Бледный гость - Филип Гуден

Он имел в виду не трехпалую руку, а всю эту ужасную историю с первенцем в целом.

– Я надеялась унести эту тайну в могилу, но Господь не позволил.

При тусклом свете мне показалось, что единственная слезинка медленно стекает по ее щеке. Даже если и так, леди Элкомб не утерла ее.

И вновь вмешался Кутберт, то ли пытаясь защитить мать от дальнейших унижений на публике, то ли давая волю собственному гневу и замешательству.

– Очень хорошо. – Он громко сглотнул. – Очень хорошо. Но откуда нам знать, действительно ли он встречался с моим отцом.

– Я могу прояснить здесь ситуацию.

Теперь на свет выступил дворецкий Освальд. Его вытянутое, морщинистое лицо вполне дополнял голос – трескучий, как старый пергамент.

– Сам я не видел, как хозяин встречался со своим сыном, но судья Филдинг, думаю, все рассказал верно. Поскольку встреча лорда Элкомба и этого человека была назначена. Мой хозяин был очень великодушен, проявив ко мне некоторое доверие в столь деликатном деле. Исход той встречи, думаю, был как раз таким, как описал судья.

Я ждал, что Филдинг надавит на дворецкого. Кто назначил встречу? Как вообще можно устроить свидание с идиотом, который не в состоянии определить, который час и день? И вообще для чего его устраивать? По-моему, это не имело смысла или оставалось не совсем ясным.

Судья не задал ни один из этих вопросов, чем меня удивил. Вместо этого он сказал:

– Благодарю вас, Освальд. Вы сможете подтвердить под присягой, что намерения вашего хозяина по этому делу были вам ясны в полной мере?

Освальд промолчал, едва одарив Филдинга кивком.

– Миледи, не будете ли вы столь же любезны в письменном виде составить отчет об этой истории вашей семьи? Для доподлинного подтверждения существования вашего старшего сына, который теперь мертв.

Леди Элкомб ничего не сказала, даже не шевельнулась.

– Ради спасения другого вашего сына от виселицы, – настаивал Филдинг.

– Видимо, весь свет должен узнать о нашем позоре, – сказала она со смирением.

– Николас?

– Мм… что? – Я отвлекся, соображая, что же про исходит.

– Вы можете под присягой подтвердить то, что видели в саду?

– Разумеется, ваша честь. Но видел-то я совсем немного.

– Что ж, вся эта история собрана по кусочкам. Но, составленных вместе, их будет достаточно, чтобы освободить Генри Аскрея из тюрьмы. Это так же точно, как и то, что мертвый Генри виновен в смерти своего отца.

– Но как же все-таки… как же Генри оказался в озере? – спросил я, поскольку более никто, кажется, не задавался этим вопросом.

– После того как отец затих, я думаю, он, находясь в крайнем смятении, побрел прочь, – объяснил Филдинг, с небрежностью в голосе. – Должно быть, Генри запачкался кровью и решил отмыть ее в озере. Или утопился в отчаянии. Разве это имеет значение? Теперь уже все кончено.

– Да, – кивнул я.

Но разумеется, кончено еще ничего не было. Я это прекрасно понимал. Да вы и сами видите.

Луна идет на убыль

На следующий день мы покинули Инстед-хаус вместе с Адамом Филдингом. Поверьте, ни разу в жизни я не испытывал подобного облегчения, поворачиваясь к чему-либо спиной. Слуги лорд-камергера прибыли в поместье отпраздновать свадьбу и внести посильную лепту в торжества, сыграв на импровизированных подмостках «Сон в летнюю ночь» Шекспира. Но вместо бражничества во славу Гименея мы угодили на тройной пир смерти. Гибель Робина предшествовала убийству лорда Элкомба, а оно, в свою очередь, – смерти (случайной, или парень сам наложил на себя руки) его слабоумного сына.

Но похоже, трем богиням, плетущим наши судьбы, этого набора несчастий было недостаточно. Бедный утопленник лежал в подвальной комнате особняка – безжизненное свидетельство беспощадности его отца и мучительный позор матери. Старший сын семейства, теперь, выходит, средний, все еще находился в тюрьме по обвинению в убийстве отца, хотя судья Филдинг, кажется, твердо верил, что несколько письменных показаний в его седельной сумке являются твердой гарантией того, что Генри Аскрея выпустят. Кроме того, брак так и не был заключен, два семейства жестоко разочаровались в своих надеждах и стремлениях, и одно из них стояло на грани разорения.

