Агент ливийского полковника - Михаил Нестеров

«Опрометчивое решение, – подумал капитан, прикуривая сигарету. – А вдруг в коробке, которую ар-Рахман беспрепятственно пронес в дом, нечто напоминающее то, о чем рассуждал по громкой связи Натан Паттерсон, – бомба? Это называется – нате, получите. А в сказочном варианте – «семерых одним ударом».

Прошло пятнадцать-двадцать секунд. Ни взрыва, ни хрена, подытожил Нэш-Вильямс. Паттерсон так и не вырубил громкую связь, и капитан услышал его голос: «Кто ты такой, мать твою?» Поначалу спецназовец решил, что этот вопрос адресован ему, а когда понял, что произошло в главном доме, громко рассмеялся – прямо в гарнитуру скрытого ношения.

Через полчаса Паттерсон сдержал обещание, данное им Стивену Макгрегору:

– А с тобой будет вот что. Ты будешь молчать об этом инциденте до конца дней своих, и эта тайна будет пострашнее той, о которой все мы знаем. Откроешь рот – тебя обвинят в пособничестве ливийскому террористу, в укрывательстве свидетеля и его самого. Ты разделишь с ним ответственность за гибель по меньшей мере двадцати шести человек, погибших во время теракта. Это все, что я хотел тебе сказать. Хотя нет: воспользуйся деньгами и не трепли нервы ни себе, ни своим близким, ни... Ну, ты знаешь, о ком я говорю. – Паттерсон снова смягчил тон в конце монолога. Во второй раз за последние несколько минут.

Двойной удар. Так рассуждал Натан Паттерсон об очередной поражении. Рахманов нанес двойной, выверенный удар, и последствия его были бесстрастно зафиксированы видеокамерой и системой звукозаписи, установленной в доме Макгрегора, доме, который то ли устоял, то ли пал. Без купюр звучит непристойно, с купюрами (вариант для Троя Смита) – примерно так:

«Кто ты такой (...)?»

«Посыльный».

«Какой (...) посыльный?»

«А вы, ребята, кто такие?»

«Заткни пасть (...) и отвечай (...) на вопрос!»

«Я посыльный из цветочной фирмы «Флауэрс энд хербс». Кто из вас Натан Паттерсон?»

Нет, даже в таком варианте Смиту не стоит читать распечатку, а тем более слушать запись, прерываемую мышиным писком – заменителем нецензурной брани. Вот разве что можно оставить заковыристое выражение Свитинга, назвавшего посыльного рукоблядником. Паттерсон впервые такое слышал.

Посыльного отпустили. Паттерсона не заинтересовала даже такая деталь, как внешность посыльного – как на заказ, и способ доставки – припарковать машину за квартал до указанного адреса и доставить букет чайных роз на своих двоих.

Однако сюрприза не получилось бы, если бы Херринг начал «морзить» по батарее на четверть часа раньше. Тем не менее, несмотря на неудачу, Паттерсон вез в столицу Англии и ряд положительных моментов: он нащупал настоящий русский след. Любой другой на его месте не смог бы связать воедино ряд невесомых, казалось бы, деталей. А он смог. И доклад Смиту решил начать именно так: «Несмотря на кажущийся негативный фон (подумать над формулировкой), мы выявили ряд положительных моментов...»

Жаль, конечно, он не сможет отправиться в Сассекс, не получив на то разрешение Смита и не доложив ему о результатах операции. «Что же, – усмехнулся Паттерсон, – Смиту понравится версия: его хотели укокошить с помощью «консерванта».

Но для чего понадобился Рахманову этот цирк на выезде? Чего ради он сконцентрировал группу Паттерсона в одном месте? Может быть, он в это время вплотную подобрался к Смиту?

Нет и еще раз нет. Дом Макгрегора стал для агента ГРУ кровом, местом кратковременного отдыха, а отдых ему был жизненно необходим. Как ничего не значил его подарок – «цветы для господина Паттерсона». Если он хотел затронуть какие-то чувственные струны британского разведчика, то услышал только пустой звук. Паттерсон понял бы его, если Андрею было 18, но ему 37. Считай, успешный разведчик.

Стивен Макгрегор ожидал чего угодно, только не скорого возвращения Андрея Рахманова. Он сам не успел остыть от гостей, на поверку оказавшихся гостями по вызову с их оригинальной системой поведения. С насупленными бровями Макгрегор походил на строгого военного начальника, что отразилось и в его голосе:

– Ну, я жду объяснений. В моем доме, за моей спиной ты обработал члена моей семьи.

– Я просто выпустил из него пар.

– Но ты использовал его?

– Да.

– Так же как и Руби.

– Да.

– И меня продолжаешь использовать.

– Если мы поменяемся местами, ты начнешь использовать меня. Я играю в опасные игры. Представь, что я открыл тебе все свои карты и ты согласился мне помочь. Паттерсон – разведчик, он раскусил бы тебя в два счета. Я столкнул тебя с человеком, виновным в смерти твоей дочери, лоб в лоб – и посчитал это оптимальным вариантом. Все чувства, все твои эмоции на виду. Вы предстали друг перед другом такими, какие вы есть, каждый со своей неприкрытой правдой, принципами, понятиями, переживаниями. Вы оба – часть моего плана. И я все еще на твоей стороне, Стивен.

