Хольмгард - Владимир Романовский

А что же — именно так и должно быть, размышлял Житник, жуя смолу. Отпрыски династий ни на что не способны. Великие всегда приходят со стороны.

И, приходя со стороны, великие не машут почем зря свердами, не напяливают на себя лавровые венки триумфаторов, не посвящают себя целиком дрязгам с женами, любовницами и детьми, не дарят земли родственникам и друзьям, но без лишнего шума и помпы — возделывают, улучшают, строят. У Ярослава по этому поводу правильные мысли, мы с ним много часов посвятили обсуждению предстоящего строительства. Но династический отпрыск не подходит на роль великого диктатора.

Да, нужно будет много построить. Чтобы каждый кирпич, каждый слой извести, каждая башня и каждый мощеный хувудваг (на местном наречии — дорога) напоминали всем о властителе Константине. Кто бы сегодня помнил об Александре, кто называл бы его Великим, если бы не Александрия и Александрова Тропа в Сирии? Великие строители Рима — Август и Адриан — кто помнит, кому они наследовали, кому предшествовали? Помнят только их самих. А Шарлемань, завоевавший полмира — что оставил после себя? Междоусобные драки, запустение. И никто, кроме летописцев, не помянет его добрым словом — династического выродка! А Хайнрих — этот знает, что делает. Подчинив себе Рим, прозорливый германец раздает земли во владение только церковникам, с условием, что официально они будут соблюдать целибат и, следовательно, не смогут иметь официальных наследников. И по их кончине земли возвратятся в Империю! Запретить, что ли, волхвам спать с бабами? Или войти в союз с Хайнрихом и Римом? Посмотрим, посмотрим.

Отказав мне, Любава оказала мне неоценимую услугу. Где она прячется, вот бы узнать. И кто ее прячет.

А также необходимо узнать, кто именно посмел увести Ингегерд у Свистуна из под носа. Два дня уже прошло, а Ярослав все еще ничего не предпринял. Не дал мне шанса выразить недоумение и возмущение — как, твою супругу похитили? А потом освободили? Странно, я ничего об этом не слышал… Как-то неудобно и боязно — молчит, медлит Ярослав. Впрочем, ничего страшного. Он остался один. Вся округа — моя. Близлежащие города — мои. Неустрашимые — мои, или будут мои, поможет Рагнхильд — Неустрашимые сентиментальны и уважают старость. Марьюшка — даже Марьюшка и все ее связи теперь мои. Новгород — мой. Осталось сделать последний шаг, лишить Ярослава шведской поддержки. Идея с Ингегерд, так вовремя предложенная Свистуном, провалилась. Ничего, наверстаем.

А с кем у меня нет союза? С Римом. Но это дело наживное. С Хайнрихом — это деликатный вопрос. С Базилем… э… договорюсь как-нибудь. С Киевом — это, пожалуй, самое интересное.

В Киеве Болеслав и поляки, помогают Святополку удерживать власть. Это, пожалуй, похуже, чем у нас варанги. Варангам с новгородцами делить особенно нечего, а вот Полония и Русь издревле друг друга ненавидят. И, наверное, правы поляки — противный народ эти ковши! И все же. Болеслав — враг Хайнриха. Что если поссорить Болеслава и Святополка? И заключить со Святополком союз? Именно со Святополком? Как говорил один известный римский свердомахатель — разделяй и властвуй.

Союз со Святополком был бы сейчас очень кстати. Сделал бы такой союз ненужными все эти сложные политические ходы, суды, варангов, и все прочее. Святополк — всеми признанный правитель Киева. Войско киевлян, пришедшее в Новгород поддержать меня, посадника Константина, как бы ни было мало — делает моим союзником Базиля. Что с того, что мне больше нравится Рим? Различия между Римом и Константинополем — никакие, похожи на незначительную банальную ссору мужа и жены. Они, Рим и Константинополь, ни разу друг с другом не воевали и воевать не будут. Они преследуют каждый свои интересы, но стоит Неустрашимым действительно заикнуться о перуново-одиновой империи Севера, как Базиль и Хайнрих тут же объединяться, под их знамена встанут и Гнезно и Киев, и в считанные месяцы от северной империи останется лишь зола, тут и там отмеченная редким ковылем. Так что надо обязательно договориться со Святополком. Он боится Ярослава — по глупости, конечно, но это хорошо. Надо это использовать. Он тщеславен — это тоже надо использовать. Он не сын Владимира — во всяком случае, так говорят — и это тоже надо использовать. После меня Святополк — любимый сын Рагнхильд. Это сложно использовать, но надо постараться. Он любил покойную жену и думает, что ее убили Неустрашимые — нужно сказать ему, что убили ее с ведома и благословения Ярослава.

