Твербуль, или Логово вымысла - Сергей Есин

Долго спать не довелось, но при включенных телевизорах спится, конечно, очень продуктивно. Не то чтобы Сане снился сон из "Спящей красавицы", но что-то подобное сладкому пробуждению от поцелуя он испытал. Это Богдан легонько тряс его за плечо. Сменщик был чисто побрит, и пахло от него знаменитым одеколоном "Эгоист".

- Вставай, Саня, - нежно ворковал Богдан, - защита дипломов уже началась.

- Как же началась, если Возлюбленная еще не приходила?

- Да она уже давно прибежала, вся взмыленная. Распорядилась дать тебе еще полчасика поспать, - вразумлял Богдан. - А только что звонила, пора, мол, будить.

- А с кем она прошла? - начал было выяснять Саня, но вовремя опамятовался: не к чему было втягивать Богдана в вопросы стратегии и тактики дипломной защиты, и скомандовал: - Быстро кофе!

Будто из воздуха материализовались чистая кружка и банка самого дешевого растворимого кофе, какой пьют только в Африке, и запыхтел, прибавляя обороты, чайник "Тефаль".

Глава седьмая. Званые гости

Боже мой, какой гвалт раздался, сразу же после как я сказала, что у меня готова пьеса! Все, оказывается, уже знали и о моем сочинении, и даже о сегодняшней премьере, но нужно было, как стали говорить нынче, "озвучить" повод! Озвучили - так поговорим.

Завидуют ли учителя ученикам? Если старики об этом не догадываются, не отдают себе отчета, то молодежь-то должна знать и даже сочувствовать старым писателям. И ты таким же станешь! С возрастом продуктивная сила у писателя угасает. А тут рядом со своими свежими мыслями и дерзкими решениями крутится юная поросль. Но, даже надеясь и любя воспитанника, наставник все равно хочет, чтобы тот ваял свои романы и повести под него. Через ученика утвердиться в своих неудачах. С какой трагической неохотой писатель цедит о достижениях своих учеников!

Я сразу почувствовала - впрочем, как и предполагала - некую двойственность моей защиты. Почему же я оказалась такой интересной и живым и мертвякам? Они ведь тоже приползли и в количестве, о котором я и не подозревала. Я ведь вас не всех звала, старые кости. А они устроили себе лав-парад. Стечение ли это обстоятельств или проявление тенденций? Разве раньше в литературе не писали о женщинах легкого поведения? Вон у Достоевского что ни роман, то обязательно какая-нибудь или проститутка, или содержанка. Чем эти Грушеньки и Настеньки от меня отличались? Ну, понятно, наши отчасти зацепились за тематику. Но, наверное, основное, что за меня зацепились. Так сказать, персональное недоброжелательство старичков-импотентов. Всегда считалось, что журналисты - это вторая после проституции древнейшая профессия. И никто особенно на это не обижался. Может быть, мертвым мэтрам обидно, что представительница первой древнейшей захотела стать писательницей? Тень бросает на сословие? Ах, этот мужской шовинизм! Мужикам, всем этим сраным поэтам и писателям, можно становиться и ворами, и убийцами. Франсуа Вийон даже к смерти за разбой приговаривался. Рембо с Верленом черти что творили, а пишущая и знающая изнутри своеобразную тему женщина, - это уже преступление. А может быть, это просто живые здесь, в своих интригах пытаются разобраться, что дальше с литературой делать? В какую сторону проворачивать это тупое колесо социалистического реализма? Я - камень на дороге у их телеги. Все на борьбу! Отечество в опасности!

В самом начале защита покатилась как всегда. Передо мной защищался какой-то славный парень - поэт. Только в Литературном институте произрастают такие экзотические фрукты. Только студенты Лита умеют, картинно подбоченившись, подражая своим голосистым преподавателям, так пронзительно читать свои сочинения. Определенно, этот заочник был бравым московским хлопцем. Брит, по последней моде наголо, как знаменитый актер Федя Бондарчук.

Ах, как неудачно, что Саня в свое время не уделил должного внимания этой аудитории под номером 23, что находится как раз над конференц-залом. Как теперь обойтись без декораций, без места действия! Придется мысленно по его, так сказать, стопам возвращаться назад, к тем минутам, когда он утром стоял на втором этаже центральной парадной лестницы. А это приостановит ход сюжета.