Макгрегор долго молчал.

– Но как мне быть с Патриком?

– Могу дать тебе совет: дай ему то, о чем он не один, может быть, мечтает. Он лучше тебя найдет применение этим деньгам. Каждый получит свое. Ты лично – сатисфакцию, о чем так долго мечтал.

– Да, но у барьера мне не стоять.

– Каждому свое.

Снова томительная пауза.

– Если бы я знал, что Паттерсон... – Макгрегор сжал кулаки. – Я бы размозжил ему голову.

Рахманов покачал головой:

– Ты не смог бы убить его. Ты не убийца. Но это не означает, что ты трус. У каждого свой порог, который он не может перешагнуть. Знаешь, в спецшколе ГРУ искусству убивать нас учил человек, который в жизни и мухи не обидел. Забегая вперед скажу, что он был хорошим преподавателем.

– Похоже, ты знаешь ответ на любой вопрос.

– Если бы так, Стивен, если бы...

Андрею предстояло узнать о результатах своего хода: не слишком ли тонко он сыграл, открывая Стивену Макгрегору название операции «Льотей», – даже такой мастер разведки, как Паттерсон, мог пропустить название операции мимо ушей и, как следствие, не заметить связи с одним из фигурантов этой операции. Так опытный радист, во время сеанса пропускающий точку в конце фразы, сообщает своему руководству о своем провале, и только такой же мастер способен обнаружить эту незаметную деталь. Но Рахманов делал ставку на отчаянную любовь Паттерсона к затяжным спецоперациям, деталями которых он любовался, как ценитель искусства – мазками художника. Он обязан был клюнуть на приманку русского разведчика. И об этом могла сказать только его реакция – ни слова, ни полслова, только его переход к иному состоянию, «которое противоположно прежнему».

Но дело в том, что Рахманов, столкнувший лоб в лоб Макгрегора и Паттерсона, так же тонко сыграл не только со вторым, но и с первым. Однако в Стивена он заложил бомбу с замедлителем: рассказав ему об операции «Льотей», он с легким нажимом добавил: «Если судьба вас снова сведет, спроси у Паттерсона о ней. Эту операцию он считает венцом в делах, результат которых ожидается через тридцать-пятьдесят лет».

Судьба свела их так скоро, что даже интонации Рахманова не успели выветриться из головы Макгрегора. Плюс Рахманов заметил, с каким интересом слушал его Стивен, сам попавший в полымя такой же затяжной операции.

Нет, это не тонкий ход, а трезвый расчет по ходу pursuit, этой гонки с преследованием, с одновременным анализом методов и психологии Натана Паттерсона. Сыграй он не так тонко, и насторожил бы Паттерсона. Покачал бы головой, как игрок на бильярде, перерезавший шар.

Другая сторона вопроса заключалась в том, что сценарный план операции рождался по ходу развивающихся событий (импровизация как она есть) и не был основан на сколько-нибудь похожем комплексе действий.

Андрей спросил у Стивена прямо:

– Мне важно знать, какова была реакция Паттерсона на упоминание тобой операции «Льотей».

– Откуда ты...

«Он сказал ему об этом». Андрей не смог сдержать улыбки. И несвойственно для себя в открытой, в общем-то, беседе скрыл улыбку за легкой бравадой:

– От меня трудно что-либо утаить.

Стивен пожал плечами:

– Действительно, я сказал об этом Паттерсону. Он здорово удивился.

– Он спросил, откуда ты узнал об этой операции?

Рахманов мог ответить за Паттерсона: Феликс Сахаров в этой операции – пешка, везение, принесшее успех британской разведке. Он офицер ГРУ, имя которого проявилось в связи с чрезвычайным делом еще одного условного изменника Родине. И здесь Рахманов не увидел перебора. Может, даже немножечко недобрал. Имела ли место беседа Рахманова и Макгрегора на тему Сахарова – по большому счету, неважно, тут дело в подходах. Лично Рахманов, принимая игру и будучи на месте Паттерсона, прямо об этом спрашивать не стал. Во-первых, потому, что время для этого было упущено; эти минуты он посвятил анализу. Одно неосторожное слово – имя французского генерала, изнывающего от жары в африканской стране, связало двух разведчиков ГРУ. Связало. Значит, выявилась связь Сахарова и Рахманова. Или попытка наладить такую связь. Что бы это значило? Что могут сделать два отступника, если принять двух этих людей, отказавшихся от прежних идеалов? Пусть пока нет ответа на этот вопрос. Куда важнее другой: на что способны два действующих разведчика (это если идти от обратного)? Вот к какому простому выводу должен был прийти Паттерсон, потому что к этому вел разумный ход рассуждений. А все остальное из области озарения: много лет тому назад коллеги Паттерсона совершили роковую ошибку.