Жизнь удалась - Андрей Рубанов

Шокированный бледный Никитин – драку он наблюдал из-за стекла, три подонка по глупости даже не заметили его присутствия – всю оставшуюся дорогу до офиса молчал. Потом выяснилось, что номер машины оппонентов он запомнил. Уже наутро дураков пробили, стали искать, чтобы наказать всерьез. Но не нашли. Шведская машина оказалась зарегистрированной на подставное лицо: персонального пенсионера, кавалера двух орденов Славы – с боевым дедом не стали связываться. Заявление в органы милиции о дорожной драке не поступало. В травмопункты города и области с ножевыми ранениями тоже никто не обращался ни в ту ночь, ни в последующие сутки.

– Естественно, – усмехаясь, сказал тогда Кирилл шефу Никитину. – Я ж по-легкому работал. Шуганул, кровь пустил – ерунда…

– Ерунда или не ерунда, – жестко ответил Никитин, – больше так никогда не делай.

– Вообще-то мой папа за такое же дело четырнадцать лет получил в семьдесят восьмом.

– Что ж ты выводов не сделал?

– Почему, – удивился Кир, – не сделал? Сделал. Вывод такой: бить надо – сразу до смерти. В шею. В пах. В печень. В течение пятнадцати минут цель гарантированно кончается от обильной кровопотери. Если б папка тогда так ударил, он бы и сейчас жил…

Никитин посмотрел на Кирюху внимательным новым взглядом, быстро этот взгляд спрятал, хмыкнул, задумался и тихо произнес:

– Езжай сейчас домой. Отдыхай. И жди. Тебе позвонят.

Конечно, Кирюха немного сыграл. Изобразил – из озорства, из некой, самому ему не совсем понятной «новой русской» бравады – кровожадного недалекого киллера.

На самом деле убивать ему не хотелось. Он не считал себя убийцей. Убивать вообще очень страшно, и Кирилл Кораблик ясно ощущал, что не готов к убийству, и никогда не был готов, и не будет готов. Насильственная смерть – вещь сугубо интимная, сулящая муки совести, и необратимые изменения психики, и ночные кошмары, и кару Божью. Кирилл Кораблик никогда не думал о себе как об убийце.

На следующий день из фонда позвонили. Казначей Хренов от лица президента Ивана Никитина сообщил, что Кириллу Кораблику выплачивается единовременная премия в размере тысячи американских долларов и назначается ему отпуск в два месяца с сохранением содержания.

Деньги в конверте привезли тут же.

Первое, что сделал Кир, получив столь внушительную сумму, – купил абонемент в бассейн. Он обожал плавание.

Весь следующий год своего шефа Никитина Кирюха видел только по телевизору, работой его не загружали.

Только один раз, императивно, в десять вечера, вызвали в фонд. Велели надеть приличный костюм, белую рубаху и галстук. Привезли в неизвестном ему автомобиле неизвестной ему марки на какие-то переговоры. Беседа шла корректно, на полутонах в кабинете двухэтажного особняка по Рублево-Успенскому шоссе. Хозяин кабинета задолжал два миллиона долларов, отдать не мог или не хотел. После трехчасового, с перерывами на кофе и вермут, диспута тихий, скромный Кирилл Кораблик, в пиджачной паре от Дольче и Габбана, в круглых очках а-ля Джон Леннон, как было заранее договорено, траурно вздохнул, внимательно изучил тело хозяина дома – узкую грудь, слабые плечи, тонкую шею, упрямо поддерживающую маленький, но отчетливо квадратный, волевой подбородок, – и задумчиво произнес:

– Может, ему ножичек в глазик воткнуть?

Прочие участники беседы здесь как бы вскинулись, как бы защитили несчастного от посягательств безжалостного палача, как бы остановили руками угрожающую эскападу. Кирюха сел на свое место. На том его миссия окончилась.

Хозяин круто пронервничал и по окончании переговоров, при прощании, не подал Кирюхе руку.

Отдал он два лимона или зажал – осталось для Кирилла тайной; спустя неделю ему привезли в конверте его долю, довольно скромную, но на большее он и не претендовал. Пара крупных купюр, пара таблеток экстези, пара граммов кокаина, пара кораблей хорошей марихуаны плюс звонок самого Никитина с благодарностью за верные действия – нормальный гонорар за одну-единственную, в нужный момент произнесенную фразу.

Спустя несколько недель, довольно внезапно, двое мрачных мужчин в сединах и дорогостоящих, до пят, кожаных плащах прямо на дом привезли какого-то массивного, с выпирающими мышцами юнца, по виду – типичного быка, коротко стриженного, с рваной раной лица. Кастет, что ли, спросил Кир и получил утвердительный кивок. Залатай пробоину, попросили его. Пострадавший помалкивал, прижимая к ране кусок газеты «КоммерсантЪ».

