Галактика. Принцесса и генерал - Ольга Гусейнова

Мы уже подошли вплотную к лаборатории Зельдмана, когда Башаров, придержав меня за локоть, тихо посоветовал:

— Даш, если Хеш’ар не нужен тебе на всю жизнь, держись от него подальше.

— Илья, я говорю один раз, но твердо: ты не мой мужчина. А вот что нам делать с Лейсом, разберемся как-нибудь сами, без посторонней помощи. И еще — спасибо, я тебя услышала! — Сейчас я заявила это уверенно и четко, как другим мужчинам, которые пытались ухаживать за мной. Сама виновата, действительно расслабилась, поддалась обаянию. Чего уж врать себе-то, сама флиртовала. Гадство!

Наш инфекционист, слава науке, оказался на своем рабочем месте.

— Профессор Кобург, вы? — немного удивился пожилой врач, увидев меня, потом добавил: — Башаров, и вы здесь? Что-то нашли? Или случилось что?

— Можно Дарья Сергеевна. — Я улыбнулась мужчине. — Ничего не случилось, заинтересовал один важный момент. Поэтому хотелось бы с вами его обсудить.

В лаборатории, кроме Зельдмана, находился Сей Шитцини. Первым делом он предложил нам кофе. К счастью, на этом исследовательском корабле в лабораториях поставили кофейные аппараты, зная специфику работы ученых. Ароматный напиток я приняла с огромной благодарностью, сразу с блаженством вдыхая его бодрящий запах, и посочувствовала крайне утомленным коллегам:

— Вы хоть отдыхали?

— Любопытная штука эта розовая, знаете ли. Не дает покоя, — усмехнулся Зельдман, кивая на дугу экранов, подобную моей.

— Профессор, мне кажется, вы правы, — осторожно начала я.

— В чем именно? — устало улыбнулся пожилой ученый, показывая пожелтевшие и слегка стертые зубы. Видимо, ему плевать на свою внешность, учитывая нынешний уровень развития стоматологии.

— Я просмотрела все данные, записи. И…

— И? — потерял терпение коллега. — Не тяните резину. Дарья Сергеевна, мы не на экзамене, за неправильный ответ вам «неуд» в зачетку не поставят.

Не сдержавшись, я хихикнула, ведь перед ученым такого ранга и опыта, как Зельдман, я действительно сильно робела.

— Розовая — паразит. По сути — какая-то разновидность бактерии. Да, пусть не стандартная, но есть схожая база признаков. Ведет себя как стафилококки: делится во всех плоскостях и без определенной системы. Вид почти цилиндрический, если бы не странная выпуклость… ну хорошо, булавовидный. Ее скопления обнаружены в самых неожиданных местах и даже средах.

— Более того, — вмешался мастер Шитцини, — чаще всего самые большие скопления обнаруживаются в средах неорганического характера. Я бы отнес их к хемосинтетикам. Могу с большой уверенностью предположить, что они питаются неорганикой. Даже уточню: розовая — хемоавтотроф.

— Честно говоря, я того же мнения, — согласился Зельдман. — Если бы не одно «но»!

— Какое? — Я присела на край рабочего кресла.

Профессор не успел ответить, его опередил Илья, с удовольствием пивший кофе опершись бедрами о стол рядом со мной:

— Если розовая — хемоавтотроф, в чем я солидарен с мастером Шитцини, то она питается исключительно неорганикой. И это укладывается в систему расположения и нахождения колоний. Более того, тщательно и внимательно осмотрев переборки, я нашел что-то наподобие ржавчины в местах ее локации. Хемоавтотрофы создают органику из неорганики…

— Именно об этом я хотела сказать, когда мы пришли сюда, — выдохнула я. — Думаю, вы все отметили свечение, испускаемое розовой? — Коллеги кивнули. — Это дополнительный специфический признак, как мне кажется. Хемоавтотрофы — паразиты, разрушающие структурные связи, по сути, разрывающие чужие молекулы на части и собирающие из них собственную оболочку, тем самым пополняя свое содержимое питательными веществами. Чаще всего они питаются за счет химической энергии окисления, но, может быть, не только? Может быть, способ схож, но питание — более энергетическое, из-за чего она светится словно радиоизотоп?

— И вероятно, питается различными видами энергии, поэтому на нее не подействовали известные нам системы дезактивации и защиты, — с энтузиазмом добавил баквирусолог Шитцини.

— Все было бы так, если бы снова не одно пресловутое «но»! — повторил Зельдман.

— Нарушение «диеты» и заражение живых носителей, — кивнул Башаров. — Согласен. Хотя…

— Что? — вновь нетерпеливо поторопил Зельдман.

— Инкубационный период на первых транспортниках, которые покинули Т-234, длился почти две недели. А вот команды ОБОУЗ — уже сутки. Возможно, розовой чего-то не хватает? И она, допустим, оголодала, поэтому перекинулась с неорганики на живых носителей? — предположил Башаров.

— Но если наша первая версия верна, вокруг полным-полно «еды» — сплошь неорганика! — воскликнул Шитцини.

— Мастер, а если взять вашу недавнюю версию? — осторожно заметила я. — Помните о бактериях, которые, потеряв связь с колонией, саморазрушаются? Что, если на родной планете у нее был сдерживающий фактор? Или, наоборот, что-то дополнительно питающее, чего на борту космических кораблей не найти.

В обсуждение снова включился Башаров:

— В том месиве, которое осталось от тел, я обнаружил лишь несколько фрагментов розовой. И то потому, что тщательно искал, просматривал все стекла и… Но они единичные, а так не может быть. Да еще при подобных скоплениях колоний и главное — полной деструкции тел.

— Чего-то мы еще не увидели, — проворчал Зельдман. — Но я тоже склоняюсь к версии, что розовая — паразит-хемоавтотроф. Вполне вероятно, на планете она была абсолютно безвредна до определенного момента, раз имеются сведения, пускай и не подтвержденные, что у заключенных, работающих в шурфах на глубине, неожиданно проявились отклонения. А это значит: присутствуют физиологические изменения…

— Но что вызывает агрессию в отношении носителя? — спросила я, уставившись на экраны, где крупным планом светилась розовая. — И каким образом происходит влияние на человека?..

В этот момент прозвучал сигнал, и в лабораторию влетел Кшеола Ом.

— Господа, дамы, сейчас я вас, надеюсь, порадую! — выдохнул он с невероятным воодушевлением и, стремительно подойдя к киберу, увеличил изображение бактерии в несколько раз. — Что вы видите? Приглядитесь!

Мы дружно столпились у стола за спиной молекулярного генетика. На весь центральный экран расползлась сияющая предположительно бактерия. Акцент был сделан на расширяющемся конце ее цилиндрического тела.

— Кажется, это дополнительная… нить… ДНК… — медленно, вглядываясь в сильно засвеченную картинку, произнес Шитцини. А потом продолжил, показывая пальцами: — А вот и вторая…

— Мне кажется, это похоже на границу, — подключился Башаров, тоже ткнув пальцем в картинку, да так энергично, что погрузил всю руку в экран.