Карл Великий. Небесный град Карла Великого - Анна Ветлугина

   — Решать вам, Ваше Величество, — тихо сказал Борнгард.

Воцарилось молчание. Король сидел глубоко задумавшись. В первый раз происходили такие крупные несогласия среди его близких друзей и вассалов. Тяжёлую тишину прервало появление слуги:

   — Ваше Величество! Прибыла ваша супруга со свитой!

   — Хильдегарда... — растерянно пробормотал король, — как? Она же... она же не может сейчас прибыть...

Она разрешилась наследником чуть раньше срока, но благополучно, — пояснил слуга. — Едва окрепнув, она пожелала видеть вас, и никому не удалось удержать её от поездки.

   — Мой король, — раздался серебристый звонкий голос, — вы же не будете ругать свою жёнушку, за то, что она приехала без спросу? — Она отодвинула с дороги испуганного слугу и продолжала:

   — Господь снова подарил нам сына, и я не могла наслаждаться этой радостью одна, без своего любимого супруга. Разве я виновата?

   — Конечно, нет! Какая радость для нас видеть тебя, дорогая! — воскликнул король, обнимая супругу. Не выпуская её из объятий, он обратился к вассалам:

   — Теперь мы точно поедем в Испанию. Господь помогает нам!

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Вдохновение, охватившее короля, было беспримерным. Грядущий испанский поход стал для него навязчивой мечтой. Отвоевать пространство для христиан посреди мусульманского мира казалось великой задачей. К тому же сие предприятие обещало добычу богатую и экзотическую. Свято веря в успех дела, Карл заразил своей верой не только франков. Даже баварцы собрались идти с ним, несмотря на то, что их герцог Тассилон относился к Карлу весьма прохладно. И Борнгард с Герольдом перестали сомневаться.

Подготовка происходила в Ахене — любимом городе короля, а теперь ещё и месте упокоения моей матери. Ахен рос и хорошел. Появились новые здания, продолжал строиться чудо-храм. Его стены поднялись уже довольно высоко, давая возможность представить будущее величие.

Хильдегарда, занятая маленьким сыном, относилась к предстоящему походу безразлично. Мне казалось, что она снова беременна. Но однажды, во время послеобеденного чтения, она вошла к королю и высказалась неожиданно и решительно:

   — Мой король, я много думала об Испании. Боюсь, что бесы расставили вам ловушку.

   — Что ты говоришь, дорогая? Какие бесы? Пойди, отдохни, ты, верно, плохо спала. — И король сделал мне знак читать дальше, но королева предостерегающе подняла руку.

   — Это ловушка. У этой задачи нет правильного ответа. Ты согласился помочь иноверцам. Само по себе это не так уж плохо, но из-за этой помощи обязательно погибнут христиане, хочешь ли ты этого или нет. Получается, что это — плохо. Ты говоришь, что на самом деле хочешь помочь этой войной тамошним христианам. Но тогда ты обманываешь иноверцев, с которыми договорился, а обманывать нехорошо никого.

Карл недовольно шевельнул усами:

   — Дорогая! Ты знаешь, как мы ценим тебя, твою доброту и благородство. Но есть вещи, куда не следует лезть женщине. К ним относятся война и политика. Поэтому посиди, послушай Августина или иди, отдохни.

Карл продолжал заражать всех своим вдохновением. Ему даже удалось получить благословение на этот «священный поход» у папы Адриана. Через несколько месяцев, отпраздновав Пасху 778 года, мы выступили. С баварцами и обращёнными саксами. Хильдегарда и Бертрада тоже ехали с войском. Молодая королева, как я и думал, снова ждала пополнения семейства, а королева-мать опять не могла оставить её одну «среди ничего не понимающих мужчин и глупых служанок».

Карл, зная о страшной испанской жаре, специально начал поход весной. В результате, переходя Пиренеи, от зноя никто не пострадал, даже многие (в их числе — Бертрада) простудились на холодных ветреных перевалах. Зато, когда мы очутились в Испании — жара, небывало ранняя в этом году, обрушилась и придавила нас своей душной лапой.

Королева-мать, не успев излечиться от простуды, начала задыхаться, хватаясь то за голову, то за грудь. Хильдегарда заботилась о ней, не доверяя служанкам. Клала ей на лоб смоченное полотенце, поила отваром каких-то трав, который сама готовила на привалах.

— Совсем плоха я стала, — сетовала королева-мать, — хотела помочь моей девочке, а вместо этого сама превратилась в обузу.

