Царская экспертиза - Алексей Ракитин

— Давай, шельма, подымайся, шевели маслами. В полицию сейчас поедем! — прикрикнул он на колдуна.

Хёвинен никак не отреагировал на сказанное. Шумилов пару раз обошёл вокруг ничком лежавшего тела, затем присел и подняв голову за волосы, заглянул в лицо шведу. Иссиня багровый цвет лица Хёвинена очень не понравился Алексею. Стремясь не выказать внезапно накатившего волнения, Шумилов перевернул тело на спину, оттянул пальцами веки на обоих глазах и прикоснулся к глазным яблокам. Это был старинный казацкий приём проверки того, жив ли человек.

— Ну, что он там? — встревоженно спросил Антонин, приподнимаясь на локтях.

— Преставился…

— Точно ли? Послушайте сердце!

— Какое там сердце… — Шумилов обречённо махнул рукой и обессилено опустился на колени перед трупом. — Нет у нас больше свидетеля. Александра Егоровна о таком исходе может только мечтать. Теперь мы ничего не докажем.

Антонин молчал. Словно враз обессиленный, сидел он рядом с Алексеем, понурив голову, устремив невидящий взгляд в песок. Искоса взглянув на него, Алексей подумал: «Вот кому сейчас по — настоящему плохо».

— Гадина! Какая же она гадина! — с мукой, срывающимся голосом проговорил Антонин. Его рука, захватывая выкопанный из ямы песок, судорожно сжалась в кулак так, что побелели костяшки пальцев. — А ведь он всегда был терпим с нею! Другой бы прибил за измену, а он…»

Алексей Иванович понимал, что сейчас чувствует Антонин. Понимал это состояние, когда ком подкатывает к горлу и становится невозможно произнести ни слова, когда злые слезы, неспособные пролиться, наполняют глаза, когда сдерживаемая ярость заполняет все сердце. Видимо, где — то в тайниках души у Антонина еще теплилась надежда, еще жило сомнение — а вдруг все — таки Александра невинна? Вдруг это какая — то чудовищная ошибка? Теперь же сомнений не осталось. И предстояло научиться жить с этой страшной мыслью, что жена брата — его убийца.

Прошло несколько минут, прежде чем Антонин пришел в себя. Ветер шевелил его волосы. Степь была залита ярким летним солнцем. Где — то высоко — высоко в небе парил коршун. Надо признать, что все насмарку. Всё получилось совсем не так, как планировал Шумилов. Дело провалилось как раз в ту минуту, когда оно фактически уже было решено.

Антонин медленно встал, подошёл к телу, сел подле Шумилова, потирая ушибленную ударом лопаты грудь, спросил негромко:

— Что же теперь будет? Закрываем расследование?

— Нет, Антонин, — сурово произнёс Шумилов. — Расследование мы не закрываем. У нас есть сто девять причин, по которым мы не можем оставить дело в том виде, в каком оно есть сейчас. Во — первых, оставив всё, как есть, мы рискуем быть обвинёнными в убийстве Мартти Хёвинена…

— А остальные сто восемь причин?

— После подобной весомой причины остальные сто восемь представляются уже несущественными.

Антонин горестно усмехнулся:

— Вы шутите, я, кажется, начинаю понимать ваш юмор.

— Это значит мы сработаемся. Как говорили фельдфебели во времена рекрутчины: трудно только первые двадцать четыре года, а за год до увольнения появляется привычка… Вот что, Антонин: нам придётся скрыть тот факт, что смерть Мартти Хёвинена произошла здесь и сейчас. Это очевидное и серьёзное нарушение закона, но если вы хотите отомстить за брата, другого выхода у вас нет.

— Я всецело полагаюсь на вас. — Антонин вскочил и встал навытяжку, готовый сорваться и бежать по первому слову Шумилова.

— Поступим следующим образом…

Далеко не каждый день Алексею Ивановичу Шумилову приходилось нарушать уголовное законодательство столь осмысленно, последовательно и серьёзно. Он не был уверен, что поступает правильно. Ещё менее он был уверен в том, что всё содеянное благополучно сойдёт им с рук. Но нежелание признать поражение — ни перед Александрой Максименко даже, а перед неотвратимым стечением обстоятельств — заставляло Шумилова бороться до последней возможности.

