Римская империя. Рассказы о повседневной жизни - Коллектив авторов

подано всего только 6 простых блюд, что для званых обедов, на которых римляне того времени привыкли объедаться до тошноты, считалось очень немногим. Но невзыскательность трапезы Август постарался возместить приветливостью и радушием. Заметив, что гости чувствуют себя не совсем свободно и что беседа между ними не вяжется, он обратился к Меценату и с усмешкой сказал ему:

– Мой друг, если глаза меня не обманывают, то я вижу на твоих руках новые браслеты искусной греческой работы.

Все знали слабость знаменитого покровителя поэтов и ученых к утонченности в одежде и обращении. Тонкий ценитель изящного, Меценат не любил ничего простого, одевался до вычурности пестро и роскошно и в своих манерах обнаруживал пристрастие к восточной изысканности. Кокетливостью и отсутствием простоты отличались и его собственные стихи, которые он от времени до времени сочинял; в римском обществе называли его манеру писать «надушенной». Август не упускал случая подшутить над этой слабостью Мецената, но он хорошо знал, что восточное безвкусие одежды Мецената и вычурность его стихов с избытком искупается способностью Мецената оценивать чужие достоинства с почти непогрешимой справедливостью; он знал, что Меценат умел привлечь в свой дом и в свои роскошные сады умнейших и способнейших людей со всей Италии и расположить их в пользу нового порядка; он знал, что тем славословием, которое раздавалось теперь в его честь из уст самых талантливых римских поэтов, он обязан был именно Меценату, его способности отличать людей и влиять на них. За это он высоко ценил Мецената. Не раз он во время своего отсутствия из Рима назначал его своим заместителем в качестве правителя Рима и давал ему различные важные поручения, хотя Меценат был простым всадником и не занимал никакой официальной должности. Но теперь, когда настали мирные времена, Меценат всецело ушел в частную жизнь и предался любимым занятиям литературой и наукой и беседам со своими знаменитыми друзьями.

Меценат понял насмешку Августа, но он не был обидчив.

– Ты не ошибся, Цезарь, – сказал он, – мои браслеты действительно принадлежат лучшим коринфским мастерам, но я не принадлежу к последователям стоической философии, которые изгоняют все изящное и красивое. Я ищу в жизни наслаждений и удовольствий, и от толпы отличаюсь только тем, что понимаю толк в истинно прекрасном. Если же ты ищешь добродетели и строгости нравов, то за этим обратись лучше к Марку Випсанию: в этом он больше сведущ, чем я.

Отпарировав таким образом насмешливый укол Августа, Меценат поднял глаза на Агриппу, ожидая от него ответа.

Агриппа был лучшим из полководцев Августа; он оказал Августу, который сам не имел военных талантов, незаменимые услуги в то время, когда ему приходилось бороться за власть с республиканцами и с Антонием, но при всем этом он был очень скромен и упорно отказывался от триумфов, считая их законными лишь для самого принцепса. Хотя в войске он пользовался тем же почетом, что и принцепс, он всегда держал себя только, как легат Августа (подчиненный генерал). Благодаря скромности Агриппы, у него не было завистников, и он пользовался уважением всего римского общества. И на этот раз он ответил Меценату со своей обычной сдержанностью.

– Ты прав, – сказал он, – я предпочитаю добродетель и служение родине удовольствиям, но из этого не следует, чтобы я пренебрегал искусствами. Их я так же высоко ставлю, как и ты; и мы расходимся с тобою только о предметах увлечений; тебе больше нравятся поэты и прозаики, а мне – скульпторы и архитекторы. В наше время не может быть людей равнодушных к изящному, и что я сделал для украшения Рима – тебе известно лучше, чем всякому другому.

– Кому неизвестны создания Агриппы! – подхватил сам Август. – Кто не восторгался его Пантеоном[24], которым он украсил наше Марсово поле! Кто из римской знати не подражал его термам[25]! Кто не знает построенных им водопроводов! Если я без всякого хвастовства имею право сказать, что получил Рим кирпичным, а оставляю его мраморным, то немалая доля заслуги в этом принадлежит моему Агриппе.

Скромный Агриппа не привык, чтобы его хвалили в глаза, и хотел перевести разговор на другой предмет. Но один из присутствовавших за обедом сенаторов, желавший угодить Августу и знавший, что хвалить Агриппу доставляет ему удовольствие, быстро перебил полководца, воскликнув:

– Марк Випсаний велик не только своими постройками. Известно ли тебе, божественный, как прославил его геройскую доблесть в своих недавних стихах славный Гораций?

Внутренний вид Пантеона. Реконструкция

Льстивый сенатор знал, что Август любил украшать застольную беседу литературными чтениями; и теперь, когда Август отозвался незнанием новой оды Горация, он торжественно поднял руку и с пафосом стал скандировать прочувствованное стихотворение Горация в честь Агриппы. Поэт называл в этом стихотворении Агриппу «непобедимым героем», воинственные подвиги которого достоин воспеть лишь один Варий, и с сокрушением признавал, что музы дали ему «напев не боевой», годный лишь для прославления «пиров и дев», но не ратных подвигов. Хитрый сенатор заранее разучил это стихотворение, не без основания надеясь, что случай доставит ему возможность прочитать его за обедом. Он не ошибся в своих расчетах и теперь сразу угодил и Августу, и самому Агриппе, который старался, но не мог скрыть своего удовольствия, и присутствовавшему здесь старику Варию, к которому поэт обратился в начале оды с лестным признанием его поэтических талантов. Август в приветливых словах выразил чтецу свое удовольствие и за мастерскую декламацию, и за удачный выбор стихотворения.

– Кстати о Горации, – обратился он затем к Меценату. – Что же, этот упрямец по-прежнему не хочет ко мне прийти? Право, я буду думать, что он относится и сейчас ко мне так же, как в день битвы при Филиппах[26].

Аудиенция у Августа. Художник А. Тадема

Меценат только улыбнулся в ответ.

– Всем известно, – сказал он, – что Гораций уже давно отказался от республиканских увлечений своей молодости. В своих стихах он неустанно восхваляет теперь и тебя, Цезарь, и установленный тобою мир; он молит богов, чтобы ты остался вторым после Юпитера повелителем над вселенной. В тебе он видит олицетворение счастья для всей Италии и ни во что не ставит толпу легкомысленных квиритов, которые сами не знают, чего хотят. Но он – скромный человек, и боится шума римской жизни. Не знаю, известно ли тебе его стихотворение, где он говорит, что все его желания – «необширное поле, садик, от дома вблизи непрерывно текущий источник – к этому лес небольшой». Благодаря мне он имеет