Башня Нерона - Рик Риордан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Роскошные персидские ковры превратили паркетный пол в подобие асимметричной шахматной доски. Потолок поддерживали ряды черных мраморных колонн, что слишком уж напоминало о дворце Кроноса. (Он и его титаны обожают черный мрамор. Это одна из причин, по которым Зевс настоял, чтобы ослепительно-белая отделка всего на Олимпе стала строительной нормой.)
В помещении было много народу, все стояли навытяжку, глядя на нас, словно не один день репетировали эту расстановку и только мгновение назад Нерон скомандовал «Все по местам! Они здесь!». Если бы они все вдруг начали танцевать, я бы выпрыгнул в ближайшее окно.
Слева от Нерона в ряд стояли одиннадцать юных полубогов Императорского двора (также известные как Злые дети фон Трапп[29]), обряженных в лучшие тоги с пурпурной каймой поверх потрепанных джинсов и поло, видимо потому, что футболки не соответствуют дресс-коду, предназначенному для встречи семьи с важными пленниками, приговоренными к казни. Многие из старших полубогов сверлили взглядом Мэг.
Справа от императора расположилась дюжина слуг: девушки с подносами и кувшинами; накачанные юноши с опахалами из пальмовых листьев, хотя кондиционер здесь, похоже, работал в режиме «Полярная зима». Молодой человек, явно проспоривший кому-то, массировал императору ноги.
Со всех сторон трон охраняли полдюжины германцев, включая Гунтера, нашего знакомого из поезда до Нью-Йорка. Он рассматривал меня, словно представляя, какими интересными и болезненными способами можно отделить мою голову от тела. Рядом по правую руку императора стояла Лугусельва.
Я сдержал вздох облегчения. Конечно, вид у нее был ужасный. Ее ноги поддерживали металлические скобы. Обеими руками она опиралась на костыли. На шее у нее был поддерживающий воротник, а вокруг глаз темнели синяки, придавая сходство с енотом. Казалось, не пострадал только ее ирокез. Но учитывая, что всего три дня назад я сбросил ее с крыши, видеть ее стоящей на ногах было потрясающе. Без нее наш план не мог состояться. К тому же, если бы Лу умерла от травм, Мэг, наверное, убила бы меня раньше, чем Нерон.
Сам император сидел развалившись на безвкусном пурпурном диване. Банный халат он сменил на тунику и традиционную римскую тогу, что скорее всего мало отличалось от его одежды для сна. Венчающие его золотые лавры были недавно отполированы. Борода на шее блестела от масла. Если бы его вид был еще хоть чуточку более надменным, все домашние кошки на планете засудили бы его за плагиат.
– Ваше императорское величество! – наша провожатая Арека старалась говорить бодро, но от страха у нее дрожал голос. – Ваши гости прибыли!
Нерон жестом приказал ей убираться. Арека поспешила отойти к окну и встала рядом с одним из деревьев в горшке, которым оказалось… Ну конечно. От жалости у меня екнуло сердце. Арека стояла рядом с пальмой арека, дававшей ей жизненную силу. Император украсил свой тронный зал высаженными в горшки порабощенными дриадами.
Я услышал, как рядом со мной заскрипела зубами Мэг. Видимо, дриады появились здесь недавно, возможно для того, чтобы напомнить Мэг, кто здесь хозяин.
– Так-так! – Нерон отпихнул ногой юношу, который массировал ему ступни. – Аполлон. Я потрясен.
Лугусельва заерзала на костылях. На ее бритой голове словно корни дерева проступали вены.
– Видите, владыка? Я же говорила, что они придут.
– Да. Да, говорила. – В голосе Нерона звучали сила и холод. Он подался вперед, переплетя пальцы, под туникой проступил большой живот. Я думал, что Дионис является всем в виде мужика с пузом, выказывая протест Зевсу. Интересно, какое оправдание придумал для себя Нерон.
– Итак, Лестер, после всех палок, которые ты вставлял мне в колеса, что это вдруг ты решил сложить лапки и сдаться?
Я моргнул:
– Ты пригрозил спалить город.
– Ой, да брось! – он заговорщически мне улыбнулся. – В былые времена мы с тобой не раз стояли бок о бок и наблюдали, как полыхают города. Вот моя дорогая Мэг… – он обратился к ней с такой нежностью и теплом, что меня чуть не вывернуло на его персидский ковер. – Я легко поверю, что она, может быть, и хочет спасти город. Она настоящая героиня.
Остальные полубоги Императорского двора обменялись полными отвращения взглядами. Мэг определенно была любимицей Нерона, чем заслужила ненависть каждого в этой дружной приемной семье социопатов.
– Но ты, Лестер, – продолжал Нерон. – Нет… Не верю, что в тебе проснулось благородство. Нельзя за такой краткий срок изменить нашу природу, которой не одна тысяча лет, разве не так? Ты бы не пришел, если бы не видел в этом выгоды… для себя. – Он указал на меня, и я почти почувствовал, как его палец уткнулся мне в грудь.
Стараясь казаться испуганным, что было нетрудно, я спросил:
– Так ты хочешь, чтобы я сдался, или нет?
Нерон улыбнулся Лугусельве, а затем Мэг.
– Знаешь, Аполлон, – лениво проговорил он, – просто поразительно, как плохие поступки могут оказаться хорошими, и наоборот. Помнишь мою мать, Агриппину? Ужасная женщина. Постоянно пыталась править за меня, говорила мне, что делать. В конце концов мне пришлось ее убить. Не самолично, конечно. Я поручил это своему слуге Аникету. – Он едва заметно пожал плечами: мол, матери, они такие, что поделать? – Вообще убийство матери считалось у римлян одним из самых страшных преступлений. И все же после того, как я ее убил, народ полюбил меня еще больше! Я постоял за себя, показал свою независимость. Я стал героем для обывателей! Потом были все эти истории о христианах, которых я сжигал заживо…
Я не понимал, куда он клонит. Мы разговаривали о моей капитуляции. Теперь Нерон рассказывал мне о своей матери и вечеринках с сожжением людей. Мне же хотелось, чтобы меня вместе с Мэг бросили в клетку, желательно перед этим не мучая, и чтобы потом пришла Лу, освободила нас и помогла уничтожить башню. Разве я многого желал? Но если уж император начал вещать о себе, оставалось лишь смириться. Это могло затянуться надолго.
– Хочешь сказать, истории о сожжении христиан неправда? – спросил я.
Он рассмеялся:
– Конечно же это правда. Христиане стремились подорвать традиционные римские ценности. О да, они заявляли, что их религия мирная, но никого этим не обманули. Суть в том, что настоящие римляне любили меня за то, что я занял твердую позицию. После моей смерти… Ты это знал? После моей смерти простой народ взбунтовался. Они отказывались верить, что я мертв. Поднялась волна восстаний, и лидер каждого бунта заявлял, что он – это переродившийся я. – Глаза его мечтательно затуманились. – Меня обожали. Мои так называемые злодеяния