Впрочем, как считает бывший ректор, оставивший за собой кафедру творчества, и действующий писатель, "замедление" - один из основных и эффективных приемов литературы. Он часто рассуждал об этом на своих семинарах. Во-первых, оно полезно для самого писателя, потому что в рефлексии "пишется" - "не пишется", этой основной и хронической писательской болезни, в томительной и бесплодной, как пустыня, паузе возникают иногда странные "всплытия", появляются в тексте вместо двух планируемых ранее переходных строк замечательные подробности и эпизоды, удивительные по своей красочности. Откуда они взялись, кто подсказал, какое кресало ударило по кремню? Во-вторых, идет обратный процесс: текст, подчиняясь раздумьям, уплотняется, уходят стертые слова, отжимаются мысли, все становится жестче и активнее. Да, конечно, Саня пропустил нужный момент, теперь приходится наверстывать, но появились и новые предметы описания. А литература, как известно, все же ближе к изобразительным искусствам, нежели к искусствам кинетическим. Не очень уж она движется, это кино и телевидение куда-то летят.

Собственно, мы все это со слов институтского эстетика, профессора Олега Кривцуна, прекрасно знаем. На всякий случай все запомнили некую цитатку из "Тюремной исповеди" Оскара Уайльда, которую профессор зачел как-то на лекции. Потом долго эту мысль осваивали по частям. Начинается все так: "Современная жизнь сложна и относительна. Это ее отличительная черта". Подумать только, в конце девятнадцатого, начале двадцатого веков, можно поиронизировать, она уже сложна! А что же говорить о дне сегодняшнем? Какие же у него-то отличия? "Для того чтобы отразить первую черту, нам нужна атмосфера со всеми тончайшими нюансами, намеками и необычными перспективными искажениями..." Здесь у первого модерниста современной литературы стоит точка с запятой. Но это ему, модернисту, все кажется ясным, а я старательно размышляю над словами "перспективные искажения". Можно понимать это как усложнение жизни, как набегание одного жизненного слоя на другой. Все равно полностью цитата мне долго не давалась, пока глаз не остановился на приютившемся в самом конце предложения слове "фон".

Итак, после точки с запятой продолжение цитаты: "вторая черта требует соотнесения с фоном". Вот что в литературе нынче особенно важно - фон, на котором действуют герои. Этот фон, как клей, держит их, тянет, не дает самим по себе ступить ни шагу; они лишь появляются из фона, как грешники - в приоткрытой двери ада. А вот и конец высказывания, здесь притаилась формула, вернее ее, для публики простенькое, воплощение, английский эстет для широкого понимания даже прибегает к сравнениям: "Вот почему Скульптура перестала быть изобразительным искусством, а Музыка стала им". Это еще не самое главное; музыка, скульптура - это дудочки не нашего оркестра, мы слышим заключительный аккорд, который тут же следует опять через точку с запятой: "вот почему Литература есть, была и навсегда останется наивысшим изобразительным искусством". Ура литературе! На всякий случай я медленно и добросовестно в своем сознании пишу фон происходящего.

Сама аудитория, в которой происходит защита дипломов, повторяет размеры конференц-зала, находящегося под ней. Но здесь другой декор, чуть пониже потолки, наверное, поменьше по высоте окна. Здесь всегда довольно темно, и хотя к большим плоским светильникам на потолке, повешенным здесь еще при советской власти, когда праздновали очередной юбилей института, несколько лет назад, прибавили люминесцентные лампы, их свет только усугубил мрачность помещения, придав ему несколько зловещий оттенок мавзолея. Особенно это ощущение возникает поздним вечером, при потемневших окнах - тогда холодный, безжизненный свет подчеркивает имперскую торжественность интерьера.

Стены обиты деревянными панелями, крытыми синтетическим лаком. Мерный ход деревянных плоскостей разрежен встроенными в стены стеклянными этажерками. На них в качестве интеллектуальных фетишей - книги преподавателей и знаменитых выпускников. Понизу вдоль стен еще ряд небольших застекленных витрин. Здесь опять разложены книги, так сказать итоги творческой работы студентов. Доказательства того, что писатели не только дурно выступают по телевизору и участвуют в заседаниях, но и что-то пишут.

Во всю длину зала, по обеим его сторонам, два панно со всей атрибутикой сочного социализма, собирающегося шагнуть в рукотворное завтра, и сопутствующей ему литературы. В наличии алые знамена, солнце, масонские символы и, как сеятель, идущий навстречу бессмертию, - Максим Горький. Куда без него? Поверху этих немеркнущих художеств собраны еще и великие афоризмы, которые надо бы каждому переписать и запомнить на всю жизнь: