Люди в летней ночи - Франс Силланпяя

И еще несколько слов о луне свадебной ночи. Отойдя на порядочное расстояние от Малкамяки, она совершенно забыла свои фокусы с отрыванием головы. Луна сильно переменилась, как это иногда случается с записными шутниками. И хотя возникала в памяти та первоначальная картина — позже, когда луна уже достигла другой стороны небосклона, — она отнюдь не казалась теперь шутливой, напротив, была исполнена глубокого значения. Как не шутливой казалась теперь и история о маленькой черной букашке… Да, луна спускалась ныне на северо-западе, в такое место, куда мы ни разу не удосужились заглянуть за все время рассказа. Лунные ночи… как не похожи они на летние! Только для того, чтобы увидеть еще одну лунную ночь, пусть нам расскажут о том, что последовало дальше.

Эпилог

Осеннее путешествие поэта

Осень совсем не то, что лето; лето совсем не то, что весна, — и так далее. И по всему миру осени, лета, весны и зимы устраивают череду разнообразных пейзажей, которые окрыленное воображение может однажды разом охватить из прекрасного далека, поднявшись в бескрайний небесный простор. Но в воображаемой картине сотрутся своеобразные черты каждого отдельного года. Первым исчезнет ощущение времени, потом места, а затем самого их существования. Когда, где и что такое были эти весны, лета, люди, насекомые, события? Точно ли существовали они? Загляните-ка поутру в зал, где вечером давали представление: все сооружения, устроенные вчера для спектакля, оставлены на своих местах, а в тусклом зрительном зале рядами стоят пустые кресла…

Так что бессмысленно дотошно выяснять, что именно заставило некоего поэта покинуть осенью свою келью и пуститься в путь. В одно благостное мгновение поэту довелось услышать о чарующих движениях жизни, из пестрого многообразия которых собрана эта книга. Ему довелось услышать — или увидеть внутренним зрением — и как бы легко коснуться их, и тогда им овладело известное нам настроение безвременья, или вечности. Он увидел все описанные здесь события в одно долгое мгновение, застывшее в знакомом ему беззвучном сумраке комнаты. Тема, которая в нем подспудно зрела, неожиданно, под влиянием увиденного зашевелилась в его голове, словно ища подходящую мелодию, чтобы излиться сначала напевом. Тема впервые явилась ему в юные годы, когда он странствовал в одиночестве по дорогам позднего лета. Еще тогда он, мурлыкая что-то, вдруг пропел безотчетно пришедшие к нему слова:

Приглянулась мне девчонка,что за полем повстречал, —тра-ля ля-ля, повстречал, —батюшка пусть не бранится,я уж с ней побаловал, —тра-ля-ля, побаловал…

Когда он заметил, что напевает, его охватил прилив вдохновенья, и всю дорогу он упивался, воображая непаханые просторы, которые он возделает в своем творении.

Имя ему уже было найдено — «Народная песнь». Но он так горячо взялся задело, напевая и обдумывая подробности, что тема ему скоро наскучила, и песнь осталась несложенной. И вот теперь спустя годы тема вернулась к нему, навеянная образами этой книги. Хотя между ними и его «Народной песнью» общего было мало, все же та и эта темы оказывали друг на друга живительное действие. Поэт даже вспомнил те слова, что пришли ему на ум, когда он в тряской повозке странствовал по дорогам; теперь он записал их в первый раз и даже пропел, а пока пел, надумал отправиться в те края, где не так давно среди восторгов пылкого лета играли и переливались всеми красками влюбленность и любовь.

В краях тех он застал багряно-желтую осень. По давней привычке к тщательному наблюдению и анализу он придирчиво оглядел желтую березу, как человеческое существо, словно ожидая, что дерево немедленно предъявит для рассмотрения все свои характернейшие черты. Сквозной, воздушный лиственный лес был наполнен процеженным через тонкие облака бледным и ровным светом. Поэт глядел вокруг и как будто переносил все увиденное на полотно будущей картины. За полем по склону холма словно поднимался из темноты рощи желтый поток: огненные и золотистые цвета клубились как бы сами собой и сияли собственным светом, пока солнце все еще скрывалось за нежной пеленой. Вся его грандиозная тема «Народной песни» показалась вдруг скрытой в поместительном тайнике под одним-единственным сырым березовым листом. Стояла тишина, как перед какими-то нежданными событиями.