Мы продвигались в глубь Испании, наводя ужас на местных жителей. Этот ужас происходил уже не только от устрашающего вида франкской конницы, тяжело сотрясающей каменистую испанскую землю, но и вследствие разбоев, учиняемых то тут, то там. В лангобардском походе Карл не позволял своим людям ничего подобного. Правда, войско тогда состояло только из франков, да и Лангобардия — страна христианская. Здесь же, в полумусульманской Испании, в отряде половину составляли весёлые баварцы и полудикие саксы, а они требовали немедленной добычи.

Между тем несравненный Сулейман-аль-Араби, как сквозь землю провалился. Никаких признаков его пребывания не наблюдалось ни в Барселоне, ни в Героне. В этих местах мы встретили второй отряд под предводительством Борнгарда — Карл планировал воевать проверенным способом, разделив свои силы и окружив ими противника. Беда в том, что окружать оказалось некого. Наёмники, увидев заминку, начали дружно роптать. Тогда король решил на свой страх и риск осаждать Кордову, о которой ему как раз и говорили сарацины.

Поход этот не нравился мне с каждым днём всё больше. Настораживали местные жители. В отличие от жизнерадостных лангобардцев и мрачных, не скрывающих своей враждебности саксов на их лицах вообще не читалось никакого выражения. По мне — так лучше бы откровенно злились. Да и дисциплина в войске оставляла желать лучшего. Как чётко и слаженно всегда двигалось воинство Карла! Сейчас же, разбавленные саксами и баварцами, мы превратились в толпу разбойников.

И разговоры наёмников приводили меня в содрогание. Говорили они чаще всего на плохой латыни.

   — Что-то я не пойму, кто здесь христиане... — донеслось до меня на очередном привале, — кого защищаем-то?

   — Я — так свою шкуру, — ответили ему, — а у тебя иные размышления на этот счёт?

   — Да хотелось бы и серебришка заполучить. Шкуру-то и дома можно поберечь.

   — А как же «священная война»?

Кто-то засмеялся.

   — Этим пусть занимается папа римский, да архиепископы. А у нас денег нет, райские блага всё равно не купить — главное, чтобы при жизни в аду не очутиться.

Раздался дружный хохот. Я увидел Эйнхарда, бредущего куда-то с чернильницей и пергаментом.

   — Что, будешь описывать весь этот Содом с Гоморрой? — спросил я его. — Думаешь, это понадобится Павлу Диакону?

   — Понимаю твои сомнения, дорогой Афонсо, но я пишу для себя. Буду размышлять на склоне дней о людских страстях. Конечно, если доживу.

Карл стал лагерем у Кордовы и выслал её эмиру — нехорошему человеку, как помнится, посланника для переговоров. Нехороший человек подтвердил свою репутацию. Посланника больше никто и никогда не видел.

Тогда король отдал приказ штурмовать город. После яростного броска изголодавшихся по добыче баварцев и саксов ворота города открылись, чтобы выпустить парламентёров. Руководил ими некто Марсилий. Он сообщил о восстании в Кордове и свержении эмира. И пожелал стать верным вассалом великому королю. Карл потребовал заложников в знак верности, и Марсилий с радостью оставил во франкском лагере своих спутников, которые, как выяснилось позже, не понимали ни латыни, ни франкского наречия. После чего вернулся в город, пообещав Карлу организовать назавтра пышную встречу силами жителей Кордовы.

Поутру, однако, никто не вышел за ворота. Прождав до вечера, Карл, взбешённый вероломством Марсилия, приказал воинам войти в город. Всем — и баварцам, и саксам, и франкам — пришлось испытать жестокое разочарование. Эмирский дворец оказался пуст — никаких сокровищ, а заложники не понимали, что от них хотят и, скорее всего, вообще были случайными людьми. Удовольствовавшись мелкими грабежами, разношёрстное воинство Карла покинуло город, оставив небольшой гарнизон для поддержания порядка, и двинулось в Сарагосу. Там король надеялся найти несравненного Сулейман-аль-Араби и потребовать от него объяснений.

Измученные зноем, мы двигались по негостеприимной Испании. В полдень, когда солнце пекло особенно немилосердно, в воздухе появлялись странные полупрозрачные сущности: животные на тонких паучьих ногах, полукорабли-полуженщины, шагающие виселицы. Я решил поначалу, что схожу с ума от жары, но Эйнхард видел ровно то же самое. От полуденных бесов страдала и королева-мать — ужас поселился в её глазах. Напрасно добрая Хильдегарда утешала её, стараясь не замечать собственных страданий.

Дремучая и болотистая Саксония казалась мне теперь милым добрым краем по сравнению с этой непонятной страной, где подвох таился под каждым придорожным камнем.

Я не удивился, когда ворота Сарагосы прямо у нас перед носом с шумом захлопнулись.