Том 3. Корни японского солнца - Борис Пильняк

– Тебе не место в моем доме, не смей больше приходить сюда, ты стала нам чужая.

Я ушла со слезами на глазах, вспоминая свою мать. Я рассказала все мужу.

– Солнышко мое! – сказал он. – Еще дороже и крепче люблю я тебя, и теперь я твердо знаю, что ты только моя.

В свободное время мы уезжали с мужем или верхом, или на автомобиле за город, и там муж учил меня стрельбе из маузера и браунинга.

Поссорились мы с мужем только однажды, когда он устыдил меня, что я пудрюсь. Я стала возражать. Он рассердился и сказал, что индейские украшения не подобают жене коммуниста. Я обиделась, что он обозвал меня индейцем.

Мало-помалу я взялась за хозяйство. Во-первых, я стала столоваться дома. Это было экономнее. Готовить кушанье мне помогала сторожиха, жена дворника, оставшаяся еще от Кудрявцева. Во-вторых, я переоделась. К нам частенько заходил И. Г. Однажды он мне сказал:

– Я знаю, что твои платья у тебя от отца, но другие этого не знают. Ты теперь со своим мужем принадлежишь к другому классу и одеваться в шелковые платья тебе теперь неудобно. Все знают, что твой муж командующий двумя отрядами, имеет казенные деньги. Все это может броситься в глаза другим.

Я выслушала И. Г. и сейчас же нашила себе ситцевых платьев.

Товарищи мужа, жившие с нами, Соколов и Краснов, относились ко мне по-товарищески. Свободные часы мы проводили вместе. Соколов расспрашивал про подруг, с которыми он успел познакомиться. Я рассказывала, что знала.

К городу подходили белые. Рогозины, Соколов и Краснов переселились ближе к своим частям.

С этого дня началась моя кочевая жизнь. В штабе при казармах не было, кроме меня и Таси, ни одной женщины. На каждом шагу попадались солдаты. Я их боялась, напрасно Соколов и муж убеждали меня подружиться с боевыми товарищами. Дом, где мы жили, был двухэтажным. Весь квартал занимали мы, то есть большевики. В нашем доме внизу жила только одна посторонняя старуха, бывшая хозяйка дома. Она, как крыса, бродила по дому и охраняла свое добро. В столовой у нее стоял книжный шкаф, запертый на ключ. Я попросила Тасю попросить у старухи разрешения почитать книги и сохранность их брала на себя. Старуха ответила:

– Большевики привыкли ломать, грабить и без ключей, – и ключа не дала.

Как я ненавидела в ту минуту всех отцовских друзей!

Тася очень скоро привыкла к солдатам и судачила с ними, а меня смущали их шуточки.

К нам в штаб пускали только по пропускам.

Соколов все время влюблялся. Однажды он обратился ко мне с просьбой пригласить мою подругу к себе в гости. Я написала пригласительную записку, где сообщила, что хочу повидаться, и дала ей пропуск. Пропуска у нас были введены после того, как однажды под партийным комитетом была подложена адская машина. В четыре часа было назначено партийное собрание. В одиннадцать часов пришел простой мужичок с узелком. На узелок никто не обратил внимания, и никто не заметил, как мужичок ушел из комитета. Узелок остался лежать под столом. Только случайно одни из товарищей услышал тиканье часов, идущее из-под стола. Тиканье шло от узелка. Дали знать моему мужу. До четырех часов оставался всего один час. Василий вынес узелок на. автомобиль и отвез его за город. Я слышала оглушительный взрыв, задрожали даже стекла в городе. Василий рассказывал, что на месте взрыва осталась глубокая яма. Могло бы погибнуть пятьдесят человек ответственных товарищей. Впоследствии узналось, что это сделал один из белогвардейских офицеров.

К моему удивлению, Вера пришла со своей подругой совсем не из нашего класса, а уже окончившей гимназию. Я с ней была даже незнакома, но знала, что ее брат – белобандитский офицер и скрывается за границей. Они пришли в неурочный час, когда ни Василия, ни Николая не было дома. Первым вернулся муж, он подсел к нам и стал шутить. Я распорядилась, чтобы подали чай. В эго время пришел вестовой, муж взял у меня на минуту ключ от секретного шкафа и уехал. Подруги слышали наш разговор о секретных документах. Я положила ключ в комод. Меня беспокоил взгляд подруги Веры. За чаем я стала наблюдать за ней. Она сидела за самоваром и наливала чай. Вера вела себя естественно. Соколов ей нравился. Вторая чашка мне показалась совсем другого вкуса. Я не клала себе сахару, но чай был сладковатый. Я его вылила в полоскательницу и налила чаю сама себе. Соколов все время острил. Вдруг его затошнило и сорвало. Подруги сейчас же заспешили домой. Я стала помогать Соколову. Но вдруг и у меня закружилась голова. Я упала в обморок.

