеевич, — начал он, — а теперь давайте поговорим об условиях вашей почётной капитуляции. Вот письмо. В нём всё указано. И не думайте, будто это моя личная инициатива. Я всего лишь посредник. Голубь мира, так сказать.

Горбачёв молча взял конверт, вскрыл его и, прочитав, вновь хмуро воззрился на окружающих.

— Михаил Сергеевич, — мягко произнёс Ивашко, подключаясь к разговору, — надо соглашаться на все их требования. Сейчас уже поздно махать кулаками, необходимо принять любые условия Ельцина, ведь с ним солидарны все лидеры национальных республик. Они хотят суверенитета? Так пусть поживут отдельно. Дружная семья народов распалась, оказавшись не такой уж дружной, как нам казалось. И, как говорится, насильно мил не будешь! Тем более все они считают, что вполне способны справиться самостоятельно. Взять, к примеру, ту же Украину. Ведь всё у неё есть: и кадры образованные, и развитая промышленность, сырьё, зерно. Донбасс вон — крупнейший поставщик угля и металла. А какое зерно тучные нивы рожают! Море, горы, граница с Европой. Или тот же Узбекистан: столько там хлопка выращивают! Пусть живут своим умом, а Россия своим. Хватит их опекать! Россия не большой брат и не цербер для трёхсот национальностей! Хотят самостоятельности, пусть живут отдельно. Не надо им мешать!