Поэт зашел в дом и получил разрешение остановиться здесь на несколько дней. В доме и вокруг стояла та же выжидательная, гнетущая тишина, словно жизнь, само бытие оцепенели в непостижимом ожидании разрешения собственной загадки, длящейся многие тысячи лет, разочарованные напрасной попыткой этого лета. Во все стороны расходилось жнивье, и в воздухе носился запах срезанных стеблей. Из дома недавно уехала дочь хозяев, выданная замуж; во всем чувствовалась утрата — чего? Это трудно было определить. Хлеб сжат, дочь увезена… Зачем здесь жили хозяин с хозяйкой? Что составляло их жизнь? И старая хозяйка тоже жила на нижнем дворе. — Зачем я сюда приехал? — Поэт задавал этот вопрос себе.

Вернее, он хмыкал себе под нос, потому что в глубине души отлично знал, из-за какой ребяческой причуды сюда прибыл. Это долгая история. Разумеется, он приехал не из-за «Народной песни», подлинность путешествия, очевидно, заглушила пробудившееся было в каморке одушевление. Оно, это одушевление, было, однако, созвучно другому, более глубокому одушевленному чувству. — Двадцатилетним юношей поэт испытал в родных краях радость прекрасной любви. Вспоминая о ней, он вспоминал о зеленых шалашах в Иванову ночь и о нагих осенних вечерах, залитых лунным светом… Прошло много лет, та история имела унылый и тягостный конец, а он с тех пор успел стать признанным поэтом. Но жил он одиноко, а поэтической славе особого значения не придавал. Он ощущал свою отчужденность и часто бродил по ночным улицам, издали поглядывая на женщин, поджидавших клиентов, но подойти к ним не мог. Где бы ни попадались ему на глаза женские портреты, он искал и находил в них особые черты и покупал портреты себе. Он помнил свою первую любовь, и в его сознании этот образ целиком слился с представлением о женской прелести вообще; ему казалось, что им еще суждено встретиться и, взглянув друг другу в глаза, вместе понять печальную загадку жизни. Но его предчувствие не сбывалось, а годы все шли и шли… бесцельные, пустые, и поэт бродил по улицам и останавливался в дверях танцевальных залов в сонные утренние часы. Спешить домой не стоило. Его томила тоска по любви, но он скрывал ее, как многое другое…

Этой осенью он особенно чувствовал свою неприкаянность и одиночество. Он провел лето в городе в обычных грезах, но ничего не вызрело в нем до самой осени. Начали съезжаться знакомые, встречались вечерами под темно-зеленой зеленью при свете фонарей. Их жизнь казалась богатой и насыщенной, а поэт ощущал себя несчастным и обездоленным после прошедшего лета. Он лишился двух радостных переживаний, испытанных другими: весеннего отъезда из города среди зелено-желтых цветущих кленов и возвращения в него осенью, к запыленной темной листве тех же кленов, под зажженные фонари — в пору, когда официантки еще одеты в белые блузки и черные юбки…

Вот в эту-то пору один молодой человек за столиком и упомянул к слову двух главных героинь нашей книги — совершенно как романический персонаж в некоем сюжетном повороте вспоминает на чужбине встречу с женщиной; все это тотчас дало толчок пылкому воображению поэта, нарисовавшему ряд летних картин, в которых главным действующим лицом был он сам. Он представил, что судьба напрасно расточала летнюю благосклонность двух женщин на того, кто не знал ей цены, на молодого человека, не умеющего ни распознать, ни тем более оценить утонченные прелести человеческого бытия. Так решил поэт и утешился в своей обездоленности, поглядывая свысока на молодого человека с его любовными похождениями, на разнообразие форм жизни и бытия и на собственную старинную романтическую историю; поглядывал и вчуже оценивал их, и с удовольствием награждал соответствующим достоинством. Он чувствовал, что готов приступить к «Народной песне», и с этим чувством отправился в путешествие — медлительный, праздный, слегка печальный, но умудренный опытом, зрелый мужчина.

Все это и привело его к нынешнему положению, когда он сидел один в доме и хмыкал себе под нос. Он так живо вообразил ту, что вышла замуж, что почти ожидал увидеть ее здесь. Ее образ, составленный по редким чертам, упомянутым молодым человеком, получил полное одобрение поэта; какую восхитительную ночь они могли бы провести в этом доме, запрятанном среди глухих лесов! Они не задавали бы вопросов, только испытывали бы одно бесконечное блаженство и понимали друг друга без слов… По дороге сюда он потому инстинктивно и занимался наблюдениями осенней природы, чтобы отвлечься от этой упоительной ребяческой мечты и сохранить ее таким образом в душе сколь возможно долго.