Тринадцать - Стив Кавана

обвинителя. Если цена устраивала, Арт мог приехать куда угодно. Окружной прокурор мог спокойно оставить своих заместителей заниматься их собственными делами, разве что приставить парочку в помощь Арту. Тот выигрывает дело, надевает шляпу и уезжает в какой-нибудь другой город, где намечается столь же громкий процесс. И волки сыты, и овцы целы. Тем более что Арт и вправду был хорош в своем деле. Долго не рассусоливал – раз, два и получайте свой приговор: много лет отсидки, а то и «вышка».

У большинства обвинителей по делам об убийстве от свидетелей просто не протолкаться, тут тебе и копы, и профайлеры, и криминалисты со всякими-разными экспертами – все, что только в голову может прийти. Если кто-то из копов вдруг подъехал на место преступления к своим дружкам и подвез им пончиков, поскольку они, бедолаги, проработали там четыре часа без продыху, можете поставить свой последний доллар на то, что окружной прокурор и его вызовет в качестве свидетеля.

Арт Прайор – совсем другое дело. Был у него процесс по делу об убийстве лет десять тому назад. Суд был рассчитан как минимум на шесть недель. Арт добился вердикта «виновен» всего за четыре дня. Вызывал лишь существенных свидетелей и никогда долго не мурыжил их на трибуне. Многие адвокаты считали это рискованной практикой, и все же у Прайора всегда выгорало.

Впервые я услышал об этом деле от одного молодого обвинителя, который сказал, что хочет попробовать и собезьянничать стиль Прайора. Называл его революционным. Я просто не смог удержаться от того, чтобы малость не притушить пыл этого малого. Понимаете, Прайору платили твердую ставку. И неважно, сколько протянется суд – шесть недель или шесть месяцев. Гонорар-то тот же самый. Так зачем же валандаться шесть месяцев, когда за те же деньги все можно проделать вдвое быстрей?

Арт Прайор не был артистом, охочим до зрительского внимания. Он был бизнесменом.

– Я в курсе, какая у Арта репутация с точки зрения добросердечных судей. Все дело в его южном выговоре. В Нью-Йорке это любят. Но не покупайся на это. Арт может сколько угодно изображать из себя эдакого мудрого деревенского дедушку, но он башку тебе откусит, если понадобится. Доказательства по делу я обсуждать с тобой не имею права, но обязательно спроси у Руди, как он сегодня кандидатов в присяжные одного за другим вышибал. Было на что посмотреть. Этот мужик – реальный профи, – сказал Гарри.

Я еще раз приложился к стакану. Боль понемногу стихала. Гарри схватил пустой стакан, убрал подальше.

– На сегодня более чем достаточно. Не забывай про наш уговор: это я говорю тебе, когда надо остановиться.

Я кивнул. Гарри был прав. С парой стаканчиков я вполне могу управиться, но только в его присутствии. И вдруг я перестал даже думать про виски – мозг полностью переключился на Прайора.

– Он лучше меня? – спросил я.

– Наверное, скоро мы это выясним, – отозвался Гарри.

Среда

Глава 26

Кейн все никак не мог заснуть.

Предвкушение было слишком уж сильным. Наконец часам к четырем он оставил попытки забыться сном. Пару часов поупражнялся.

Пятьсот отжиманий.

Тысяча приседаний.

Двадцать минут растяжки.

Потом встал перед зеркалом. Голова и грудь были у него все в поту. Не спеша изучил свое отражение. Дополнительный вес вроде набрал. И переживать по этому поводу не было смысла. Он просто играл очередную роль, только и всего. Пощупал твердые, сильные бицепсы. С восемнадцатилетнего возраста Кейн просто не вылезал из спортзалов и «качалок». Благодаря особенности своего организма он не чувствовал боли, работая с весом. Правильно питался, ежедневно усердно тренировался. Через пару лет набрал форму, необходимую для своих целей. Сильный, хорошо сложенный, ни капли жира. Следы растяжек по всей груди поначалу его раздражали – он наращивал мускулы быстрей, чем успевала растягиваться кожа. Они служили напоминанием о его достижениях.

Опустив взгляд на грудь, Кейн почесал самый недавний шрам. От полудюймового пореза, прямо над правой грудной мышцей. Шрам оставался красным и все так же выступал над кожей. Еще с полгодика, и он потускнеет, как и все остальные. А вот воспоминания об этом порезе все еще не тускнели. Он даже улыбнулся.

Раздернув занавески, Кейн уставился в ночь. Теплился рассвет. На улице внизу – ни души. Окна здания напротив оставались темными и молчаливыми. Наклонившись, он щелкнул задвижкой и открыл окно. Студеный воздух нахлынул на тело, словно холодная волна с Атлантики. Некоторой заторможенности от бессонной ночи вдруг как не бывало. По всему телу пробежала дрожь. Он и сам не знал – от морозного ли ветерка или же от того, что стоял сейчас, голый и свободный, перед спящим городом. Кейн позволил Нью-Йорку полюбоваться собой. Своей истинной сущностью. Без грима. Без крыльев. Просто самим собой. Джошуа Кейном.

Он давно уже мечтал наконец открыть себя миру. Показать ему свое истинное «я». Он знал, что до него подобных людей не существовало. Он изучал психологию, психиатрию, неврологические дисфункции… Кейн не вписывался в аккуратный набор диагнозов. Он не слышал голоса. У него не было видений. Ни шизофрении, ни паранойи. Ни эпизодов насилия над ним в детстве.

Может, он психопат? Кейн не чувствовал других людей. Доброта и сопереживание были ему неведомы. По его представлениям, во всем этом не было нужды. Ему не требовалось испытывать к людям какие-то чувства, потому что он был не таким, как все остальные. Все они были ниже его. Он был особенным.

Припомнилось, как это постоянно повторяла его мать. «Ты особенный, Джош. Ты иной».

«До чего же она была права», – подумалось Кейну.

Он был единственным в своем роде.

Хотя сознавалось это далеко не всегда. Гордость этого определения пришла не сразу. Он никуда не вписывался, ни с кем не мог сойтись. Даже в школе. Если б не его талант к подражанию и перевоплощению, в школе ему пришлось бы тяжко. Лишь очередное представление в стиле Джонни Карсона[18] позволило ему заслужить свидание на выпускном балу с симпатичной светловолосой девчонкой по имени Дженни Маски. Она была очень милая, даже несмотря на брекеты. Дженни частенько пропускала школу из-за тонзиллита. А когда возвращалась после болезни, обычно подхрипывала, отчего заслужила прозвище Хаски-Маски[19].

В вечер бала, в машине матери и во взятом напрокат смокинге Кейн подкатил к дому Дженни и стал ждать. Внутрь заходить не стал. Довольно долго сидел, не выключая мотор и борясь с желанием немедленно уехать. Физической боли он не