Твербуль, или Логово вымысла - Сергей Есин

- Эстеты это да-а, - потянул Саня, вспомнив о несданном зачете по предмету, - у них всегда особое мнение. Они втихаря любят эротическое, а говорят об эстетическом. Если они заступились за тебя, тогда все понятно: значит, у покойников есть сношения с некоторыми нашими преподавателями, которые духовно уже умерли, но формально еще числятся в живых. И те и другие говорят одно и то же, но наши - в стилистике времени. Как мне стало известно, они тебя хотят на защите потрепать.

- А что такое? - Возлюбленная повела худым беззащитным плечиком. Саня, глядя на невинную деву, подумал: ну истинная Мадонна. Именно с таких красоток в средневековье рисовали Божественное материнство. Но эта неземная хрупкость и за себя постоять умела. Саня собственными глазами видел, как на Тверской она исполосовала сумочкой физию юного балбеса, пытавшегося ущипнуть ее за попку. Не хватай чужое бесплатно! - Все наличные препы желают меня лажануть? - спросила мадонна равнодушным голосом. - Или только те, которые мне за ворот заглядывали?

- Тебе, конечно, все одно лишь мерещится, - отомстил Саня за "долгоиграющего бугая", - а здесь еще и другой мотив. Они, как ты знаешь, между собой воюют, статьи пишут, друг друга за настоящих писателей не считают. Каждому хорошо, когда товарищу по перу плохо. Вышел у коллеги новый роман - говно. Книгу в издательстве зарубили - так ему и надо. Появилась положительная рецензия - по блату. Сводят счеты, друг о друге мемуары пишут, припечатывают. Мешают проскользнуть в бессмертие. Ты только предлог, для некоторых важно зацепить твоего научного руководителя. А он всегда бывшего ректора поддерживал. Поняла цепочку? Через тебя и завкафедрой можно потрепать. Ничего особенного не произойдет, но нервы поточат. При других обстоятельствах тебя бы без звука бы пропустили, а здесь есть случай потоптаться с ба-альшим удовольствием.

- Ох уж эти стариканы со своими дневниками, воспоминаниями, документальной прозой, в которой они позволяют себе про всех расписывать. Почти о всех в институте что-нибудь написали, садисты. Так-де было, так, мол, было, надо сохранить для истории литературы! Не хотят люди в историю, хотят сидеть на лавке и бздеть в портки, выдавая эту бздню за научные достижения!

Саня пропустил эти причитания мимо ушей, потому что прекрасно понимал: каждый литератор - завистник. Еще Саня не без раздражения вспомнил о бывшем ректоре, по кличке Звонарь, который принимал его в институт. И про себя отметил, что творческая зависть у писателя - это чувство универсальное: оно и на молодых направлено, и на писателей старых. Видите ли, это бывший ректор, и хозяйственник неплохой, и романист, и еще изобрел, казалось бы, примитивный жанр прижизненных дневников - про себя и про литературу, про культуру и про политику. Почему эти его дневники вызвали такой читательский интерес? Многие коллеги кинулись что-то подобное писать, ан не получается. Этим же, наверное, объясняется и раздражение его подруги. Молодому писателю каждый успешный старый писатель в досаду. Пусть эти носороги-долгожители скорее освобождают место. Но они пока не уходят, и с ними надо считаться. И ведь себе же во вред. Саня отчетливо представлял себе фигуру современного писателя с его страстью к самосожжению: каждый за литературный успех и себя продаст, и родных. И он сам такой же.

- А чего же ты в свой диплом в последний момент насовала? - как бы мимоходом поинтересовался Саня. Совсем недавно, когда он слушал магнитофонную запись, у него появилось подозрение, что дорогая подруга не утерпела и вместо невинных рассказиков про детство и белые березы в последний момент всунула еще кое-что из своей профессиональной жизни. Ты что, впендюрила рассказ про изнасилованную папаней девочку?

- Вполне реалистическое для нашего времени сочинение. Я и повесть о девочке, которая служит горничной у своего бывшего клиента, тоже вставила. В литературу входить надо, чтобы о тебе заговорили, чтобы ты сам понял - можешь ты заниматься этим или нет. Я что, даром эти пять лет мантулила, зарабатывала на образование?

- Но в этой повести... там же все ясно: что ты делаешь, чем занимаешься. Нельзя же так подставляться.