Я гадал, если Генри все же отпустят, возобновят ли семьи переговоры по поводу его союза с Марианной? Мне представлялось это весьма сомнительным. Чету Морлендов, как я понял во время предсвадебного пиршества, более интересовал громкий титул, чем что-либо еще. В конце концов, деньги у них уже были. У Элкомбов же ситуация была прямо противоположная: обладая титулом, они не могли похвастаться богатой казной. Конечно, все это относительно, как я полагаю. Инстед-хаус и его обитатели выглядели вполне процветающими, на мой взгляд, – несчастными, но процветающими. И все же вряд ли купцы из Бристоля захотят породниться с аристократами, имя которых запятнано позором и грозящей одному из них виселицей. Да и сторона жениха, лишившись настойчивости Элкомба, не выказывала ни малейшего энтузиазма к возобновлению отношений. Следовательно, не было решительным образом никаких причин для заключения этого союза.

Судья Филдинг и я ехали по просторной равнине, лежащей к северо-западу от Солсбери. Пели жаворонки, синел ясный купол неба, погода вновь была к нам благосклонна. Время было послеобеденное. Запись показаний Освальда и леди Элкомб заняла какое-то время, так что мы вынуждены были задержаться в поместье. Дворецкий и вдова дали показания в приватной обстановке. Вряд ли они согласились бы на эту процедуру, если бы Филдинг не заверял, что без их свидетельствований обвинения с Генри не снять. Я также изложил в очередной раз то, что видел с крыши особняка той ночью. Несмотря на мои неоднократные заявления о сомнительной реалистичности происходящего тогда, судья настаивал, что мои показания станут хорошим подспорьем при доказательстве невиновности Генри Аскрея.

– Это часть картины, – сказал он. – Завиток в узоре.

Поскольку из-за всех этих дел выехать в Солсбери одновременно с моими коллегами никак не удавалось, мы с судьей договорились, что составим друг другу компанию. Труппа же, как и предполагалось, выехала рано утром; похороны лорда Элкомба состоялись, и дань уважения нашему влиятельному патрону была отдана (разумеется, никто, кроме меня, не знал истинной истории злоключений этой семьи). Слуги лорд-камергера, как всегда, двигались пешком, но, поскольку к тому времени, когда мы с Филдингом тронулись в путь, было уже далеко за полдень, мы не рассчитывали нагнать их. По сути, они уже должны были достичь Солсбери и остановиться в «Ангеле».

Кэйт Филдинг также отправилась домой на рассвете, чтобы приготовить дом к возвращению отца Она напомнила мне, что приглашение переночевать у них остается в силе. Для большей безопасности и ради доброй компании она присоединилась к труппе и удостоилась чести занять место рядом с Уиллом Фоллом, которое господа Синкло и Поуп любезно уступили для леди. Наблюдая, как ей помогают взобраться на повозку, я подумал, что хоть это и не была карета, но галантной обходительности моим коллегам по отношению к Кэйт было не занимать.

Разумеется, Уилл позаботится о том, чтобы барышне в дороге не было скучно. Сердце мое уколола ревность, но я напомнил себе, что девушка вряд ли отвечает на мои чувства взаимностью. В любом случае самого Уилла более привлекали служанки и девицы легкого нрава, вроде Одри с кухни. Покидаемая пассия продекламировала целую речь, бурную и крепкую на слово, прежде чем позволить своему полюбовнику усесться на место возничего рядом с леди из Солсбери. Наверное, она тоже ревновала. Даже у таких, как она, есть чувства. Интересно, какими заверениями отделался Уилл от своей деревенской подружки. Он не вернется в Инстед-хаус. Удобно устроившись подле Кэйт и привычно усмехаясь, он делает знак старому Фламу. За тяжеловозом, похоже, хорошо смотрели в местной конюшне, так что, когда кляча трогается с места, не слышно ни кашля, ни сипа.

Да, Уильям Фолл не вернется. И я глубоко надеюсь, никто из нас тоже. Немногие пришли проводить труппу в дорогу и теперь глядели вслед удаляющейся повозке. К моему удивлению, среди провожавших был Кутберт Аскрей, он пришел пожать в последний раз руки Синкло и Поупу и еще раз услышать, что он бы вполне мог стать актером… да, хорошим актером. Гнев и растерянность, охватившие его прошлым вечером, похоже, теперь угасли, и он пребывал в своем обычном благодушном настроении. Освальда поблизости не было. Как и леди Элкомб. Не то чтобы я ожидал их присутствия, но люди попроще, вроде управляющего Сэма и моего приятеля из прислуги Дэви, пришли и, похоже, искренне сожалели об отъезде актеров. Отчасти это объяснялось тем, что Инстед-хаус вновь должно было охватить уныние. Но что мы, лицедеи, можем с этим поделать, – это плата за блеск и шумное веселье, которые сулит наше появление, куда бы труппа ни следовала. И должно быть, жизнь без нас кажется ужасно скучной.