Мартти Хёвинен был раздет и труп его был брошен на дно его же брички. Сверху тело прикрыли обрывком одеяла, тем самым, на который колдун стряхивал мокриц. Шумилов облачился в длинную, навыпуск, страшно вонючую от пота рубаху покойного, всунул ноги в его огромные безразмерные сапоги, надел на голову картуз. Для придания полного сходства с покойным накинул на плечи его чёрную шинель с обрезанными полами. Впрочем, полного сходства всё равно не получилось: Шумилов был гораздо ниже ростом, не имел торчащих в разные стороны седых косм и самое главное — был без бороды. Чтобы как — то скрыть данное обстоятельство Шумилов своим носовым платком обвязал нижнюю челюсть, как если бы мучился от зубной боли. В любом случае, вся эта маскировка получалась не очень убедительной, а это могло броситься в глаза невольным свидетелям его возвращения в Ручейники. Поэтому исход задуманного во многом зависел от брутальной удачи. Почти как в картах…

Лошадь, почувствовав чужака, всю дорогу косила глазом и, прислушиваясь к незнакомому голосу, прядала ушами. Антонин ехал в возке Шумилова с некоторым отставанием, ему пришлось задержаться на несколько минут, чтобы засыпать яму и уничтожить следы всего случившегося на холме. Было решено, что их маршруты в Замостье разойдутся, и Антонин будет дожидаться возвращения Шумилова в соседнем с домом колдуна переулке.

Алексей Иванович ехал и беспрерывно молился, чтобы не встретить никого из знакомых Блокулы. Он ссутулился, дабы издалека его можно было бы принять за старика. Вероятно, вся эта маскировка неплохо удалась, потому что в одном месте, подъезжая к развилке дорог, Алексей заметил повозку, свернувшую с тракта на просёлок; возница, завидя телегу Алексея, поднял руку в знак приветствия, вероятно, приняв его за старика Мартти — Макария. Алексей Иванович ответил таким же приветственным жестом и попридержал свою лошадь, чтобы ненароком не сблизиться с телегой «знакомца». Хорошо хоть кричать не пришлось, поскольку расстояние между обоими осталось довольно большим. Да и жаркое полуденное солнце, обычно утомляющее, назойливо слепящее глаза и вызывающее шум в ушах, теперь оказалось союзником.

Шумилов правил в сторону Ростова, с опаской поглядывая по сторонам. Но поскольку время шло к полудню, и подступал самый пик нестерпимой донской жары, тракт уже был безлюден; только Антонин пылил вдали, не приближаясь. Ветер игриво трепал сухую траву, да иногда на обочине дороги среди горячих камней можно было видеть юрких зеленовато — черных ящериц. Где — то в неимоверной выси прозрачного, ярко — голубого неба парил, лениво распластав свои крылья, всё тот же арнаут, да над кромкой горизонта трепетал горячий воздух словно дыхание обожженой земли — это были единственные признаки движения в застывшем в полуденной неге мире.

С замиранием сердца въехал Шумилов в знакомую Аксайскую улицу, где стоял дом колдуна. Сейчас она была пустынна. Никто не сидел на лавочках, не таращился в окна, не выходил из ворот. Только в дальнем её конце стая босоногих ребятишек возилась в тени шелковиц. Но Алексею предстояло проехать всего — то семь домов, гораздо меньше половины длины всей улицы. Шумилов, тщательно контролируя каждое своё движение в стремлении точно повторить повадку мёртвого колдуна, не спеша подъехал к чёрным перекошенным воротам, слез с возка и, нарочито сутулясь, пошёл их отворять. Запирались они, как и множество других крестьянских подворий, чрезвычайно просто, как в сказке про Красную шапочку: дёрнешь за веревочку — дверь и откроется. Через маленькую дырку в одной из створок была пропущена верёвка, крепившаяся к накидному крюку, запиравшему ворота изнутри. Притянутая вниз, верёвка приподнимала крюк, и ворота можно было открывать. Предельно просто, как всё великое.

И отверстие в воротах, и верёвку Шумилов рассмотрел ещё когда наблюдал за домом Хёвинена из заброшенного дома через улицу. Поэтому никаких особых препятствий здесь он не ожидал. Так всё и вышло — ворота он отворил без малейших затруднений, взял под уздцы лошадь и завёл её вместе с повозкой во двор. Лишь затворив ворота, Алексей облегчённо выдохнул и перекрестился: пока всё складывалось как нельзя лучше.

Хёвинен, конечно, был любопытным человеком: учился, оказывается в университете, а жизнь вёл как последний крестьянин — батрак. Опять же, странную имел особенность: непонятно почему, ничуть не опасался за неприкосновенность своего жилища. Возможно, виной тому была дурная слава владельца? А может, Блокула уповал вовсе не на замки и засовы, а на помощь иных, потусторонних сил, которым верно служил и в жертву коим принёс, фактически, саму жизнь? Может, разного рода обереги и заклинания охраняют его дом лучше толстых стен и решёток?

Шумилов намеренно поставил телегу так, чтобы она, скрытая со всех сторон высоким забором и дворовыми постройками, не была видна соседям. Алексей прекрасно помнил, что часть двора и крыльцо дома просматриваются с чердаков соседних домов, а это место подле самых ворот было своего рода «мертвой зоной», куда не мог проникнуть ничей любопытный взгляд.