Третье правило стрелка - Сергей Мусаниф

— Я оборотень, — сказал Бозел.

— Правда?

— Нет, я пошутил, — сказал Бозел. — На самом деле это наказание за доброе дело, которое я когда-то совершил.

— Так не бывает, — сказал Лю. — Вы слишком цинично смотрите на окружающий вас мир.

— Подтверждение моей правоты сидит прямо передо мной, и у него ваше лицо, — сказал Бозел.

— Законы кармы таковы, что каждый получает заслуженное в этой жизни или в следующей.

— Лучше бы в следующей, — сказал Бозел. — И вообще, я такого отношения не заслужил.

— Возможно, заслужили.

— Нет, — сказал Бозел. — Как вы можете меня судить? Что вы обо мне знаете? Мерзавец, который заказал вам мое убийство, рассказал что-нибудь о своих мотивах?

— Нет, — сказал Лю. — Но его мотивы очевидны. Вы дракон.

— И что? — взвился Бозел. — Это дискриминация по видовой принадлежности, и ничего более. Да, были времена, когда я творил нехорошие дела, похищал прекрасных дев, разорял деревни, испепелял замки и жрал благородных рыцарей пачками. Но это все были ошибки моей бурной молодости, и я давно остепенился. Даже по драконьим меркам я достаточно богат и содержу свои собственные стада, так что у меня нет нужды причинять беспокойство крестьянам. Я живу в захолустье, вокруг моей пещеры стоят предупреждающие таблички, и никто не попадает ко мне по ошибке. За последние двести лет я дрался только с теми, кто сам желал драки. А когда ко мне за помощью пришли волшебники, я выполнил все, что они от меня требовали. И какова благодарность? Кто-то подсылает ко мне убийцу за убийцей, а я этого парня даже не знаю. Может быть, вы меня просветите? Кто вас послал?

— Я не знаю. Никогда раньше не видел этого человека.

— И все же вы согласились?

— Как видите.

— Что он вам обещал?

— Ничего. Он рассчитался со мной авансом.

— Чем же?

— Древней рукописью.

— Зашибись, — сказал Бозел. — Жизнь дракона оценена в жалкий клочок старой бумаги. Если люди в срочном порядке не пересмотрят свои жизненные приоритеты, ваш вид ожидают большие неприятности. Разве вы не знаете, что любая жизнь бесценна?

— Буддисты считают, что человек не может переродиться в тело дракона или насекомого, поэтому даже они могут убивать и тех и других.

— Но, согласно принципу ахимса, нельзя отнимать любую жизнь, вне зависимости от законов Ганса-Иры, — возразил Бозел.

— К великому сожалению, я не разделяю принципа ахимса, — сказал мастер Лю.

— И древняя рукопись для вас дороже любой жизни.

— Не любой, — возразил мастер Лю. — Даже ради этой рукописи я не согласился бы отнять жизнь у человека.

— А у меня, значит, можно? Что ж, драконам не привыкать к подобному обращению. Хотя я, между прочим, тридцать процентов времени являюсь человеком.

— Заключая сделку, я этого не знал, — сказал мастер Лю.

— Значит, вашу сделку можно считать недействительной, — сказал Бозел. — Поскольку вас ввели в заблуждение, вы можете не выполнять условия договора, а рукопись оставить себе.

— Но временами вы все-таки дракон, — сказал мастер Лю. — И сделка не может быть расторгнута.

Дракон вздохнул. Он не любил принципиальных людей.

Спасти Бозела могло только чудо.

К слову, созданная Филом вселенная была полна чудес. Многие жаловались, что чудес в ней даже слишком много и было бы совсем неплохо добавить в жизнь обыденности, ибо некоторые чудеса обладают нехорошей тенденцией зашибать рикошетом.

Когда человек надеется только на чудо, он даже не пытается справиться с ситуацией своими силами. В долговременной перспективе подобное поведение может обернуться полной потерей инициативности, апатией и затяжной депрессией. Кроме того, чудеса непредсказуемы. Они случаются, когда вы меньше всего их ждете, а когда вы возлагаете на чудо все свои надежды, они не происходят.

В свете вышеизложенного можно ли считать чудом, что в круг света, очерченный костром, из ближайших кустов внезапно вывалился Негоро?

Бозел решил, что можно.

Глава 6

Это не баг, это фишка такая.

Горлогориус долго готовился к серьезному разговору с создателем, и в основном эта подготовка была моральной.

Могущественный маг прекрасно понимал, во что он ввязывается, призывая создателя в сотворенный им мир, отдавал себе отчет, что сильно рискует. Но некоторые вопросы он просто не мог оставить без ответов.