Выпускник медицинского училища промыл повреждения перекисью водорода, споро наложил швы, присыпал стрептоцидом. Бык держался молодцом, не ныл. Но в финале операции – седовласые как раз вышли на кухню перекурить – ломким голосом попросил («если есть, братан») дозу героина, для вящего обезболивания.

Впоследствии он еще несколько раз приезжал за новой дозой.

Впрочем, Кир таких не поощрял. Он не понимал героин. Слишком сильный препарат: две-три инъекции – и налицо стойкое привыкание. Впоследствии юный бык исчез с горизонта, но через него пришли более продвинутые покупатели. Эти искали в основном гашиш и дискотечные таблетки.

Никак не желал Кирюха Кораблик зарабатывать торговлей наркотиками, но получилось само собой. Он не искал клиентуру – она сама его нашла. Пришлось на регулярной основе брать товар у старого друга Гагика Джафарова.

Покупатели прозвали Кирюху Кактусом.

Гагик начинал скромно, с продажи лекарств из списка «А», главным образом атропина (двухкубовая ампулка по стоимости равнялась половине месячной зарплаты фельдшера скорой помощи), но со временем раскрутился, кто бы мог подумать, на банальном димедроле и теперь предлагал желающим впечатляющий ассортимент, в том числе ЛСД и кокаин.

Однако карьера барыги – с ее практически неизбежным финалом в виде двенадцати лет строгого режима – Кириллу быстро опротивела. Ему вообще не нравилась всякая регулярная деятельность. Хлопоты, поездки, добывание товара, встречи с покупателями – зачем это нужно, если дела и так идут хорошо? Наркобароны живут красиво только в американском кино. Кирюха с легкой душой закрыл бизнес и с тех пор приобретал волшебные порошки исключительно для личного пользования.

Его душа лежала к галлюциногенам. Он закидывался – и проникал сознанием в бездонные глубины, в пропасти, в миры, где обитали первобытные чудовища, где живые и мертвые свободно бродили, братаясь меж собой и делясь друг с другом впечатлениями.

Подчитав кое-какую специальную литературку, Кирюха понял, что его воображение хромает, оно довольно бедное, скуповато на образы и ассоциации. Будь он каким-нибудь поэтом или композитором – сошел бы с ума от своих экспериментов. Но подсознание сына рецидивиста не выталкивало наружу сколь-нибудь многозначительных фантазийных конструкций, и Кир, галлюцинируя, ощущал себя в безопасности.

Шеф Никитин не сидел на месте. Фонд развивался. Работы прибавилось. Едва ли не ежемесячно Кактуса, обычно на каком-нибудь шикарном лимузине, вывозили на разборку, где его личной конкретной задачей было произнесение в определенный момент вкрадчивым голосом все той же фразы про погружение ножичка в глазик. Услышав о таком проекте развития событий, клиент, как правило, сильно бледнел и вносил конструктивные предложения по возврату задолженности. Далее Кирилл извлекал носовой платок, протирал свои очочки и ретировался. Через день или два присылались премиальные – две или три тысячи долларов.

К слову сказать, за свою многолетнюю карьеру живодера Кирюха так ни разу по-настоящему и не погрузил лезвия в трепещущую плоть. Да и желания такого не возникало. Он уже понял, что людей впечатляет сам его вид, его глаза, его манера держать себя. Бритоголовый, щуплый, очкастый заморыш, всегда гладко выбритый, всегда при галстуке, всегда скупо улыбающийся тонкогубым ртом.

К середине девяностых он стал было копить на квартиру, но быстро понял, что это очень глупо, и твердо решил тратить деньги исключительно на повышение качества жизни. Он много спал, хорошо ел, привык к дорогостоящим женщинам. Иногда читал книги. Время от времени, выкуривая пяточку хорошей травки, задумывался о своей жизни – и каждый раз приходил к выводу, что ему чего-то не хватает.

Его боялись. Ему платили за то, что его боятся. Его ценили. Он достиг совершенства. Он мог взять такси, доехать до места, вместо платы за проезд наградить шофера взглядом – и выйти прочь, оставив недалекого дурака полупарализованным от страха. Будучи вызван «на переговоры», он теперь не рассказывал про глазик и ножичек. Всего лишь наклонялся к клиенту и молча трогал его ноздрю или губу. Или оттягивал пальцем нижнее веко – любовался, как расширяется зрачок. Клиент становился белым, как бумага, и подписывал нужные документы.

Он стал посещать солярий и сделался коричневым, как Бельмондо. Он заплатил за пластическую операцию – ему поправили уши. Он плавал в бассейне по два часа ежедневно. Он купил контактные линзы и перестал носить очки.