- Это тенденция литературы. Автор сливается с героем. Лимонов писал, как с негром трахался, а Роман Сенчин, наш, кстати, Лита выпускник, - как хотели по пьянке трахнуть компанией своего товарища, тоже студента. Ты читал его повесть "Афинские ночи"? Ты поверил? Не надо только надуманного автора путать с настоящим, а вымышленное - с реальностью. И Лимонов, и Сенчин - это настоящая литература, а не Донцова. И Лимонов наверняка ни с каким негром не трахался, и Сенчин ни в каких афинских ночах не участвовал, дрочили, небось, оба и на пишущей машинке тюкали. Литература реальнее, чем жизнь, жизнь мы забываем, а с персонажами литературы нас похоронят. Дело не в трахах, а в том, что эти трахи, как телесериалы, смотреть настоящий читатель не желает. Из современной литературы выпадает всякие "он сказал", "она почувствовала", "он прижал ее к груди". В жизни все не так; неужели, Саня, ты этого не понимаешь? Здесь нужно больше фантазии и все прямее, искреннее. Руководитель это сознает, он не сентиментальный дурак, хотя и старое совестливое мудило. И дружок Звонарь у него такой же! Так в последнее время подставился, стольких против себя восстановил. На него сейчас другое преподавательское мудило под чужой фамилией скинуло письмо в министерство. Вот нервов-то потреплют! Разве кого-нибудь волнует, что это неправда? Это - писатели, им главное повеселиться, потереть ручонками. Рабы письма и зависти. Он, как ты, Саня, тоже думает, что есть справедливость, есть честность и если что-то написано талантливо и искренне, то все поймут, что это хорошо.

- А если не защитишься? Если завалят?

- Дело ведь не в защите, я взяла здесь все, что только могла. Когда учишься за собственные деньги, то все происходит по-другому. Пропускать занятия и то жалко. Я все раскопала, побывала на всех семинарах, знаю, где занимаются делом, а где добывают выслугу лет. Это, конечно, сильный вуз, а самое главное - здесь среда, в которой хочешь, не хочешь, станешь писателем.

Такой, пожалуй, Саня свою красотку еще не видел: в ней чувствовалась невероятная решимость и уверенность в себе и своем будущем. Саня про себя знал, что характер у него мягкий, рядом с Возлюбленной он зайчик. Но тут же подумал, что обязательно добьется, сравняется с ней, научится далеко и высоко летать, как она.

А Возлюбленная продолжала:

- Я просто чувствую, что писательницей уже стала. Диплом мне не очень-то и нужен. Я его кому, мамке покажу? На стенку повешу? Мне клиенты станут больше класть в сумочку за высшее образование? Это не кандидатская диссертация, за которую приплачивают. Мне главное - себе было доказать. А себе я уже доказала.

И в этот самый момент - а действие сцены, как было сказано, происходило на тесном пространстве проходной - вдруг раздался автомобильный гудок. Саня, несколько успокоенный бойцовским настроением Возлюбленной, как раз хотел протянуть руку и пошалить немножко, приобнять, помять, погладить, поцеловать. Он взглянул на телевизионный экран: в чугунные ворота уткнулась ветвистыми рогами черная ректорская "Волга". Окна в авто были затенены, как на машинах бандюков или олигархов. Надо идти открывать.

Ворота в институте отворяются медленно, как ворота в рай. Машина осторожно потопталась на канализационном люке, находящемся прямо на дороге. В дождь его приоткрывали, чтобы способствовать более энергичному сливу дождевых вод. Тогда приходилось ехать с особой осторожностью, чтобы не бултыхнуться колесом в дыру. Но пока дождя не предвиделось; люк, следовательно, надежно закрыт. Под ним, в глубоком колодце, главная артерия, по которой все институтские соки из двух корпусов и жир от мытья посуды в столовой уходят в главный коллектор, находящийся прямо под Бронной улицей. Проток для нечистот часто засоряется, и тогда рабочие по двору Витек Вотинов и Володя Рыжков берутся за трос, поминая ученый народ не всегда цензурными словами. Чего только ни пихают замечательные представители отечественной культуры в канализацию: и остатки магазинных салатов прямо в пластмассовых банках, и пакеты из-под молока, и всякие женские обмотки. А вытекающие из столовой жиры, накапливаясь, все это обволакивают, словно смолой.

Когда черная, блестящая лаком, машина, переваливаясь, медленно проплывала мимо, Саня помахал рукой шоферу Лешке. Работа у Лешки, возившего ректора по делам и домой в подмосковный городок, была тяжелая: туда-обратно утром и вечером. Но Леша не унывал - у него молодость. За тонированным окном смутно промелькнуло значительное и сосредоточенное лицо нынешнего ректора, украшенное тяжелой патриаршей бородой. Сане это нравилось, борода придавала ректору солидность и внушительность, а общему виду - патриархальность. По привычке ко всему цеплять литературные ассоциации Саня про себя сказал: "Гости съезжались на дачу".