«Сталинский питомец» — Николай Ежов - Никита Петров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сталин четко разграничивал чистку партийных рядов и массовые операции, то есть ликвидацию «национальной базы разведорганов» и «пятой колонны». Впоследствии он умело объединил обе кампании, но из соображений стратегии начал проводить очистку партии примерно за полгода до начала массовых операций — после февральско-мартовского пленума 1937 года. Чистка партийных рядов была необходима в качестве подготовки к массовым операциям, развернутым с июля 1937 года. А к началу 1938 года Сталин уже осознал, что для сохранения полного контроля следует установить надзор за чисткой в партии, что и нашло отражение в решениях январского пленума ЦК. Однако эти решения не имели никакого отношения к проведению массовых операций. К примеру, дальнейшие решения Политбюро от 31 января 1938 года и более поздние — об установлении новых лимитов и продолжении и даже расширении общесоюзных операций{541}. Все эти решения были приняты по инициативе Сталина. Тем не менее летом 1938 года обстановка внутри партии была уже совсем иной, нежели в конце 1937 года.
За семь месяцев с начала 1938 года из партии были исключены около 37 тысяч человек — вполовину меньше, чем за второе полугодие 1937 года. К концу 1938 года это число еще более сократилось. Как результат политики в отношении рассмотрения жалоб, провозглашенной на пленуме, за 1938 год в рядах партии были восстановлены около 77 тысяч человек, тогда как в 1937 году число восстановленных составило 46 тысяч. Кроме того, началась широкомасштабная кампания по приему в партию новых членов; в 1937 году этот процесс был приостановлен. Если в 1937 году в партию были приняты всего около 32 тысяч членов и 34 тысяч кандидатов, то в 1938 году эти цифры выросли, соответственно, до 148 тысяч и 437 тысяч. Все это свидетельствовало о постепенном возврате к традиционной практике партийной работы и об относительной стабилизации кадрового состава партии{542}.
Однако парторганизация претерпела существенные изменения: усилилась дисциплина, подчинение центру стало более неукоснительным, и партия была уже управляемой. «Это не было вызвано необходимостью восстановления равновесия сил между партией и НКВД, — как пишет О.В. Хлевнюк, — так как это равновесие на самом деле никогда не нарушалось, а НКВД всегда находился в непосредственном подчинении у центра. Арест какого-либо члена партии требовалось предварительно согласовать с соответствующим парткомом (в случае с номенклатурными работниками это означало получение санкции от ЦК)»{543}. Другими словами, работники НКВД не могли арестовать члена партии по собственной прихоти, но только после его исключения из партии или с санкции соответствующего партийного комитета. В 1938 году число арестованных коммунистов увеличилось, тогда как количество исключенных сократилось. Здесь можно говорить о нормализации, когда подлежащие аресту (или уже арестованные) преднамеренно исключаются из партийных рядов. Между тем многие из тех, кого исключили из партии в 1937 году, не подверглись аресту.
Открывая совещание руководящего состава НКВД 24 января 1938 года, Ежов призвал присутствующих высказываться, «не стесняться в критике» и принимать критику в свой адрес по-большевистски. «Лучше, если мы сами вскроем свои недостатки, которых у нас огромное количество», — объяснил он. И далее:
«Пока что настоящей советской разведкой мы не стали. Во всяком случае, если сопоставить задачи, которые стоят перед советской разведкой и ее нынешним состоянием, конечно, мы от них отстали невероятно, разрыв огромный — между задачами, которые перед нами стоят, между теми надеждами, которые возлагает на нас народ и между теми директивами, которые дает партия и между нашей практической работой. Дистанция огромная»{544}.
Так Ежов затронул вопрос о продолжении чистки аппарата НКВД, отметив, что в 1937 году «мы много поработали, и неплохо». Затем он добавил:
«Многие товарищи считают, что мы крепко подчистили вокруг себя, что у себя разгромили всякую сволочь, которая у нас имелась. Это правильно. Мы погромили основательно. Если бы я назвал цифры, сколько мы арестовали, то надо было бы сказать, что мы во всяком случае не отстали от других учреждений, но не в этом дело. Это не значит, что у нас нет сволочей. Уверяю вас, что нам чиститься нужно»{545}.
Все это явно свидетельствует о существовавшей атмосфере соперничества между различными советскими ведомствами в отношении числа вычищенных и арестованных работников.
В своих выступлениях после вступительного слова Ежова руководители региональных НКВД подчеркивали необходимость продолжения массовых операций и назначения дополнительных лимитов. Позднее на следствии Алексей Наседкин, бывший начальник управления НКВД по Смоленской области, а с мая 1938 года наркомвнудел БССР, так описал обстановку на конференции: «Характерным в этом отношении было совещание нач. УНКВД в январе м-це 1938 г., на котором Ежов одобряя действие тех нач. УНКВД, которые приводили “астрономические” цифры репрессированных, так например: нач. УНКВД по Западно-Сибирскому Краю привел цифру 55 тысяч арестованных, Дмитриев по Свердловской области — 40 тысяч человек, Берман по Белоруссии 60 тысяч человек, Успенский по Оренбургу 40 тысяч человек, Люшков по Дальнему Востоку 70 тысяч человек, Реденс по Московской области 50 тысяч человек. Украинские начальники НКВД каждый приводил цифры арестованных от 30 до 40 тысяч человек. Ежов, выслушав эти цифры арестованных в заключительном слове “отличившихся”, похвалил и прямо заявил, что безусловно кое-где имели место перегибы, как например: у Журавлева в Куйбышеве, который по указанию Постышева пересадил весь партийный актив области, но тут же сказал, что “при такой операции, при таком размахе ошибки неизбежны. Мы это учитываем и считаемся с этим”»{546}.
25 января в заключительном выступлении на конференции Ежов высказался за продолжение массовых операций и работы троек. Но он также отметил временный характер кампании и намекнул, что в какой-то момент она будет окончена: «Тем не менее в отношении сохранения троек, а когда мы говорим о сохранении троек, мы имеем ввиду продолжение массовой операции, потому что они не должны существовать вне времени и вне пространства, кого-то надо репрессировать, кого-то надо стрелять, значит речь идет о лимитах»{547}. По его мнению, «кулацкая операция» (приказ № 00447) была успешной: «Вы говорите, что операция по кулакам прошла блестяще. Мало сказать — блестяще. Важно, кто поддержал эту операцию: колхозник, мужик — он вас поддерживал». Но обе массовые операции — и «кулацкую» и «национальные», — по мнению Ежова, следовало продолжать: «Хотя эти операции и ограничены были сроками моих приказов, но тем не менее я думаю, что эти операции можно будет проводить и дальше»{548}.