В сознание я пришла только ночью. В комнате были доктор и муж. С Соколовым было легче: ему дали такую порцию яда, что его сразу стошнило, а я разбавила яд, слив чай и налив новый. Ключа в комоде не оказалось, но секретные бумаги тронуты не были.

– Арестовать их, стерв! – кричал муж.

Краснов поехал их арестовывать. Веру нашли дома, спящей и ни в чем не повинной, а от ее подруги и след простыл, она уехала в Монголию. Веру привезли к нам, она плакала в ужасе, и ее отпустили домой.

Изредка к нам приезжали с визитом монгольский князь Норбо и китайский консул Сун. Сун ни слова не говорил по-русски, Норбо же отлично изъяснялся. Про обоих про них, а особенно про Норбо, мы знали, что они помогают белым. Приезжали они в лакированных экипажах, запряженных парою вороных коней. Одеты они были не по-военному, в длинные шелковые халаты, в черные кофточки. У Норбо была коса. Приезжали они справляться о нашем здоровье. Обоих я знала еще по отцу, они были его друзьями. Норбо всегда делал ценные подарки, за ним наперебой ухаживали жены купцов, он любил выпить и всегда с удовольствием разделял праздную жизнь нашего купечества. Мне, когда я жила с отцом, он привозил монгольские сладости.

В городе становилось все неспокойнее и неспокойнее. В Маймачане на Василия было сделано покушение, он отстреливался и ранил белобандита. Вечерами и ночью часто Василий уезжал в разведки и на проверку постов.

Белые были рядом.

Я не могла без мужа спать, мучилась. Я потребовала, чтобы он стал брать меня всюду с собою. Я обрезала волосы, сшила себе солдатский мужской костюм, стала одеваться по-мужски. Сначала Василий сердился на меня, затем стал давать самостоятельные поручения. Я ездила с ним ночами.

Человек двадцать, мы носились по улицам. За городом мы разбивались человек по пяти и разъезжались в разные стороны, каждый имея свое задание.

На работе я сдружилась с солдатами. Мои интересы стали солдатскими. Все свое время я проводила в обществе солдат. Питались мы теперь вместе с солдатами. Деревянная ложка стала для меня дороже серебряной, и она всегда хранилась у меня за голенищем. Я стала таким же простым солдатом, как все остальные. Лошадей я любила с детства, теперь я имела свою лошадь, за которой должна была ухаживать.

Нехорошие слухи все упорнее и упорнее носились над городом, ждали переворота, ждали белых. В город пришел отступавший отряд Лаврова, состоявший из мадьяр и анархистов. Его солдаты пришли в город с женщинами и музыкой. Самого Лаврова несколько дней не было видно, он отстал где-то в деревне, где пил в обществе своей жены и анархистов. Василий был возмущен распущенностью солдат и халатностью Лаврова. Несколько раз он порывался поехать к нему для переговоров, но товарищи отговаривали его.

– Что делают?! – восклицал Василий. – Воевать надо, а они отступают!

Вслед Лаврову пришел со своим отрядом грузин Карандарашвили, красивый и величественный старик. Его отряд был много налаженнее. Старуху из нашего дома выселили. Дом превратился в казармы, всюду были солдаты. Мы двое, Соколов, Краснов и Тася сдвинулись в три самых маленьких комнатушки. Мужчины редко бывали дома, Соколову было уже не до увлечений, Василий все чаще задумывался, Тася и та перестала хихикать с армейцами. Солдаты Лаврова и Карандарашвили расположились в палатках прямо на дворе. В палатке сестер милосердия все время пили и пели. Они и жены начальников без спроса бегали ко мне пудриться и подводить глаза перед зеркалом. Все шло вверх дном. Солдаты из нашего отряда шутили, что на нашей улице великий пост. Мужа я видела только ночами, он приходил расстроенный и говорил, что князь Норбо организует белых, их всего маленькая кучка, а нас тысячи, но Лавров не хочет наступать и воевать с монголами.

Василий решил окончательно переговорить с остальными командующими. Лавров все еще не появлялся у нас, имея свой штаб за городом. Муж с Карандарашвили поехали к нему. Они уехали на рассвете. Я осталась с Тасей и с караулом из нашего отряда. К обеду Василий не вернулся. Среди карауливших нас солдат шли таинственные разговоры, они о чем-то шептались. В два часа солдаты сменились. На караул стали совсем незнакомые солдаты. Тася хотела пойти в соседнее помещение. Ее не выпустили из дома. Она прибежала ко мне испуганная. Я послала ее узнать, в чем дело, и пошла сама. Меня тоже не выпустили.