Завтракать Житнику не хотелось. Он только выпил стакан воды. Привычный вид княжеских палат напротив за окном вызвал в нем прилив нетерпения и неприязни. Живу в какой-то халупе, подумал он, из халупы правлю Новгородом, и от этого весь город чем-то стал напоминать халупу.

— Горясер! — позвал он.

Горясер, расторопный, совершенно не сонный несмотря на ранний час, тут же вошел в комнату. Халупа, еще раз с раздражением подумал Житник.

— Приходил кто за Детиным вчера? Я хотел подождать, но уснул.

— Да, болярин.

— И что же?

— Отвели Детина кой-куда, помыли, подкормили, а потом был разговор. После разговора Детина опять опустили в яму.

— А тот, что с ним говорил? Да ну же!

— Как ты и велел, шли за ним на расстоянии, а в нужный момент приблизились.

— И что же?

— Их было двое. Пропуск на двоих был выписан.

— Да, я знаю. И что же?

— Ничего.

— То есть как?

— Как ты велел, стали их слегка теснить к двери, чтобы поговорить с ними без свидетелей. То есть, это так ратники подумали, что они будут теснить. На самом деле получилось все наоборот. Не тот, что говорил с Детиным, но второй, спутник его, стал теснить ратников. И они испугались, что он с ними поговорит без свидетелей, и ушли.

— Он что, этот второй — страшен так?

— Могуч. Ничего не скажешь. Один ратник замешкался, когда его теснили, вовремя не отступил на шаг, так опомнился только, уже вися пузом на ветке дуба. Знаешь, дуб такой там, недалеко от бани.

— И что же было дальше?

— Оба ушли себе. Сказал тот, который теснил, что вернутся сегодня вечером, и чтобы ни-ни.

— Так и сказал?

— Так и сказал. Ни-ни.

— Ну и леший с ними. Хотелось бы поговорить, конечно. Ну, улучу момент. Сам туда приду. Пусть он меня самого попробует потеснить. Как продвигается дело с остатками Косой Сотни?

— Восемь человек удалось приручить. Живут в разных местах, но все здесь, в округе.

— Только восемь? Сколько всего человек было в Сотне?

— Сто сорок, или около того.

— Скольких схватили и казнили?

— Человек пятьдесят.

— А отпустили не казня?

— Человек двадцать.

— Восемьдесят человек — как в воду?

— Похоже на то.

— И в Киеве их нет?

— Нет. В Киеве их всех знают в лицо.

— Может, они к Свистуну примкнули?

— Вряд ли.

— Подались к Базилю? Нанялись к Хайнриху?

— Базиль бы их не принял по союзным соображениям. А Хайнрих далеко слишком.

— Где же они?

— Не знаю.

Житник почесал в затылке.

— Кто это там на крыльце сидит? Верзила? А, Горясер?

— Дожидается, когда ты проснешься. Говорит, поручение у него к тебе есть.

— Это не тот, что вчера теснил?…

— Нет. Тот чуток меньше ростом, судя по откликам, и постарше.

— Что за поручение?

— Не знаю, Житник. Я пытался выспрашивать, но он молчит. По-моему, туповат он.

Житник еще раз выглянул в окно.

— Эй, парень! — сказал он. — Заходи!

— Мне выйти? — спросил Горясер.

— Да, пожалуй. Вот что, проведи его туда, — Житник кивнул, указывая направление.

— В опочивальню?

— Да какая опочивальня!… Халупа. Проводи не сразу, пусть сперва здесь подождет. Поскучает пусть.

Житник прошел в опочивальню. Уличная девка фальшиво-приветливо посмотрела на него. Очевидно, она хотела есть и ждала, что после исполнения обязанностей ее накормят. Житник прошел к сундуку, открыл крышку, достал две золотые монеты, и кинул ей на ложе.

— Все, одевайся и иди.

— А чего так, чего? — спросила она, обидясь.

— Иди, тебе говорят.

Насупясь, девка слезла с ложа — тощая, жалкая какая-то, натянула рубаху, подпоясалась, сверху поневу, еще раз подпоясалась, поискала повойник, надела, и, босая, надувшись, пошла к двери. В этот момент дверь распахнулась. Ровным шагом, левая рука на поммеле, в комнату вошел верзила с простоватым лицом, едва не задев головой притолоку. Вид у верзилы был насупленный, явно не выспавшийся. Горясер пытался его задержать, но парень отмахнулся, а Житник сделал знак, и Горясер ретировался. Девка прошла мимо верзилы, и он проводил ее подозрительным взглядом.

— Доброе утро, посадник, — сказал он мрачно. — Поручение у меня. К тебе.

Дверь закрылась.

— Откуда ты и как зовут тебя?

— Зовут меня Дир. Из Ростова я.