Михаил Задорнов. От Рюрика до Ельцина - Сергей Алдонин

— портреты братьев Александра). По старшинству — великий князь Константин. Остроумный, ловкий господин. У него есть опыт: он правил в Польше. А в молодые годы Константин приобщился к победам русского оружия. Он участвовал в Итальянском походе Суворова, несколько раз даже пытался покомандовать, пока старый фельдмаршал не одёрнул его… Вместе с Суворовым он штурмовал Альпы, на свои деньги покупал у швейцарцев сыр и мясо для армии. Павел присвоил Суворову звание генералиссимуса, главным образом, за сохранение высочайшей особы великого князя… Но боевая юность давно прошла. Константин и слышать не хотел о карьере «хозяина земли русской». Он женился по любви на польской графине Грудзинской — и с удовольствием отказался от престола. О своих перспективах Константин всегда говорил так: «Меня задушат, как отца!». Душа стремилась на свободу, подальше от власти. Александр подписал тайный манифест, в котором наследником престола объявлялся другой брат — Николай. Но для общества в статусе наследника оставался Константин. Эта неразбериха скажется после ухода Александра, когда декабристы поднимали народ «за Константина и конституцию!».

Перед последним отъездом в Таганрог Александр встретился с братом Николаем. Может быть, именно тогда он назвал его наследником престола. А потом ночью император один, без сопровождения, отправился в Александро-Невскую лавру. Он долго молился, а затем беседовал со схимником и получил от того благословение. Поговаривают, что тогда служили тайную панихиду… В Таганрог он бежал от суеты, от чужих глаз.

Вскоре из Таганрога пришла весть, что 19 ноября 1825 года царь умер от страшной и неизвестной болезни. Официальный акт был таков: “Император Александр I 19 ноября 1825 года в 10 часов 47 минут утра в городе Таганроге скончался от горячки с воспалением мозга”. В дневнике доктора Вилье нашли странную запись: “С 8‐го ноября я замечаю, что государя что-то более важное смущает, чем мысль о выздоровлении”.

Да и вдова, как всем вдруг показалось, горевала недостаточно.

В Петербург направилась депеша: «Хотя тело и бальзамировано, но от здешнего сырого воздуха лицо все почернело, и даже черты лица покойного совсем изменились… почему и думаю, что в С.-Петербурге вскрывать гроба не нужно». И все-таки гроб был в столице один раз открыт — для членов императорской семьи, и мать государя Мария Федоровна хотя и воскликнула: «Это мой сын, мой дорогой Александр!», но всё же нашла, что лицо сына сильно похудело.

А слухи уже бежали по всем трактам: Пустой гроб! Вместо царя-батюшки похоронили другого человека! Государь убит! Сбежал! Похищен!

Кого же похоронили в том гробу? Погибшего в пути фельдъегеря Маскова или солдата, умершего в тот вечер таганрогском лазарете?

Вся эпопея смерти государя выглядела ненатурально. Исчезли многие документы. Подпись придворного доктора Тарасова под протоколом вскрытия тела оказалась ложной. Патологоанатомическое обследование тела «Александра», показало, что «царь» умер от застарелой «французской болезни». Но даже после вскрытия архивов никаких указаний на сифилис в биографии Александра обнаружить не удалось. И главное — почему император не призвал перед смертью духовника? Почему это не сделала и его супруга? И это — при фанатичной религиозности!

— А как появился Фёдор Кузьмич?

— Обычное дело. 4 сентября 1836 года. В России правит император Николай Первый. Через Кленовскую волость Красноуфимского уезда Пермской губернии в телеге проезжал пожилой человек. Он остановился у кузницы подковать лошадь. Кузнец оказался бдительным. Человек пришлый, неизвестный, одежда простенькая, а лошадь справная. Бдительный кузнец собрал мужиков — и они проводили неизвестного в земский суд.

На допросе неизвестный назвался Фёдором Кузьмичом Козьминым. Документов при нём не было. Широкоплечий, статный, одет бедно, но чисто, опрятно. На вопросы он отвечал неохотно. Происхождения своего не помнил… Указал только возраст — 70 лет, вероисповедание — греко-русское, православное. И заявил, что неграмотный. На спине у него обнаружили следы бича. Видать, уже попадался в руки закона.

Что делать с бродягой? Отдавать в солдаты — поздно. Отправлять на каторгу — вроде бы не за что. Приговорили к двадцати ударам плетью. Публично. Что и было сделано. Потом посадили в острог и, наконец, по приговору суда назначили в Сибирь на поселение. 13 октября с партией ссыльных он отправился в Томскую губернию. Конвоиры отнеслись к нему уважительно: его даже не заковали в кандалы.

Внешность ссыльного описали так: рост 2 аршина и 6 с 3/4 вершков (по нашему — 172 сантиметра), глаза серые, волосы на голове и бороде светло-русые с проседью, кругловатый подбородок, на спине — следы от побоев.

Таких неприкаянных стариков в Российской империи было немало.

В кадре — ссыльные, в кандалах. Среди них — Фёдор Кузьмич. На ходу он о чем-то рассказывает молодому спутнику. Тот с восхищением смотрит на старика.

Он отказался от гордого имени Александр. Отныне его звали Феодор. Этот псевдоним царя можно расшифровать как аббревиатуру: «Феодал дома Романовых». Отчество «Козьмич» относят на счёт Козьмы Минина — человека «из народа», который сплотил и спас Русь, чтобы вручить её Романовым. Для императора, ушедшего «в народ», Минин был символом. Он зашифровал его в своём новом отчестве. Федор Козьмич (или Кузьмич) Кузьмин (или Козьмин).

Несколько лет Фёдор Кузьмич жил под надзором при Краснореченском винокуренном заводе. Пошла по уезду слава о мудром старце. Вокруг него увивались поклонники и, конечно, поклонницы. Казак Сидоров построил старцу келью. Он обучал деревенских детишек грамоте, Священному писанию, рассказывал о прошлом Руси. Жил в селе Зерцалы, потом в Краснореченском.

А потом у него появился верный меценат — Семён Феофантьевич Хромов, который уговорил старика переехать в Томск. Хромов выстроил для него келью в четырёх верстах от города. О купце говорили: «Он помешался на идее, что старец Федор Кузьмич — это император Александр, пошедший по Руси с нищенской сумой». Но Хромов не был сумасшедшим! Состоятельный сорокалетний деляга, такого на мякине не проведёшь.

Фёдор Кузьмич ему много чего рассказывал. Очень неожиданные для простого старца вещи: «Великим полководцем был Кутузов! И армия его любила. Сам император завидовал ему!». Или, например, такое признание: «Вы считаете меня святым? Видели бы вы меня раньше, я был великим разбойником…» Много есть свидетельств о его намеках на посвященность в столичные дела. И часто в его словах проскальзывало раскаяние.

— Как тут не вспомнить об убийстве Павла?

— А еще оказалось, что он не просто знает грамоту, но и превосходно говорит по-французски. С кем-то тайно переписывается с помощью шифров, но тщательно прячет от чужих глаз бумагу и чернила. Он как заветную святыню хранил икону св. Александра Невского. В праздник этого святого каждый год деревенские бабы щедро угощали его пирогами. Старец ненадолго становился веселее, общительнее. Он иногда откровенничал, вспоминал о Санкт-Петербурге, о придворной жизни… Многие любили старца. Он принимал все знаки почтения с царственным холодком. Но одну деревенскую девчонку, сиротку — Сашку,