Глядя в будущее. Автобиография - Джордж Буш

То, что я увидел, было подземным бомбоубежищем, "пещерами" для гражданской обороны, которые китайцы рыли в каждом крупном городе. "Ройте глубокие тоннели, — наставлял народ председатель Мао. — Везде должны храниться запасы зерна". Зачем? Во время посещения мне сказали, что СССР когда-нибудь все равно начнет против Китая войну, причем с использованием ядерного, а не обычного оружия.

По завершении моего посещения "пещер" я поблагодарил своих гидов и поехал на велосипеде обратно в резиденцию. Мать спросила, как мне понравилась экскурсия, и я рассказал ей о том, что видел. Она заметила, что это странный рождественский подарок — приглашение посетить бомбоубежище в день, посвященный духу мира на Земле.

Однако к этому времени я пробыл в Китае достаточно долго, чтобы знать, что мои хозяева не допускали практически ничего случайного в отношениях с иностранцами. Китайцы хотели показать, что они бдительны по отношению к СССР и готовы к любому повороту мировых событий, даже к самому худшему.

Я согласился с матерью в том, что время для организации этой экскурсии в день Рождества было выбрано странно. Однако это гарантировало, что я не скоро забуду свой визит в "пещеры".

В то же Рождество произошло незначительное событие, после которого я долго недоумевал, пытаясь понять, не пришло ли ко мне то ощущение, о котором говорил посол Непала, а именно что, чем больше узнаешь о китайцах, тем хуже их понимаешь.

Перед отъездом из Пекина моя мать сказала начальнику обслуживающего персонала господину Вонгу, что она и тетушка Мардж очень благодарны за все сделанное им для того, чтобы их визит был приятным. В духе Рождества она предложила ему и прочей прислуге небольшие подарки, объяснив, что таков обычай нашей страны. Когда Вонг сказал: "Спасибо, нет", мать стала настаивать, думая, что он отказывается просто из скромности. Однако он упорно стоял на своем, и ничто не могло его сломить.

Как объяснил мне один из членов моей миссии, причина состояла в том, что в Китае при Мао принимать подарки за сделанную работу считалось проявлением буржуазности или хуже того. Для Вонга принять подарок было просто рискованно. В условиях суровых революционных догм, управляющих жизнью Китая, он должен был бы после этого выступить на так называемом "собрании самокритики" в своем районе и публично признаться в том, что принял подарок от иностранцев.

Когда мне это объяснили, я кивнул, сделав вид, что понял. На самом деле я не понял, во всяком случае не до конца. Выяснилось, однако, что был способ обойти этот запрет на подарки. Когда мать и тетя объяснили нашим китайцам, что подарки предназначены для того, чтобы "помочь вам в вашей работе", Вонг и другие приняли их. Так мы нашли выход из противоречия между восточными и западными, капиталистическими и коммунистическими традициями. Или по крайней мере нам так показалось. (Когда наше пребывание в Китае закончилось и мы готовились вернуться в Соединенные Штаты, чтобы принять новый пост, господин Вонг неожиданно вошел к нам с нашими подарками в руках. Он принес все подарки до единого, которые гости нашего дома когда-либо дарили работавшим в нем китайцам. "Но почему?" — спросил я. И господин Вонг объяснил: "Подарки делались для того, чтобы помочь нам в нашей работе по обслуживанию семьи Буш. Но теперь в Пекине больше не будет домашнего хозяйства Бушей, поэтому, следуя классической китайской логике, больше нет причин сохранять эти подарки". — Дж. Б.)

* * *

Хотя катание Бушей на велосипедах по городу было хорошим способом вырваться из кокона, образованного вокруг района иностранных посольств в Пекине, оно не решало проблему нашей изоляции от официальных представителей китайского правительства. Другие члены дипломатического корпуса по крайней мере встречали их на различных приемах по случаю национальных праздников той или иной страны. Отдельные представители китайского правительства и его узкого замкнутого круга обязательно показывались на этих открытых общественных мероприятиях.

Дэвид Брюс этих приемов не посещал. Он строго придерживался своей роли офицера связи между правительствами США и Китая, не обладающего полным статусом дипломатического представителя. Я, однако, считаю, что, пропуская эти мероприятия, мы терям возможность дать почувствовать наше присутствие в Пекине. Поэтому я стал принимать приглашения по случаю национальных праздников.

Первое приглашение, которое мы приняли, поступило из посольства Алжира. Когда мы с Xолдриджем вошли в зал, по помещению прокатилась волна оживления. Американцы на дипломатическом приеме в Пекине! Однако скоро все вошло в норму. Дипломатический лед был сломан; с тех пор наше появление на подобных мероприятиях рассматривалось как дело вполне обычное.

Генри Киссинджер оценивал мою политику активного посредника не очень высоко. Однажды он мне сказал: "Не имеет никакого значения, нравимся мы им или нет". Я не согласился. Моей целью было не завоевание популярности в Пекине, а изучение китайцев и предоставление им возможности познакомиться с американцами с помощью личных контактов. Сам Генри лучше всех знал ценность личных связей в мировых делах. Именно его теплые отношения с Анваром Садатом помогли нам разрушить барьеры недоверия на Ближнем Востоке.

Но во время нашего пребывания в Китае был и такой период, который поколебал мою убежденность в том, что Дэвид Брюс не прав, уклоняясь от участия в дипломатических мероприятиях. Это было весной 1975 года, когда военное положение США и наших южновьетнамских союзников ухудшилось. Такой ход событий, по-видимому, обострил антиамериканские настроения не только у противников нашей страны во всем мире, но и среди некоторых наших друзей. Каждый раз, когда я проходил мимо групп дипломатов, я чувствовал их враждебность, а в некоторых случаях и радость по поводу того, что американская политика в Юго-Восточной Азии терпит провал.

Наихудшим из этих дней было 30 апреля, канун празднования в Пекине Дня 1 Мая. Барбара и я находились в посольстве Нидерландов на приеме по случаю дня рождения королевы Юлианы. Пока собирались гости, прошел слух, что пал Сайгон. Обычно атмосфера подобных мероприятий бывает спокойно сдержанной, но в тот вечер помещение было насыщено напряженным ожиданием. Вдруг представители Временного революционного правительства Южного Вьетнама, их было примерно шесть человек, выбежали из зала. На улице раздались приветственные возгласы.

Барбара и я оставались у голландцев до конца приема. Затем под аккомпанемент хлопушек, взрывавшихся по всему городу, мы вернулись в здание нашей миссии. На следующий день, 1 мая, из громкоговорителей на улицах полилась революционная музыка. Это продолжалось несколько дней не только в честь 1 Мая, но и в ознаменование "Победы вьетнамского народа". На стендах возле вьетнамского посольства были выставлены фотографии американских государственных руководителей,