Дело №346 - Лариса Капицына

Она посмотрела на него испуганно и согласно кивнула.

И Савва говорил. Он сказал, что она всегда относилась к нему с пренебрежением. С самого начала. И он ничего не имеет против. Он не Бог весть какая находка. И наверное не слишком хороший друг. И вообще, никогда не обольщался на свой счет. И что бы она не сказала о нем, это его не слишком обидит, потому что он все знает о себе и сам. Но Грин!

Грин – всегда был особенным. Даже если то, что она сказала сегодня – правда. Даже если она не выдумала ни одного слова, Грин не заслуживает презрения. Может быть, ему было страшно жить, может быть, он просыпался, потея от страха и засыпал, трясясь под одеялом. Может быть. Но рядом с ним было не страшно жить другим. Ему, например. А разве может дать это ощущение трусливый человек? Нет, не может. И мужество ведь не в том, что ты как глупое бревно ничего не боишься. Жизнь полна опасностей, и любой нормальный человек это понимает. Ничего не бояться только дебилы. Мужество в том, чтобы каждый день садиться на мотоцикл и мчаться по автостраде с бешеной скоростью, смутно догадываясь, что рано или поздно этот мотоцикл тебя и угробит. Вот он, Савва, действительно трус, у него нет никаких психических заболеваний, а он боится каждого куста в сумерках и, что хуже всего, таким и останется. И ничего, ничего не может с этим поделать! Но Грин…

Савва говорил, бросая на нее быстрые взгляды, боясь, что она перебьет его или станет усмехаться. И еще он подумал, что она, наверное, сейчас развернется и уйдет. Это было вполне в ее стиле. Но его уже понесло. Не остановить! Он сказал, что никогда, ни за что не позволит ей говорить гадости про Грина, и что если она еще раз скажет что-нибудь подобное, то она просто конченная сука и пусть катится ко всем чертям. Вот.

Она не посмеялась над его словами. И не ушла, громко хлопнув дверью.

Она подошла к нему совсем близко и посмотрела на него внимательно.

– Странно. Ты выше меня на целую голову. А помнишь, в детстве мы часто мерялись ростом, и я всегда оказывалась выше тебя на пару сантиметров, помнишь?

– Помню, – ответил Савва, сбитый с толку ее словами, немного волнуясь от ее внимательного взгляда и оттого, что она стояла так близко.

– Похоже, слово «помнишь» стало главным в моей жизни. Да и в твоей тоже… – она усмехнулась, но тут же спохватилась и заговорила серьезно.

Она сказала, что если бы была на его месте, то излупила бы себя до смерти, такой мерзкой и гадкой она показалась себе сегодня. И напрасно он думает, что она относилась к нему как к какому-то ничтожеству.

Просто ей очень тяжело с ним общаться с тех пор… с той поры… ну, в общем, как Грина не стало. Но уж он то, Савва, точно в этом не виноват.

И еще она сказала одну вещь, очень важную. Она сказала, что все равно не смогла бы с ним расстаться, чтобы она ни говорила. Она ужасно скучает по нему иногда. И несмотря на то, что ее сегодня послали к черту, она хочет, чтобы этот вечер они провели вместе и напились вдрызг, как прыщавые подростки.

Она сбегала в магазин, принесла две бутылки какого-то ужасного крепленого вина и пачку сигарет, от которых было больно вздохнуть и саднило горло. Они действительно напились, и сидя прямо на полу, совсем как в старые добрые времена, вдруг начали смеяться и вспоминать свою юность. И им обоим показалось, что они сидят втроем, как раньше, что Грин просто вышел на минутку и сейчас вернется со стаканом в руке и расскажет какой-нибудь прикол или анекдот, ужасно глупый, и они будут хохотать как безумные, потому что когда ты молод и тебе хорошо, достаточно какого-нибудь пустяка, чтобы смеяться до упаду.

А потом они оба замолчали, потому что поняли почти одновременно, что этого никогда не случится. И не только потому, что Грина больше нет. Но и потому, что юность ушла безвозвратно. И что теперь они взрослые люди, многое пережили, и заставить их смеяться теперь не так-то легко.

И еще потому, что дома ее ждал серьезный, аккуратный человек с умными глазами и приятным голосом.

И наверное, ужасно волновался…

А потом она плакала.

Плакала и говорила, что у нее было ощущение, что она тоже умерла, а ее никто, ну просто никто не понимал, и все хотели, чтобы она жила как раньше, веселилась, смеялась, но она не могла, потому что внутри все умерло. Ей даже плакать никогда не хотелось, а наверное это нужно было сделать, иначе никогда не осовободишься от этой тоски, от этой пустоты в сердце. Но сегодня, когда она сказала те слова про Грина, ей стало ужасно тяжело, и хотя все было правдой от первого до последнего слова, она поняла, что зашла слишком далеко, что пора уже остановиться. Она плакала, и с каждой секундой ее лицо светлело, как небо после летнего дождя, который смывает все ненужное, и после которого так хочется дышать полной грудью.

– Почему мы никогда не сидели так раньше? – задумчиво спросила она, смахивая кончиками дрожащих пальцев остатки слез. – Мне давно не было так хорошо. Я чувствую, что все осталось в прошлом, отпустило. А что чувствуешь ты?

– Я чувствую, что люблю тебя…

Так сказал Савва.

И все испортил.

Она не разозлилась и не рассмеялась. Она просто сделала вид, что не расслышала этих слов. Как-будто их не было. И это было хуже всего.

Он сам не знал, зачем брякнул это. Наверное, дело было в вине, он всегда очень быстро пьянел, и это было предметом для шуток, когда они собирались втроем.

А может быть его опьянило ее просветленное, улыбающееся лицо, но он сказал так, и она сразу заторопилась, сказала, что ей надо идти. Уже второй час ночи.

Действительно, было уже поздно. И эти слова прозвучали так естественно. Но Савва понял, что дело не во времени, просто ей стало неловко, и она боялась, что он ляпнет что-нибудь еще. И наверное поэтому не разрешила себя проводить. Сказала, что вызовет такси. Так будет удобнее.

Стоя у двери, она посмотрела на Савву и предложила, как-будто ничего не произошло:

– Сходим в субботу в киношку?

– Давай. На какое?

– Не знаю, – она пожала плечами. – Мне все равно.

– Заметано. Классно посидели!

– Ага.

Она чмокнула его в щеку при прощании. И немного смутившись, Савва ничего не спросил ее о том человеке, который ждал ее дома и может быть, ужасно волновался.

Савва хотел быть деликатным.

И напрасно, между прочим, не спросил, потому что этот человек собирался уничтожить просветленное, как будто умытое летним дождем, лицо…

Глава 11

Двое мужчин, бредущих по пустырю в предрассветной мгле, представляли собой странное зрелище. Первый – плотно сбитый, с большой лохматой головой, в клетчатой рубашке и широких серых штанах, держал в руке большой разводной ключ, другой рукой тащил за собой приятеля, более молодого и тщедушного на вид, голова которого была перемотана серой, в пятнах крови тряпкой.