Горлогориус навестил Фила утром, надеясь застать того во вменяемом состоянии, и не прогадал. Создатель маялся легким похмельем и пытался переломить ситуацию при помощи холодного пива из оборудованного Горлогориусом ледника, но еще не успел впасть в то мрачное веселье, в котором пребывал большую часть времени.

Похоже, он относился к своему похищению, как к очередным каникулам, потому что ничего не делал, ничем не интересовался, ни к чему не стремился, а только заливал в себя алкоголь и жаловался на отсутствие женского общества.

— Здорово, Горлодериус, — приветствовал он мага. Горлогориус поморщился — прозвище ему не нравилось. — А где второй бородач?

— Сегодня обойдемся без второго. — Горлогориус сел в кресло. — Разговор есть.

— Тебе бы только поговорить, — сказал ему Фил. — Впрочем, когда я вспоминаю о твоем возрасте, то могу простить эту слабость.

— Что ты имеешь в виду?

— Старики любят поговорить, — нагло улыбнулся Фил, растягиваясь на кровати. — Зачем пожаловал?

— Хочу выяснить, откуда ты меня знаешь.

— Еще бы я тебя не знал, — сказал Фил. — Я же тебя создал.

— Ты создал только нашу вселенную, — сказал Горлогориус. — Я родился несколько позже.

— Это ты так думаешь.

Горлогориус принюхался к ауре Фила. Вроде бы трезвый…

— Неужели ты на самом деле хочешь знать больше, чем уже знаешь? — спросил Фил. — А если хочешь, то наколдуй пузырь коньяка.

— Я не дам тебе выпить, пока ты мне все не расскажешь.

— А я и не собирался. Коньяк предназначен для тебя. Я вообще коньяк по утрам не употребляю — у меня от него изжога.

— Я способен переварить любую информацию без алкоголя, — сказал Горлогориус.

— Как хочешь, — сказал Фил. — Хотя я бы на твоем месте не стал рисковать и граммов двести на грудь принял. Но настаивать не буду. Не спаивать же мне самую светлую голову современности.

— Ближе к теме. — Горлогориусу нравилась лесть, но в словах Фила он услышал слишком много иронии.

— Ты считаешь себя моложе этой вселенной, — сказал Фил. — Но на самом деле вы с ней ровесники.

— А ты меня ни с кем не путаешь?

— Твой отец был охотником на вампиров, а в свободное время баловался астрологией, — сказал Фил. — Он умер до твоего рождения. Твоя мать была красивой женщиной с пепельными волосами, небольшой склонностью к полноте и черной магии. Твое детство прошло в сельской местности, твою первую любовь звали Хлоя, она стала и твоей последней любовью, ибо ты променял ее общество на занятия магией, и на настоящий момент у тебя не было женщины уже больше семисот лет. Если не считать интрижек с суккубами. Так?

— Допустим. Но это ничего не доказывает.

— Это доказывает, что я все о тебе знаю.

— Но откуда?

— Ты когда-нибудь слышал о компьютерах? О настоящих компьютерах, а не тех электронных гробах, которые вы закупили для своей гильдии?

— В общих чертах.

— Хорошо, — сказал Фил. — Иначе мне пришлось бы объяснять слишком долго. В моем мире много компьютеров. В каждом доме есть хотя бы один компьютер. По крайней мере в том городе, где я живу.

— Компьютер — это машина, которая думает быстрее, чем человек, — сказал Горлогориус. — В твоем мире все непроходимо глупы, если каждому нужна своя думающая машина?

— Э… Забавная постановка вопроса, — сказал Фил. — Но все несколько сложнее. Изначально имелось в виду, что компьютеры нужны не глупцам, а, наоборот, людям умным.

— Я прекрасно обхожусь без компьютера, — сказал Горлогориус. — Зачем умным людям думающая машина?

— Чтобы они могли стать еще умнее.

— Не вижу логики, — сказал Горлогориус. — Когда кто-то думает за тебя, ты от этого умнее не становишься.

— Компьютер может ответить на любой правильно поставленный вопрос. Почти на любой.

— Глупости, — сказал Горлогориус. — Для того чтобы правильно сформулировать вопрос, нужно знать три четверти ответа. А если ты знаешь три четверти ответа, то можешь найти недостающую четверть самостоятельно.

— Ты тоже читал Шекли?

— Кто такой Шекли? — спросил Горлогориус.

— Неважно, — сказал Фил. — Понимаешь, большей частью компьютер думает о том, о чем сам человек думать не хочет. Или о чем он не может думать постоянно.